Петру Великому


Россiя, въ славу облеченна,
Куда свой взоръ ни обратитъ,
Вездѣ, весельемъ восхищена,
Вездѣ труды Петровы зритъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Онъ, древнiй мракъ нашъ побѣждая,
Науки въ полночь водворилъ;
Во тмѣ свѣтильникъ возжигая,
И въ насъ благiе нравы влилъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Какъ Богъ, великимъ провидѣньемъ
Онъ все собою озиралъ;
Какъ рабъ, неслыханнымъ раченьемъ
Онъ все собою исполнялъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Прошелъ землями и морями,
Учился самъ, чтобъ насъ учить;
Искалъ бесѣдовать съ царями,
Чтобъ послѣ всѣхъ ихъ удивить.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Ко скипетру рождены руки
На трудъ несродный простиралъ;
Звучатъ доднесь по свѣту звуки,
Какъ онъ сѣкирой ударялъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Его младенчески забавы
Родили громы наконецъ;
А посреди военной славы
Онъ былъ отечества отецъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Лучи величества скрывая,
Простымъ онъ воиномъ служилъ;
Вождей искусству научая,
Онъ самъ полки на брань водилъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Вселенну храбрость устрашала,
Какъ онъ противныхъ поражалъ;
Вселенну милость утѣшала,
Какъ онъ плѣненныхъ угощалъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Владыка будучи полсвѣта,
Герой въ поляхъ и на моряхъ,
Не презиралъ давать отчета
Своимъ рабамъ въ своихъ дѣлахъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Вѣнцы, трiумфы, колесницы
Не для себя онъ учреждалъ:
Отличность, блески багряницы
Заслугъ въ наградѣ полагалъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Былъ въ вѣрѣ твердъ и ей послушенъ
Пѣвецъ онъ самъ былъ алтарей;
Средь золъ, средь благъ великодушенъ,
Нелестный другъ своихъ друзей.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Монархамъ возвращалъ короны,
Законы подданымъ писалъ;
Что должны дѣлать миллiоны,
Собой всѣмъ образъ подавалъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Чрезъ горы проточилъ онъ воды,
На блатыхъ грады насадилъ:
Довольство ввелъ въ свои народы,
Съ Востокомъ Западъ съединилъ.
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Онъ, истины любя уставы,
Хранилъ нелицемѣрный судъ;
Поднесь его полезны правы
Ко благоденствiю ведутъ
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
Поднесь вселенну изумляетъ
Величiе его чудесъ;
Премудрыхъ умъ не постигаетъ,
Не Богъ ли въ немъ сходилъ съ небесъ?
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!
О Россы, славой лучезарны!
О родъ героевъ и соборъ!
Петру вы будьте благодарны,
Да ввѣкъ Петру гремитъ вашъ хоръ!
      Неси на небо гласы, вѣтръ:
      Безсмертенъ ты, великiй Петръ!

1776

[Державин 1892, с. 1–3]




На изображенiе Ѳеофана

Россiйской церкви столпъ, совѣта мудрый мужъ,
Философъ, богословъ, историкъ, пастырь душъ.
Витiйствомъ словъ его до днесь Россiя блещетъ;
Петровымъ похваламъ вселена совосплещетъ.

1777

[Державин 1892, с. 4]



На Кантемира

Старинный слогъ его достоинствъ не умалитъ.
Порокъ! Не подходи: сей взоръ тебя ужалитъ.

1777

[Державин 1892, с. 4]



Модное остроумiе

      Не мыслить ни о чемъ и презирать сомнѣнье,
На все давать тотчасъ свободное рѣшенье,
Не много разумѣть, о многомъ говорить;
Быть дерзку, но умѣть продерзостями льстить;
Красивой пусташью плодиться въ разговорахъ,
И другу и врагу являть прiятство въ взорахъ;
Блистать учтивостью, но чтя, пренебрегать,
Смѣяться дуракамъ, и имъ же потакать,
Любить по прибыли, по случаю дружиться,
Душою подличать, а внѣшностью гордиться,
Казаться богачемъ, а жить на счетъ другихъ;
Съ осанкой важничать въ бездѣлицахъ самихъ;
Для остраго словца шутить и надъ закономъ,
Не уважать отцомъ, ни матерью, ни трономъ;
И, словомъ, лишь умомъ въ поверхности блистать,
Въ познанiяхъ одни цвѣты только срывать,
Тотъ узелъ разсѣкать, что развязать не знаемъ:
Вотъ остроумiемъ что часто мы считаемъ!


1776

[Державин 1892, с. 4–5]



Къ портрету Ломоносова

Се Пиндаръ, Цициронъ, Виргилiй, – слава Россовъ,
Неподражаемый безсмертный Ломоносовъ.
Въ восторгахъ онъ своихъ гдѣ лишь черкнулъ перомъ,
Отъ пламенныхъ картинъ понынѣ слышенъ громъ.

1779

[Державин 1892, с. 5]



На смерть князя Мещерскаго

      Глаголъ временъ! металла звонъ!
Твой страшный гласъ меня смущаетъ;
Зоветъ меня, зоветъ твой стонъ,
Зоветъ – и къ гробу приближаетъ.
Едва увидѣлъ я сей свѣтъ,
Уже зубами смерть скрежещетъ;
Какъ молнiей, косою блещетъ
И дни мои, какъ злакъ, сѣчетъ.
      Ничто отъ роковыхъ когтей,
Никая тварь не убѣгаетъ:
Монархъ и узникъ – снѣдь червей;
Гробницы злость стихiй снѣдаетъ;
Зiяетъ Время славу стертъ:
Какъ въ море льются быстры воды,
Такъ въ вѣчность льются дни и годы;
Глотаетъ царства алчна Смерть.
      Скользимъ мы бездны на краю,
Въ которую стремглавъ свалимся;
Прiемлемъ съ жизнью смерть свою;
На то, чтобъ умереть, родимся;
Безъ жалости все Смерть разитъ:
И Звѣзды ею сокрушатся,
И солнцы ею потушается,
И всѣмъ мiрамъ она грозитъ.
      Не мнитъ лишь смертный умирать
И быть себя онъ вѣчнымъ чаетъ;
Приходитъ Смерть къ нему, какъ тать,
И жизнь внезапну похищаетъ.
Увы! гдѣ меньше страха намъ,
Тамъ можетъ смерть постичь скорѣе;
Ея и громы не быстрѣе
Слетаютъ къ гордымъ вышинамъ.
      Сынъ роскоши, прохладъ и нѣгъ,
Куда, Мещерскiй, ты сокрылся?
Оставилъ ты сей жизни брегъ,
Къ брегамъ ты мертвыхъ удалился:
Здѣсь перстъ твоя, а духа нѣтъ.
Гдѣ жъ онъ? – Онъ тамъ. – Гдѣ тамъ? – Не знаемъ.
Мы только плачемъ и взываемъ:
“О горе намъ, рожденнымъ въ свѣтѣ!”
      Утѣхи, радость и любовь
Гдѣ купно съ здравiемъ блистали,
У всѣхъ тамъ цѣпенѣетъ кровь
И духъ мятется отъ печали.
Гдѣ столъ былъ яствъ, тамъ гробъ стоитъ;
Гдѣ пиршествъ раздавались крики,
Надгробные тамъ воютъ лики,
И блѣдна Смерть на всѣхъ глядитъ...
      Глядитъ на всѣхъ – и на царей,
Кому въ державу тѣсны мiры;
Глядитъ на пышныхъ богачей.
Чтоˊ въ златѣ и сребрѣ кумиры;
Глядитъ на прелесть и красы,
Глядитъ на разумъ возвышенный,
Глядитъ. На силы дерзновенны –
И точитъ лезвее косы.
      Смерть, трепетъ естества и страхъ!
Мы – гордость, съ бѣдностью совмѣстна:
Сегодня богъ, а завтра прахъ;
Сегодня льститъ надежда лестна,
А завтра – гдѣ ты, человѣкъ?
Едва часы протечь успѣли,
Хаоса въ бездну улетѣли,
И весь, какъ сонъ, прошелъ твой вѣкъ.
      Какъ сонъ, какъ сладкая мечта,
Исчезла и моя ужъ младость;
Не сильно нѣжитъ красота,
Не столько восхищаетъ радость,
Не столько легкомысленъ умъ,
Не столько я благополученъ:
Желанiемъ честей размученъ;
Зоветъ, я слышу, славы шумъ.
      Но такъ и мужество пройдетъ;
И вмѣстѣ къ славѣ съ нимъ стремленье;
Богатствъ стяжанiе минетъ,
И въ сердцѣ всѣхъ страстей волненье
Прейдетъ, прейдетъ въ чреду свою.
Подите, счастья, прочь, возможны!
Вы всѣ премѣнны здѣсь и ложны:
Я въ дверяхъ вѣчности стою.
      Сей день иль завтра умереть,
Перфильевъ! должно намъ конечно:
Почто жъ терзаться и скорбѣть,
Что смертный другъ твой жилъ не вѣчно?
Жизнь есть Небесъ мгновенный даръ;
Устрой ее себѣ къ покою,
И съ чистою твоей душою
Благословляй судебъ ударъ.


1779

[Державин 1892, с. 6-9]



При чтенiи описанiя зимы въ «Россiядъ» во время жестокаго морозу 1779 г.

Останови свою, Херасковъ, кисть ты льдяну:
      Ужъ отъ твоей зимы
      Всѣ содрагаемъ мы.
Стой, стой! я весь замерзъ – и вмигъ дышать престану.
[Державин 1892, с. 9]



Властителямъ и Судiямъ
(Заимствовано изъ 81 псалма)

      Возсталъ Всевышнiй Богъ, да судитъ
Земныхъ боговъ во сонмѣ ихъ.
«Доколе», рекъ, «доколь вамъ будетъ
Щадить неправедныхъ и злыхъ?
       «Вашъ долгъ есть: сохранять законы,
На лица сильныхъ не взирать.
Безъ помощи, безъ обороны
Сиротъ и вдовъ не оставлять.
       «Вашъ долгъ – спасать отъ бѣдъ невинныхъ,
Несчастливымъ подать покровъ;
Отъ сильныхъ защищать безсильныхъ,
Исторгнуть бѣдныхъ изъ оковъ».
      Не внемлютъ! – видятъ и не знаютъ!
Покрыты мздою очеса:
Злодѣйства землю потрясаютъ,
Неправда зыблетъ небеса.
      Цари – я мнилъ: вы боги властны,
Никто надъ вами не судья;
Но вы, какъ я, подобно страстны
И такъ-же смертны, какъ и я.
      И вы подобно такъ падете,
Какъ съ древъ увядшiй листъ падетъ:
И вы подобно такъ умрете,
Какъ вашъ послѣднiй рабъ умретъ!
      Воскресни, Боже! Боже правыхъ!
И ихъ моленiю внемли:
Приди, суди, карай лукавыхъ
И будь единъ царемъ земли!

1780


[Державин 1892, с. 9-10]



Фелица

      Богоподобная царевна
Киргизъ-кайсацкiя орды,
Которой мудрость несравненна
Открыла вѣрные слѣды
Царевичу младому Хлору
Взойти на ту высоку гору,
Гдѣ роза безъ шиповъ растетъ,
Гдѣ добродѣтель обитаетъ!
Она мой духъ и умъ плѣняетъ;
Подай найти ея совѣтъ.
      Подай, Фелица, наставленье,
Какъ пышно и правдиво жить,
Какъ укрощать страстей волненье
И счастливымъ на свѣтѣ быть.
Меня твой голосъ возбуждаетъ,
Меня твой сынъ препровождаетъ,
Но имъ послѣдовать я слабъ:
Мятясь житейской суетою,
Сегодня властвую собою,
А завтра прихотямъ я рабъ.
      Мурзамъ твоимъ не подражая,
Почасту ходишь ты пѣшкомъ,
И пища самая простая
Бываетъ за твоимъ столомъ,
Не дорожа твоимъ покоемъ,
Читаешь, пишешь предъ налоемъ
И всѣмъ изъ твоего пера
Блаженство смертнымъ проливаешь;
Подобно въ карты не играешь,
Какъ я, отъ утра до утра.
      Не слишкомъ любишь маскарады,
А въ клобъ не ступишь и ногой;
Храня обычаи, обряды,
Не донкишотствуешь собой;
Коня парнасска не сѣдлаешь,
Къ духамъ въ собранье не въѣзжаешь,
Не ходишь съ трона на Востокъ;
Но, кротости ходя стезею,
Благотворящею душою
Полезныхъ дней проводишь токъ.
      А я, проспавши до полудни,
Курю табакъ и кофе пью;
Преобращая въ праздникъ будни,
Кружу въ химерахъ мысль мою;
То тронъ отъ Персовъ похищаю,
То стрѣлы къ Туркамъ обращаю;
То возмечтавъ, что я султанъ,
Вселенну устрашаю взглядомъ;
То вдругъ, прельщаяся нарядомъ,
Скачу къ портному по кафтанъ.
      Или въ пиру я пребогатомъ,
Гдѣ праздникъ для меня даютъ,
Гдѣ блещетъ столъ сребромъ и златомъ,
Гдѣ тысячи различныхъ блюдъ, –
Тамъ славный окорокъ вестфальской,
Тамъ звенья рыбы астраханской,
Тамъ пловъ и пироги стоятъ, –
Шампанскимъ вафли запиваю
И все на свѣтѣ забываю
Средь винъ, сластей и ароматъ.
      Или великолѣпнымъ цугомъ
Въ каретѣ англiйской, златой,
Съ собакой, шутомъ, или другомъ,
Или съ красавицей какой
Я подъ качелями гуляю,
Въ шинки пить меду заѣзжаю;
Или, какъ то наскучитъ мнѣ,
По склонности моей къ премѣнѣ,
Имѣя шапку на бекренѣ,
Лечу на рѣзвомъ бѣгуне.
      Или музыкой и пѣвцами,
Органомъ и волынкой вдругъ,
Или кулачными бойцами
И пляской веселю мой духъ;
Или, о всѣхъ дѣлахъ работу
Оставя, ѣзжу на охоту
И забавляюсь лаемъ псовъ;
Или надъ невскими брегами
Я тѣшусь по ночамъ рогами
И греблей удалыхъ гребцовъ.
      Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя въ дураки съ женой;
То съ ней на голубятню лажу,
То въ жмурки рѣзвимся порой,
То въ свайку съ нею веселюся,
То ею въ головѣ ищуся;
То въ книгахъ рыться я люблю,
Мой умъ и сердце просвѣщаю:
Полкана и Бову читаю,
За Библiей, зѣвая, сплю.
      Таковъ, Фелица, я развратенъ
Но на меня весь свѣтъ похожъ.
Кто сколько мудростью ни знатенъ,
Но всякiй человѣкъ есть ложь.
Не ходимъ свѣта мы путями,
Бѣжимъ разврата за мечтами.
Между Лѣнтяемъ и Брюзгой,
Между тщеславья и порокомъ
Нашелъ кто развѣ ненарокомъ
Путь добродѣтели прямой.
      Нашелъ… но льзя ль не заблуждаться
Намъ, слабымъ смертнымъ, въ семъ пути,
Гдѣ самъ разсудокъ спотыкаться
И долженъ вслѣдъ страстямъ идти;
Гдѣ намъ ученые невѣжды,
Какъ мгла у путниковъ, тмятъ вѣжды?
Вездѣ соблазнъ и лесть живетъ;
Пашей всѣхъ роскошь угнетаетъ.
Гдѣ роза безъ шиповъ растетъ?
      Тебѣ единой лишь пристойно,
Царевна, свѣтъ изъ тмы творитъ;
Дѣля хаосъ на сферы стройно,
Союзомъ цѣлость ихъ крѣпитъ;
Изъ разногласiя согласье
И изъ страстей свирѣпыхъ счастье
Ты можешь только созидать.
Такъ кормщикъ, черезъ понтъ плывущiй,
Ловя подъ парусъ вѣтръ ревущiй,
Умѣетъ судномъ управлять.
      Едина ты лишь не обидишь,
Не оскорбляешь никого,
Дурачества сквозь пальцы видишь,
Лишь зла не терпишь одного;
Проступки снисхожденьемъ правишь:
Какъ волкъ овецъ, людей не давишь, –
Ты знаешь прямо цѣну ихъ:
Царей они подвластны волѣ.
Но Богу правосудну болѣ,
Живущему въ законахъ ихъ.
      Ты здраво о заслугахъ мыслишь,
Достойнымъ воздаешь ты честь;
Пророкомъ ты того не числишь,
Кто только риѳмы можетъ плесть.
А что сiя ума забава –
Калифовъ добрыхъ честь и слава,
Снисходишь ты на лирный ладъ:
Поэзiя тебѣ любезна,
Прiятна, сладостна, полезна,
Какъ лѣтомъ вкусный лимонадъ.
      Слухъ идетъ о твоихъ поступкахъ,
Что ты нимало не горда,
Любезна и въ дѣлахъ и въ шуткахъ,
Прiятна въ дружбѣ и тверда;
Что ты въ напастяхъ равнодушна,
А въ славѣ такъ великодушна,
Что отреклась и мудрой слыть
Еще же говорятъ не ложно
Тебѣ и правду говорить
      Неслыханное также дѣло,
Достойное тебя одной,
Что будто ты народу смѣло
О всемъ, и въявь и подъ рукой,
И знать и мыслить позволяешь
И о себѣ не запрещаешь
И быль и небыль говорить;
Что будто самымъ крокодиламъ,
Твоихъ всѣхъ милостей зоиламъ,
Всегда склоняешься простить.
      Стремятся слезъ прiятныхъ рѣки
Изъ глубины души моей.
О, коль счастливы человѣки
Тамъ должны быть судьбой своей,
Гдѣ ангелъ кроткiй, ангелъ милый,
Сокрытый въ свѣтлости порфирной,
Съ небесъ ниспосланъ скиптръ носить!
Тамъ можно пошептать въ бесѣдахъ,
И казни не боясь, въ обѣдахъ
За здравiе царей не пить.
      Тамъ съ именемъ Фелицы можно
Въ строкѣ описку поскоблить,
Или портретъ неосторожно
Ея на землю уронить.
Тамъ свадебъ шутовскихъ не парятъ,
Въ ледовыхъ баняхъ ихъ не жарятъ,
Не щелкаютъ въ усы вельможъ;
Князья насѣдками не клохчутъ,
Любимцы въявь имъ не хохочутъ
И сажей не мараютъ рожъ.
      Ты вѣдаешь, Фелица, правы
И человѣковъ и царей:
Когда ты просвѣщаешь нравы,
Ты не дурачишь такъ людей;
Въ твои отъ дѣлъ отдохновенья
Ты пишешь въ сказкахъ поученья
И Хлору въ азбукѣ твердишь:
«Не дѣлай ничего худаго –
И самаго сатира злаго
Лжецомъ презрѣннымъ сотворишь».
      Стыдишься слыть ты тѣмъ великой,
Чтобъ страшной, нелюбимой быть;
Медвѣдицѣ прилично дикой
Животныхъ рвать и кровъ ихъ пить.
Безъ крайняго въ горячкѣ бѣдства,
Тому ланцетовъ нужны ль средства,
Безъ нихъ кто обойтися могъ?
И славно ль быть тираномъ,
Великимъ въ Звѣрствѣ Тамерланомъ,
Кто благостью великъ, какъ Богъ?
      Фелицы слава – слава Бога,
Который брани усмирилъ,
Который сира и убога
Покрылъ, одѣлъ и накормилъ;
Который окомъ лучезарнымъ
Шутамъ, трусамъ, неблагодарнымъ
И праведнымъ свой свѣтъ даритъ
Равно всѣхъ смертныхъ просвѣщаетъ,
Больныхъ покоитъ, исцѣляетъ,
Добро лишь для добра творитъ;
      Который даровалъ свободу
Въ чужiя области скакать,
Позволилъ своему народу
Сребра и золота искать;
Который воду разрѣшаетъ
И лѣсъ рубить не запрещаетъ;
Велитъ и ткать, и прясть, и шить;
Развязывая умъ и руки,
Велитъ любить торги, науки,
И счастье дома находить;
      Котораго законъ, десница
Даютъ и милости, и судъ.
Вѣщай, премудрая Фелица:
Гдѣ отличенъ отъ честныхъ плутъ?
Гдѣ старость по міру не бродитъ?
Заслуга хлѣбъ себѣ находитъ?
Гдѣ месть не гонитъ никого?
Гдѣ совѣсть съ правдой обитаютъ?
Гдѣ добродѣтели сіяютъ?
У трона развѣ твоего!
      Но гдѣ твой тронъ сіяетъ въ мiрѣ?
Гдѣ, вѣтвь небесная, цвѣтешь?
Въ Багдадѣ – Смирнѣ – Кашемирѣ?
Послушай: гдѣ ты ни живешь, –
Хвалы мои тебѣ примѣтя,
Не мни, чтобъ шапки иль бешметя
Почувствовать добра пріятство
Такое есть души богатство
Какого Крезъ не собиралъ.
      Прошу великаго пророка,
Да праха ногъ твоихъ коснусь,
Да словъ твоихъ сладчайша тока
И лицезрѣнья наслаждусь.
Небесныя прошу я силы,
Да, ихъ простря сафирны крылы,
Невидимо тебя хранятъ
Отъ всѣхъ болѣзней, золъ и скуки;
Да дѣлъ твоихъ въ потомствѣ звуки,
Какъ въ небѣ Звѣзды, возблестятъ!


1782

[Державин 1892, с. 13–22]




Богъ

      О Ты, пространствомъ безконечнымъ,
Живый въ движеньи вещества,
Теченьемъ времени превѣчный,
Безъ лицъ, въ трехъ лицахъ Божества!
Духъ, всюду сущiй и единый,
Кому нѣтъ мѣста и причины,
Кого никто постичь не могъ,
Кто все Собою наполняетъ,
Объемлетъ, зиждетъ – Богъ!
      Измѣрить океанъ глубокiй,
Сочесть пески, лучи планетъ
Хотя и могъ бы умъ высокiй,
Тебѣ числа и мѣры нѣтъ!
Не могутъ духи просвѣщенны,
Отъ свѣта Твоего рожденны,
Изслѣдовать судебъ Твоихъ;
Лишь мысль къ Тебѣ взнестись дерзаетъ, –
Въ Твоемъ величьи исчезаетъ,
Какъ въ вѣчности прошедшiй мигъ.
      Хаоса бытность довременну
Изъ безднъ Ты вѣчности воззвалъ,
А вѣчность, прежде вѣкъ рожденну,
Въ себѣ самомъ Ты основалъ.
Себя собою составляя,
Собою изъ себя сiяя,
Ты свѣтъ, откуда свѣтъ истекъ.
Создавый все единымъ словомъ,
Ты былъ, Ты есь, Ты будешь ввѣкъ!
      Ты цѣпь существъ въ себѣ вмѣщаешь,
Ее содержишь и живишъ,
Конецъ съ началомъ сопрягаешь
И смертiю животъ даришь.
Какъ искры сыплются, стремятся,
Такъ солнцы отъ тебя родятся;
Какъ въ мразный ясный день зимой
Пылинки инея сверкаютъ,
Вратятся, зыблются, сiяютъ,
Такъ Звѣзды въ безднахъ подъ Тобой.
      Свѣтилъ возжженныхъ миллiоны,
Въ неизмѣримости текутъ;
Твои они творятъ законы,
Лучи животворящи льютъ.
Но огненны сiи лампады,
Иль рдяныхъ кристалей громады,
Иль волнъ златыхъ кипящiй сонмъ,
Или горящiе эѳиры,
Иль въ купѣ всѣ свѣтящи мiры –
Передъ Тобой, какъ нощь предъ днемъ.
      Какъ капля въ море опущена,
Вся твердь передъ Тобой сiя;
Но что мной зримая вселенна?
И что передъ Тобою я?
Въ воздушномъ океанѣ ономъ,
Мiры умножа миллiономъ
Стократъ другихъ мiровъ, и то,
Когда дерзну сравнить съ Тобою,
Лишь будетъ точкою одною,
А я передъ Тобой – ничто.
      Ничто! – Но Ты во мнѣ Сiяешь
Величествомъ Твоихъ добротъ,
Во мнѣ себя изображаешь,
Какъ солнце въ малой каплѣ водъ.
Ничто! Но жизнь я ощущаю,
Несытымъ нѣкакимъ летаю
Всегда пареньемъ въ высоты;
Тебя душа моя быть чаетъ,
Вникаетъ, мыслитъ, разсуждаетъ:
Я есмь – конечно есь и Ты!
      Ты есь! – Природы чинъ вѣщаетъ,
Гласитъ мое мнѣ сердце то,
Меня мой разумъ увѣряетъ:
Ты есь – и я ужъ не ничто!
Частица цѣлой я вселенной,
Поставленъ, мнится мнѣ, въ почтенной
Срединѣ естества я той,
Гдѣ кончилъ тварей Ты тѣлесныхъ,
Гдѣ началъ Ты духовъ небесныхъ
И цѣпь существъ связалъ всѣхъ мной.
      Я связь мiровъ повсюду сущихъ,
Я крайня степень вещества,
Я средоточiе живущихъ,
Черта начальна Божества.
Я тѣломъ въ прахѣ истлѣваю,
Умомъ громамъ повелѣваю,
Я царь – я рабъ, я червь – я богъ!
Но будучи я столь чудесенъ,
Отколѣ происшелъ? – безвѣстенъ,
А самъ собой я быть не могъ.
      Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь!
Источникъ жизни, благъ податель.
Душа души моей и царь!
Твоей то правдѣ нужно было,
Чтобъ смертну бездну преходило
Мое безсмертно бытiе,
Чтобъ духъ мой въ смертность облачился
И чтобъ чрезъ смерть я возвратился,
Отецъ! Въ безсмертiе Твое.
      Неизъяснимый, Непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображенiя безсильны
И тѣни начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабымъ смертнымъ невозможно
Тебя ничѣмъ инымъ почтить,
Какъ имъ къ Тебѣ лишь возвышаться,
Въ безмѣрной разности теряться
И благодарны слезы лить.

1784

[Державин 1892, с. 32–36]



Водопадъ

      Алмазна сыплется гора
Съ высотъ четыремя скалами;
Жемчугу бездна и сребра
Кипитъ внизу, бьетъ вверхъ буграми;
Отъ брызговъ синiй холмъ стоитъ,
Далече ревъ въ лѣсу гремитъ.
      Шумитъ – и средь густаго бора
Теряется въ глуши потомъ;
Лучъ чрезъ потокъ сверкаетъ скоро;
Подъ зыбкимъ сводомъ древъ, какъ сномъ
Покрыты, волны тихо льются,
Рѣкою млечною влекутся.
      Сѣдая пѣна по брегамъ
Лежитъ клубами въ дебряхъ темныхъ;
Стукъ слышенъ млатовъ по вѣтрамъ,
Визгъ пилъ и стонъ мѣховъ подъемныхъ:
О водопадъ! въ твоемъ жерлѣ
Все утопаетъ въ безднѣ, въ мглѣ!
      Вѣтрами ль сосны поражены,
Ломаются въ тебѣ въ куски;
Громами ль камни отторженны,
Стираются тобой въ пески;
Сковать ли воду льды дерзаютъ,
Какъ пыль стеклянна ниспадаютъ.
      Волкъ рыщетъ, вкругъ тебя и, страхъ
Въ ничто вмѣняя, становится:
Огонь горитъ въ его глазахъ
И шерсть на немъ щетиной зрится;
Рожденный на кровавый бой,
Онъ воетъ, согласясь съ тобой.
      Лань идетъ робко, чуть ступаетъ,
Внявъ водъ твоихъ падущихъ ревъ;
Рога на спину преклоняетъ
И быстро мчится межъ деревъ;
Ее страшитъ вкругъ шумъ, бурь свистъ
И хрупкiй подъ ногами листъ.
      Ретивый конь, осанку горду
Храня, къ тебѣ порой идетъ;
Крутую гриву, жарку морду
Поднявъ, храпитъ, ушми прядетъ
И, подстрекаемъ бывъ, бодрится,
Отважно въ хлябъ твою стремится.
      Подъ наклоненнымъ кедромъ внизъ,
При страшной сей красѣ природы,
На утломъ пнѣ, который свисъ
Съ утеса горъ на яры воды,
Я вижу – нѣкiй мужъ сѣдой
Склонился на руку главой.
      Копье и мечъ и щитъ великой,
Стѣна отечества всего,
И шлемъ, обвитый повиликой,
Лежатъ во мху у ногъ его:
Въ бронѣ блистая златордяной,
Какъ вечеръ во зарѣ румяной, –
      Сидитъ и, взоръ вперя къ водамъ,
Въ глубокой думѣ разсуждаетъ:
«Не жизнь ли человѣковъ намъ

Сей водопадъ изображаетъ?
Онъ также благомъ струй своихъ
Поитъ надменныхъ, кроткихъ, злыхъ.
      Не такъ ли съ неба время льется,
Кипитъ стремленiе страстей,
Честь блещетъ, слава раздается,
Мелькаетъ счастье нашихъ дней,
Которыхъ красоту и радость
Мрачатъ печали, скорби, старость?
      Не зримъ ли всякiй день гробовъ,
Сѣдинъ дряхлѣющей вселенной?
Не слышимъ ли въ бою часовъ
Гласъ смерти, двери скрыпъ подземной?
Не упадаетъ ли въ сей зѣвъ
Съ престола царь и другъ царевъ?
      Падутъ – и вождь непобѣдимый,
Въ сенатѣ Цезарь средь похвалъ,
Въ тотъ мигъ, желалъ какъ дiадимы,
Закрывъ лице плащемъ, упалъ;
Исчезли замыслы, надежды,
Сомкнулись алчны къ трону вѣжды!
      Падутъ, – и несравненный мужъ
Торжествъ несмѣтныхъ съ колесницы,
Примѣръ великихъ въ свѣтѣ душъ,
Презрѣвшiй Велизаръ царей
Въ темницѣ палъ, лишенъ очей,
      Падутъ, – и не мечты прельщали
Когда меня въ цвѣтущiй вѣкъ,
Давно ли города встрѣчали,
Какъ въ лаврахъ я, въ оливахъ текъ?
Давно ль? – Но, ахъ! Теперь во брани
Мои не мещутъ молнiй длани!
      Ослабли силы, буря вдругъ
Копье изъ рукъ моихъ схватила;
Хотя и бодръ еще мой духъ,
Судьба побѣдъ меня лишила».
Онъ рекъ – и тихимъ позабылся сномъ,
Морфей покрылъ его крыломъ.
      Сошла октябрска ночь на землю,
На лоно мрачной тишины;
Нигдѣ я ничего не внемлю,
Кромѣ ревущiя волны;
О камни съ высоты дробимой
И снѣжною горою зримой.
      Пустыня, взоръ насупя свой,
Утесы и скалы дремали,
Волнистой облака грядой
Тихонько мимо пробѣгали,
На коихъ, трепетна, блѣдна,
Поглядывала внизъ луна.
      Глядѣла и едва блистала,
Предъ старцемъ преклонивъ рога,
Какъ бы съ почтеньемъ познавала
Въ немъ своего того врага,
Котораго она страшилась,
Кому вселенная дивилась.
      Онъ спалъ – и чудотворный сонъ
Мечты ему являлъ геройски:
Казалося ему, что онъ
Непобѣдимы водитъ войски;
Что вкругъ его Перунъ молчитъ,
Его лишь мановенья зритъ;
      Что огнедышущи за перстомъ
Ограды вслѣдъ его идутъ;
Что въ полѣ гладкомъ, вкругъ отверзтомъ,
По слову одному растутъ
Полки его изъ скрытыхъ становъ,
Какъ холмы въ морѣ изъ тумановъ;
      Что только по травѣ росистой
Ночные знать его шаги;
Что утромъ пыль, подъ твердью чистой,
Ужъ поздно зрятъ его враги;
Что остротой своихъ зѣницъ
Блюдетъ онъ ихъ, какъ ястребъ птицъ;
      Что, положа чертежъ и мѣры,
Какъ волхвъ невидимый въ шатрѣ,
Тѣмъ кажетъ онъ въ долу химеры,
Тѣмъ въ тиграхъ агнцевъ на горѣ,
И вдругъ рѣшительнымъ умомъ
На тысячи бросаетъ громъ;
      Что орлю дерзость, гордость лунну,
У черныхъ и янтарныхъ волнъ,
Смирилъ Колхиду златорунну
И бѣлаго царя уронъ
Рая вечерня предъ границей
Отмстилъ побѣдами сторицей;
      Что, какъ румяной лучъ зари,
Страну его покрыла слава;
Чужiе вожди и цари,
Своя владычица, держава,
И всѣ вездѣ его почли,
Трiумфами превознесли;
      Что образъ, имя и дѣла
Цвѣтутъ его средь разныхъ глянцевъ;
Что верхъ сребристаго чела
Въ вѣнцѣ изъ молнiйныхъ румянцевъ
Блистаетъ въ будущихъ родахъ,
Отсвѣчиваяся въ сердцахъ;
      Что зависть отъ его сiянья
Свой блѣдный потупляетъ взоръ,
Среди безмолвнаго стенанья
Ползетъ и ищетъ только норъ,
Куда бы отъ него сокрыться,
И что никто съ нимъ не сравнится.
      Онъ спитъ – и въ сихъ мечтахъ веселыхъ
Внимаетъ завыванье псовъ,
Ревъ вѣтровъ, скрыпъ деревъ дебелыхъ,
Стенанье филиновъ и совъ,
И вѣщихъ гласъ вдали животныхъ
И тихiй шорохъ вкругъ безплотныхъ.
      Онъ слышитъ: сокрушалась ель,
Станица врановъ встрепетала,
Кремнистый холмъ далъ страшну щель,
Гора съ богатствами упала,
Грохочетъ эхо по горамъ,
Какъ громъ гремящiй по громамъ.
      Онъ зритъ одѣту въ ризы черны
Крылату нѣкую жену,
Власы имѣвшу распущенны,
Какъ смертну вѣсть или войну,
Съ косой въ рукахъ, съ трубой стоящу,
И, слышитъ онъ, «проснись» гласящу.
      На шлемѣ у нея орелъ
Сидѣлъ съ перуномъ помраченнымъ;
Въ немъ гербъ отечества онъ зрѣлъ
И, бывъ мечтой сей возбужденнымъ,
Вздохнулъ и, испустя слезъ дождь,
Вѣщалъ: «Знать, умеръ нѣкiй вождь!
      «Блаженъ, когда, стремясь за славой,
Онъ пользу общую хранилъ,
Былъ милосердъ въ войнѣ кровавой
И самыхъ жизнь враговъ щадилъ:
Благословенъ средь позднихъ вѣковъ
Да будетъ другъ сей человѣковъ!
      «Благословенна похвала
Надгробная его да будетъ,
Когда не блескъ его прельщалъ,
И славы ложной не искалъ!
О слава, слава въ свѣтѣ сильныхъ!
Ты точно сей есть водопадъ.
Онъ водъ стремленiемъ обильныхъ
И шумомъ льющихся прохладъ
Великолѣпенъ, свѣтлъ, прекрасенъ,
Чудесенъ, силенъ, громокъ, ясенъ;
      «Дивиться вкругъ себя людей
Всегда толпами собираетъ;
Но если онъ водой своей
Удобно всѣхъ не напояетъ,
Коль рветъ брега, и въ быстротахъ
Его нѣтъ выгодъ смертнымъ: – ахъ!
      «Не лучше ль менѣе извѣстнымъ,
А болѣе извѣстнымъ быть;
Подобясь ручейкамъ прелестнымъ,
Поля, луга, сады кропить
И тихимъ вдалекѣ журчаньемъ
Потомство привлекать съ вниманьемъ?
      «Пусть на обросшiй дерномъ холмъ
Прiидетъ путникъ и возсядетъ
И, наклонясь своимъ челомъ
На подписанье гроба, скажетъ:
Не только славной лишь войной,
Здѣсь скрытъ великiй мужъ душой.
      О! будь безсмертенъ витязь бранный,
Когда ты весь соблюлъ свой долгъ!»
Вѣщалъ сѣдиной мужъ вѣнчанный
И, въ небеса воззрѣвъ, умолкъ.
Умолкъ – и гласъ его промчался,
Гласъ мудрый всюду раздавался.
      Но кто тамъ идетъ по холмамъ,
Глядясь, какъ мѣсяцъ, въ воды черны?
Чья тѣнь спѣшитъ по облакамъ
Въ воздушныя жилища горни?
На темномъ взорѣ и челѣ
Сидитъ глубока дума въ мглѣ!
      Какой чудесный духъ крылами
Отъ сѣвера паритъ на югъ?
Вѣтръ медленъ течь его стезями:
Обозрѣваетъ царство вдругъ;
Шумитъ и, какъ Звѣзда, блистаетъ
И искры въ слѣдъ свой разсыпаетъ.
      Чей трупъ, какъ на распутьи мгла,
Лежитъ на темномъ лонѣ нощи?
Простое рубище чресла,
Два лепта покрываютъ очи,
Прижаты къ хладной груди персты,
Уста безмолствуютъ отверзты!
      Чей одръ – земля; кровъ – воздухъ синь:
Чертоги – вкругъ пустынны виды?
Не ты ли Счастья, Славы сынъ,
Великолѣпный князь Тавриды?
Не ты ли съ высоты честей
Незапно палъ среди степей?
      Не ты ль наперсникомъ близь трона
У сѣверной Минервы былъ;
Во храмѣ музъ другъ Аполлона,
На полѣ Марса вождемъ слылъ;
Рѣшитель думъ въ войнѣ и мирѣ,
Могущъ – хотя и не въ порфирѣ?
      Не ты ль, который взвѣситъ смѣлъ
Мощь Росса, духъ Екатерины,
И, опершись на нихъ, хотѣлъ
Вознесть твой громъ на тѣ стремнины,
На коихъ древнiй Римъ стоялъ
И всей вселенной колебалъ?
      Не ты ль, который орды сильны
Сосѣдей хищныхъ истребилъ,
Пространны области пустынны
Во грады, въ нивы обратилъ,
Покрылъ понтъЧерный кораблями,
Потрясъ среду земли громами?
      Не ты ль, который зналъ избрать
Достойный подвигъ росской силѣ,
Стихiи самыя попрать
Въ Очаковѣ и въ Измаилѣ,
И твердой дерзостью такой
Быть дивомъ храбрости самой?
      Се ты, отважнѣйшiй изъ смертныхъ!
Парящiй замыслами умъ!
Не шелъ ты средь путей извѣстныхъ,
Но проложилъ ихъ самъ – и шумъ
Оставилъ по себѣ въ потомки;
Се ты, о чудный вождь Потемкинъ!
      Се ты, которому врата
Торжественныя созидали;
Искусство, разумъ, красота
Недавно лавръ и миртъ сплетали;
Забавы, роскошь вкругъ цвѣли
И счастье съ славой слѣдомъ шли.
      Се ты, небеснаго плодъ дара
Кому едва я посвятилъ;
Въ созвучность громкаго Пиндара
Мою настроить лиру мнилъ;
Воспѣлъ побѣду Измаила,
Воспѣлъ… Но смерть тебя скосила!
      Увы! И хоровъ сладкiй звукъ!
Моихъ въ стенанье превратился;
Свалилась лира съ слабыхъ рукъ,
И я тамъ въ слезы погрузился,
Гдѣ бездны разноцвѣтныхъ звѣздъ
Чертогъ являли райскихъ мѣстъ.
      Увы! И громы онѣмѣли,
Ревущiе тебя вокругъ;
Полки твои осиротѣли,
Наполнили рыданьемъ слухъ;
И все, что близь тебя блистало,
Уныло и печально стало.
      Потухъ лавровый твой вѣнокъ,
Гранена булова упала,
Мечъ въ полножны войти чуть могъ, –
Екатерина возрыдала!
Полсвѣта потряслось за ней
Незапной смертiю твоей!
      Оливы свѣжи и зелены
Принесъ и бросилъ Миръ изъ рукъ;
Родства и дружбы вопли, стоны
И Музъ ахейскихъ жалкiй звукъ
Вокругъ Перикла раздается;
Маронъ по Меценатѣ рвется;
      Который почестей въ лучахъ,
Какъ нѣкiй царь, какъ бы на тронѣ
На сребророзовыхъ коняхъ,
На златозарномъ фаэтонѣ,
Во сонмѣ всадниковъ блисталъ
И въ смертный черный одръ упалъ!
      Гдѣ слава? гдѣ великолѣпье?
Гдѣ ты, о сильный человѣкъ?
Маѳусаила долголѣтье
Лишь было бъ сонъ, лишь тѣнь нашъ вѣкъ:
Вся наша жизнь ничто иное
Какъ лишъ мечтанiе пустое…
      Иль нѣтъ! – тяжелый нѣкiй шаръ,
На нѣжномъ волоскѣ висящiй,
Въ который бурь, громовъ ударъ
И молнiи небесъ ярящи
Отвсюду безпрестанно бьютъ
И, ахъ! зефиры легки рвутъ.
      Единый часъ, одно мгновенье
Удобны царства поразить,
Одно стихiевъ дуновенье
Гигантовъ въ прахъ преобразить;
Ихъ ищутъ мѣста – и не знаютъ;
Въ пыли героевъ попираютъ!
      Героевъ? – Нѣтъ! но ихъ дѣла
Изъ мрака и вѣковъ блистаютъ;
Нетлѣнна память, похвала
И изъ развалинъ вылетаютъ;
Какъ холмы, гробы ихъ цвѣтутъ!
Напишется Потемкинъ трудъ.
      Театръ его былъ край Эвксина,
Сердца обязанныя – храмъ;
Рука съ вѣнцомъ – Екатерина;
Гремяща слава – ѳимiамъ;
Жизнь – жертвенникъ торжествъ и крови,
Гробница – ужаса, любови.
      Когда багровая луна
Сквозь мглу блистаетъ темной нощи,
Дуная мрачная волна
Сверкаетъ кровью, и сквозь рощи
Вкругъ Измаила вѣтръ шумитъ
И слышенъ стонъ – что Турокъ мнитъ?
      Дрожитъ – и въ очахъ сокрытыхъ
Еще ему штыки блестятъ,
Гдѣ сорокъ тысячъ вдругъ убитыхъ
Вкругъ гроба Вейсмана лежатъ;
Мечтаются ему ихъ тѣни,
И Россъ въ крови ихъ по колѣни!
      Дрожитъ – и обращаетъ взглядъ
Онъ робко на окрестны виды;
Столпы на небесахъ горятъ
По сушѣ, по морямъ Тавриды!
И мнитъ, въ Очаковѣ что вновь
Течетъ его и мерзнетъ кровь.
      Но въ ясный день, средь свѣтлой влаги,
Какъ ходятъ рыбы въ небесахъ
И вьются полосаты флаги,
Нашъ флотъ на вздутыхъ парусахъ
Вдали бѣлѣетъ на лиманахъ:
Какое чувство въ Россiянахъ?
      Восторгъ, восторгъ они, а страхъ
И ужасъ Турки ощущаютъ;
Имъ мохъ и терны во очахъ,
Намъ лавръ и розы разцвѣтаютъ
На мавзолеяхъ у вождей,
Властителей земель, морей.
      Подъ древомъ, при зарѣ вечерней,
Задумчиво любовь сидитъ,
Отъ цитры вѣтерокъ весеннiй
Ея повсюду голосъ мчитъ;
Перлова грудь ея вздыхаетъ,
Геройскiй образъ оживляетъ.
      Поутру солнечнымъ лучемъ
Какъ монументъ златый зажжется,
Лежатъ объяты серны сномъ
И паръ вокругъ холмовъ вiется, –
Пришедши, старецъ надпись зритъ:
«Здѣсь трупъ Потемкина сокрытъ!»
      Алцибiадовъ прахъ! – И смѣетъ
Червь ползать вкругъ его главы?
Взять шлемъ Ахилловъ не робѣетъ,
Нашедши въ полѣ Ѳирсъ ? Увы!
И плоть и грудь коль истлѣваетъ:
Чтожъ нашу славу составляетъ?
      Лишь истина даетъ вѣнцы
Заслугамъ, кои не увянутъ;
Лишь истину поютъ пѣвцы,
Которыхъ вѣчно не престанутъ
Гремѣть перуны сладкихъ лиръ;
Лишь праведника святъ кумиръ!
      Услышьте жъ, Водопады мiра!
О славой шумныя главы!
Вашъ свѣтелъ мечъ, цвѣтна порфира,
Коль правду возлюбили вы;
Когда имѣли только мѣту,
Чтобъ счастiе доставить свѣту.
      Шуми, шуми, о водопадъ!
Касаяся странамъ воздушнымъ,
Увеселяй и слухъ и взглядъ
Твоимъ стремленьемъ свѣтлымъ, звучнымъ,
И въ поздней памяти людей
Живи лишь красотой твоей!
      Живи! – и тучи пробѣгали
Чтобъ рѣдко по водамъ твоимъ,
Въ умахъ тебя не затмевали
Разжженный громъ и черный дымъ;
Чтобъ былъ вблизи, вдали любезенъ
Ты всѣмъ; сколь дивенъ, столь полезенъ.
      И ты, о водопадовъ мать!
Рѣка, на сѣверѣ гремяща,
О Суна! Коль съ высотъ блистать
Ты можешь – и, отъ зарь горяща,
Кипишь и сѣешься дождемъ
Сафирнымъ, пурпурнымъ огнемъ:
      То тихое твое теченье, –
Гдѣ ты сама себѣ равна,
Мила, быстра и не въ стремленьѣ,
И въ глубинѣ твоей ясна,
Важна безъ пѣны, безъ порыву,
Полна, велика безъ разливу,
      И, безъ примѣса чуждыхъ водъ,
Поя златые въ нивахъ бреги,
Великолѣпный свой ты ходъ
Вливаешь въ свѣтлый сонмъ Онеги, –
Какое зрѣлище очамъ!
Ты тутъ подобна небесамъ.

1791

[Державин 1892, с. 39–52]



Вельможа

      Не украшенiе одеждъ
Моя днесь муза прославляетъ
Которое въ очахъ невѣждъ
Шутовъ въ вельможи наряжаетъ;
Не пышности я пѣснь пою;
Не истуканы за кристаломъ,
Въ кивотахъ блещущи металломъ,
Услышатъ похвалу мою.
      Хочу достоинства я чтить,
Которыя собою сами
Умѣли титла заслужить
Похвальными себѣ дѣлами;
Кого ни знатный родъ, ни санъ,
Ни счастiе не украшали;
Но кои доблестью снискали
Себѣ почтенье отъ гражданъ.
       Кумиръ, поставленный въ позоръ,
Несмысленную чернь прельщаетъ;
Но коль художниковъ въ немъ взоръ
Прямыхъ красотъ не ощущаетъ:
Се образъ ложныя молвы,
Се глыба грязи позлащенной!
И вы, безъ благости душевной,
Не всѣ-ль, вельможи, таковы?
      Не перлы персскiя на васъ
И не бразильски звѣзды ясны;
Для возлюбившихъ правду глазъ
Лишь добродѣтели прекрасны:
Онѣ суть смертныхъ похвала.
Калигула! твой конь въ сенатѣ
Не могъ сiять, сiяя въ златѣ:
Сiяютъ добрыя дѣла.
      Оселъ останется осломъ,
Хотя осыпь его звѣздами;
Гдѣ должно дѣйствовать умомъ,
Онъ только хлопаетъ ушами.
О! тщетно счастiя рука,
Противъ естественнаго чина,
Безумца рядитъ въ господина
Или въ шумиху дурака.
      Какихъ ни вымышляй пружинъ,
Чтобъ мужу бую умудриться, –
Не можно вѣкъ носить личинъ,
И истина должна открыться.
Когда не свергъ въ бояхъ, въ судахъ,
Въ совѣтахъ, царскихъ, супостатовъ:
Всякъ думаетъ, что я Чупятовъ
Въ марокскихъ лентахъ и звѣздахъ.
      Оставя скипетръ, тронъ, чертогъ,
Бывъ странникомъ, въ пыли и въ потѣ,
Великiй Петръ, какъ нѣкiй Богъ,
Блисталъ величествомъ въ работѣ:
Почтенъ и въ рубищѣ герой!
Екатерина въ низкой долѣ
И не на царскомъ бы престолѣ
Была великою женой.
      И впрямь, коль самолюбья лесть
Не обуяла бъ умъ надменный:
Что наше благородство, честь,
Какъ не изящности душевны?
Я князь – коль мой сiяетъ духъ;
Владѣлецъ – коль страстьми владѣю,
Боляринъ – коль за всѣхъ болѣю,
Царю, закону, церкви другъ.
      Вельможу должны составлять
Умъ здравый, сердце просвѣщенно;
Собой примѣръ онъ долженъ дать,
Что званiе его священно,
Что онъ орудье власти есть,
Подпора царственнаго зданья.
Вся мысль его, слова, дѣянья
Должны быть – польза, слава, честь.
       А ты, второй Сарданапалъ!
Къ чему стремишь всѣхъ мыслей бѣги?
На то ль, чтобъ вѣкъ твой претекалъ
Средь игръ, средь праздности и нѣги?
Чтобъ пурпуръ, злато всюду взоръ
Въ твоихъ чертогахъ восхищали,
Картины въ зеркалахъ дышали,
Мусiя, мраморъ и фарфоръ?
      На то ль тебѣ пространный свѣтъ,
Простерши раболѣпны длани,
На прихотливый твой обѣдъ
Вкуснѣйшихъ яствъ приноситъ дани,
Такой густое льетъ вино,
Левантъ – съ звѣздами кофе жирный,
Чтобъ не хотѣлъ за трудъ всемiрный
Мгновенье бросилъ ты одно?
      Тамъ воды въ просѣкахъ текутъ
И, съ шумомъ вверхъ стремясь, сверкаютъ;
Тамъ розы средь зимы цвѣтутъ,
И въ рощахъ нимфы воспѣваютъ,
На то ль, чтобы на все взиралъ
Ты окомъ мрачнымъ, равнодушнымъ,
Средь радостей казался скучнымъ
И въ пресыщенiи зѣвалъ?
      Орелъ, по высотѣ паря,
Ужъ солнце зритъ въ лучахъ полдневныхъ;
Но твой чертогъ едва заря
Румянитъ сквозь завѣсъ червленныхъ;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . .
И ты покойно спишь… а тамъ? –
      А тамъ израненный герой,
Какъ лунь во браняхъ посѣдѣвшiй,
Начальникъ прежде бывшiй твой,
Въ переднюю къ тебѣ пришедшiй
Принять по службѣ твой приказъ,
Межъ челядью твоей златою,
Поникнувъ лавровой главою,
Сидитъ и ждетъ тебя ужъ часъ!
      А тамъ – вдова стоитъ въ сѣняхъ
И горьки слезы проливаетъ,
Съ груднымъ младенцемъ на рукахъ
Покрова твоего желаетъ:
За выгоды твои, за честь
Она лишилася супруга;
Въ тебѣ его знавъ прежде друга,
Пришла мольбу свою принесть.
      А тамъ – на лѣстничный восходъ
Прибрелъ на костыляхъ согбенный,
Безстрашный, старый воинъ тотъ,
Тремя медальми украшенный,
Котораго въ бою рука
Избавила тебя отъ смерти:
Онъ хочетъ руку ту простерти
Для хлѣба отъ тебя куска.
      А тамъ – гдѣ жирный песъ лежитъ,
Гордится вратникъ галунами, –
Заимодавцевъ полкъ стоитъ,
Къ тебѣ пришедшихъ за долгами.
Проснися, сибаритъ! – ты спишь;
Иль только въ сладкой нѣгѣ дремлешь
И въ развращенномъ сердцѣ мнишь:
      «Мнѣ мигъ покоя моего
Прiятнѣй, чѣмъ въ исторьи вѣки;
Жить для себя лишь одного,
Лишь радостей умѣть пить рѣки,
Лишь вѣтромъ плыть, гнесть чернь ярмомъ;
Стыдъ, совѣсть – слабыхъ душъ тревога!
Нѣтъ добродѣтели! нѣтъ Бога! –
Злодѣй… увы! И грянулъ громъ!
      Блаженъ народъ, который полнъ
Благочестивой вѣры къ Богу,
Хранитъ царевъ всегда законъ,
Чтитъ нравы, добродѣтель строгу
Наслѣднымъ перломъ женъ, дѣтей,
Въ единодушiи – блаженство,
Во правосудiи – равенство,
Свободу – во уздѣ страстей!
      Блаженъ народъ, гдѣ царь главой,
Вельможи – здравы члены тѣла,
Прилежно долгъ всѣ правятъ свой,
Чужаго не касаясь дѣла;
Глава не ждетъ отъ ногъ ума
И силъ у рукъ не отнимаетъ;
Ей взоръ и ухо предлагаетъ,
Повелѣваетъ же сама.
      Симъ твердымъ узломъ естества
Коль царство лишь живетъ счастливымъ, –
Вельможи! Славы, торжества
Иныхъ вамъ нѣтъ, какъ быть правдивымъ,
Какъ блюсть народъ, царя любить,
О благѣ общемъ ихъ стараться,
Змѣей предъ трономъ не сгибаться,
Стоять – и правду говорить.
      О, росскiй бодрственный народъ,
Отечески хранящiй нравы!
Когда разслабъ весь смертныхъ родъ,
Какой ты не причастенъ славы?
Какихъ въ тебѣ вельможей нѣтъ?
Тотъ храбрымъ былъ средь бранныхъ звуковъ,
Здѣсь далъ безстрашный Долгоруковъ
Монарху грозному отвѣть.
      И въ наши вижу времена
Того я славнаго Камилла,
Котораго труды, война
И старость духъ не утомила.
Отъ грома звучныхъ онъ побѣдъ
Сошелъ въ шалашъ свой равнодушно
И отъ сохи опять послушно
Онъ въ полѣ Марсовомъ живетъ.
      Тебѣ, герой, желанiй мужъ,
Не роскошью вельможа славный,
Кумиръ сердецъ, плѣнитель душъ,
Вождь, лавромъ, маслиной вѣнчанный,
Я праведну здѣсь пѣснь воспѣлъ!
Ты ею славься, утѣшайся,
Борись вновь съ бурями, мужайся,
Какъ юный возносись орелъ.
      Пари – и съ высоты твоей
По мракамъ смутнаго эѳира
Громовой пролети струей
И, опочивъ на лонѣ мира,
Возвесели еще царя;
Прости твой позднiй блескъ въ народѣ,
Какъ отдаетъ свой долгъ природѣ
Румяна вечера заря!

1794

[Державин 1892, с. 52–58]



Памятникъ

      Я памятникъ себѣ воздвигъ чудесный, вѣчный;
Металловъ тверже онъ и выше пирамидъ:
Ни вихрь его, ни громъ не сломитъ быстротечный
И времени полетъ его не сокрушитъ.
      Такъ! – Весь я не умру; но часть меня большая,
Отъ тлѣна убѣжавъ, по смерти станетъ жить,
И слава возрастетъ моя, не увядая,
Доколь Славяновъ родъ вселена будетъ чтить.
      Слухъ пройдетъ обо мнѣ отъ Бѣлыхъ водъ до Черныхъ,
Гдѣ Волга, Донъ, Нева, съ Рифея льетъ Уралъ;
Всякъ будетъ помнить то въ народахъ неисчетныхъ,
Какъ изъ безвѣстности я тѣмъ извѣстенъ сталъ,
      Что первый я дерзнулъ въ забавномъ русскомъ слогѣ
О добродѣтеляхъ Фелицы возгласить,
Въ сердечной простотѣ бесѣдовать о Богѣ
И истину царямъ съ улыбкой говорить.
      О, Муза! Возгордясь заслугой справедливой,
И презритъ кто тебя, сама тѣхъ презирай;
Непринужденною рукой, неторопливой
Чело твое зарей безсмертія вѣнчай!

1796

[Державин 1892, с. 59]



Безсмертiе Души

      Умолкни, чернь непросвѣщенна,
Слѣпые свѣта мудрецы!
Небесна истина, священна!
Твою мнѣ тайну ты прорцы.
Вѣщай: я буду-ли жить Вѣчно?
Безсмертна ли душа моя?
Се слово мнѣ гремитъ предвѣчно:
Живъ Богъ – жива душа твоя!
       Жива душа моя! – и вѣчно
Она жить будетъ, безъ конца;
Сіянье длится безпресѣчно,
Текуще свѣта отъ Отца.
Отъ лучезарной Единицы,
Въ комъ всѣхъ существъ вратится кругъ,
Какія ни текутъ частицы
Всѣ живы, вѣчны: – вѣченъ духъ.
      Духъ тонкій, мудрый, сильный, сущій
Въ единый мигъ и тамъ и здѣсь,
Быстрѣе молніи текущій
Всегда, вездѣ и вкупѣ весь,
Неосязаемый, незримый,
Въ желаньи, въ памяти, въ умѣ
Непостижимо содержимый,
Живущiй внутрь меня и внѣ;
      Духъ, чувствовать, внимать способный,
Все знать, судить и заключать,
Какъ легкiй прахъ, такъ мiръ огромный
Вкругъ мѣрить, вѣсить, исчислять,
Ревущи отвращать перуны,
Чрезъ бездны преплывать морей,
Сквозь своды воздуха лазурны
Свѣтъ черпать солнечныхъ лучей;
      Могущiй время скоротечность,
Прошедше съ будущимъ вязать,
Воображать блаженство, вѣчность
И съ мертвыми совѣтъ держать,
Плѣняться истинъ красотою,
Надѣяться безсмертнымъ быть, –
Сей духъ возможетъ ли косою
Пресѣчься смерти и не жить?
      Какъ можно, чтобы царь всемiрный,
Господь стихiй и вещества,
Сей духъ, сей умъ, сей огнь эѳирный,
Сей истый образъ Божества,
Являлся съ славою такою,
Чтобъ только мигъ въ семъ свѣтѣ жить,
Потомъ покрылся бъ вѣчной тьмою?
Нѣтъ! Нѣтъ! Сего не можетъ быть.
      Не можетъ быть, чтобъ съ плотью Тлѣнной,
Не чувствуя нетлѣнныхъ силъ,
Противу смерти разъяренной
Въ сраженье воинъ выходилъ;
Чтобъ властью царь не ослѣплялся,
Судья противъ даровъ стоялъ
И человѣкъ съ страстьми сражался,
Когда бы духъ не укрѣплялъ.
      Сей духъ въ пророкахъ предвѣщаетъ,
Паритъ въ пiитахъ въ высоту,
Въ витiяхъ сонмы убѣждаетъ,
Съ народовъ гонитъ слѣпоту;
Сей духъ и въ узахъ не боится
Тиранамъ правду говорить.
Чего безсмертному страшиться?
Онъ будетъ и за гробомъ жить.
      Премудрость вѣчная и сила,
Во знаменье чудесъ своихъ,
Въ персть земну душу, духъ вложила,
И такъ во мнѣ связала ихъ,
Что сдѣлались они причастны
Другъ друга свойствъ и естества:
Въ сей водворился мiръ прекрасный
Безсмертный образъ Божества!
      Безсмертный я! – и увѣряетъ
Меня въ томъ даже самый сонъ:
Мои онъ чувства усыпляетъ,
Но дѣйствуетъ душа и въ немъ;
Оставя неподвижно тѣло,
Лежащее въ моемъ одрѣ,
Она свой путь свершаетъ смѣло,
Въ стихiйной пролетая прѣ.
      Сравнимъ ли и прошедши годы
Съ исчезнувшимъ, минувшимъ сномъ:
Не всѣ ли виды намъ природы
Лишь бывшихъ мечтъ явятся сонмъ?
Когда жъ оспорить то не можно
Чтобъ въ прошломъ времѣ не жилъ я:
По смертномъ снѣ такъ непреложно
Жить будетъ и душа моя.
      Какъ тма есть свѣта отлученье,
Такъ отлученье жизни – смерть;
Но коль лучей, во удаленьѣ,
Умершими нельзя почесть,
Такъ и души, отшедшей тѣла:
Она жива, какъ живъ и свѣтъ;
Превыше тлѣннаго предѣла
Въ своемъ источникѣ живетъ.
      Я здѣсь живу, – но въ цѣломъ мiрѣ
Крылата мысль моя паритъ;
Я здѣсь умру, – но и въ эѳирѣ
Мой гласъ по смерти возгремитъ.
О! если бъ стихотворство знало
Брать краску солнечныхъ лучей, –
Какъ ночью бы луна, сiяло
Безсмертiе души моей.
      Но если нѣтъ души безсмертной,
Почто жъ живу въ семъ свѣтѣ я?
Что въ добродѣтели мнѣ тщетной,
Когда умретъ душа моя?
Мнѣ лучше, быть злодѣемъ,
Попрать законъ, низвергнуть власть,
Когда по смерти мы имѣемъ,
И злой, и добрый, равну часть.
      Ахъ! Нѣтъ! – коль плоть, разрушась, тлѣнна
Мертвила бъ нашъ и духъ съ собой,
Давно бы потряслась вселена,
Земля покрылась кровью, мглой;
Упали бъ троны, царства, грады,
И все погибло бъ золъ въ борьбѣ;
Но духъ безсмертный ждетъ награды
Отъ правосудiя себѣ.
      Дѣла и сами наши страсти –
Безсмертья знаки нашихъ душъ:
Богатствъ алкаемъ, славы, власти;
Но, всѣ ихъ получа, мы въ тужъ
Минуту вновь – и близъ могилы –
Не престаемъ еще желать;
Такъ мыслей простираемъ крылы,
Какъ будто бъ ввѣкъ не умирать.
      Нашъ прахъ слезами оросится,
Гробъ скоро мохомъ зарастетъ;
Но огнь отъ праха въ томъ родится,
Надгробну надпись кто прочтетъ:
Блеснетъ, – и вновь подъ небесами
Начнетъ свой фениксъ новый кругъ.
Все движется, живетъ дѣлами,
Душа безсмертна, мысль и духъ.
      Какъ сѣрный паръ прикосновеньемъ
Вмигъ возгарается огня,
Подобно мысли сообщеньемъ
Возможно вдругъ возжечь меня;
Вослѣдъ же моему примѣру
Пойдетъ отважно и другой:
Такъ дѣлъ и мыслей атмосферу
Мы простираемъ за собой!
      И всяко сѣмя роду сродно
Какъ своему приноситъ плодъ,
Такъ всяка мысль себѣ подобно
Дѣянье за собой ведетъ.
Благiе въ мiрѣ духи, злые
Суть вѣчны чада сихъ сѣменъ;
Отъ нихъ тѣ свѣтъ, а тму другiе
Въ себя прiемлютъ, жизнь иль тлѣнъ.
      Бываю веселъ и спокоенъ,
Когда я сотворю добро;
Бываю скученъ и разтроганъ,
Когда содѣлаю я зло:
Отколь же разность чувствъ такая?
Отколь борьба и перевѣсъ?
Не то ль, что плоть есть персть земная,
А духъ – влiянiе небесъ?
      Отколѣ, чувствъ по насыщеньѣ,
Объемлетъ душу пустота?
Не оттого ль, что наслажденье
Для ней благъ здѣшнихъ – суета,
Что есть для насъ другой мiръ краше,
Есть вѣчныхъ радостей чертогъ?
Безсмертiе – стихiя наша,
Покой и верхъ желанiй – Богъ!
      Болѣзнью изнуренна смертной
Зрю мужа праведна въ одрѣ,
Покрытаго ужъ тѣнью мертвой;
Но при возблещущей зарѣ
Надъ нимъ прекрасной, вѣчной жизни,
Горѣ онъ взоръ возводитъ вдругъ;
Спѣша въ объятiя отчизны,
Съ улыбкой испускаетъ духъ.
      Какъ червь, оставя паутину
И въ бабочкѣ взявъ новый видъ,
Въ лазурну воздуха равнину
На крыльяхъ блещущихъ летитъ,
Въ прекрасномъ веселясь убранствѣ,
Съ цвѣтовъ садится на цвѣты:
Такъ, и душа, небесъ въ пространствѣ
Не будешь ли безсмертна ты?
      О нѣтъ! Безсмертiе прямое –
Въ единомъ Богѣ вѣчно жить,
Покой и счастiе святое
Въ его блаженномъ свѣтѣ чтитъ.
О радость! О восторгъ любезный!
Сiяй, надежда, лучъ лiя,
Да на краю воскликну бездны:
Живъ Богъ – жива душа моя!

1796

[Державин 1892, с. 60–65]



Урна

Сраженнаго косой Сатурна,
Кого средь воющихъ здѣсь рощъ
Печальная сокрыла урна
Во мрачну, непробудну нощь?
Кому на ней чудесъ картина
Во мраморѣ изражена?
Крылатый жезлъ, котурнъ, личина,
Рѣзецъ и съ лирой кисть видна!
      Надъ кѣмъ сей мавзолей священный
Вкругъ отѣняетъ кипарисъ,
И лира гласы шлетъ плачевны?
Кто, Меценатъ иль Медицисъ,
Тутъ орошается слезами?
Чьи блѣдныя лица черты
Луной блистаютъ межъ вѣтвями?
Кто зритъ мнѣ? Шуваловъ, ты!
      Ахъ… ты!.. Могу ль тебя оставить
Безъ благодарной пѣсни я?
Тебя ли мнѣ, тебя ль не славить?
Я твой питомецъ и – судья.
О нѣтъ! Ужъ Муза возлетаетъ
Моя ко облакамъ златымъ,
Вслѣдъ выспреннихъ пѣвцовъ дерзаетъ
Воспѣть тебѣ надгробный гимнъ.
      Смерть мужа праведна – прекрасна!
Какъ умолкающiй органъ,
Какъ лучъ послѣднiй солнца ясна
Блистаетъ, тонетъ въ океанъ:
Подобно въ неизмѣрны бездны,
Отъ мiра тлѣннаго спѣша,
Летитъ сквозь мирiады звѣздны
Блаженная твоя душа;
      Или, какъ странникъ, путь опасный
Прошедшiй межъ стремнинъ и горъ;
Змѣй, слыша свистъ, львовъ ревъ ужасный
Позадь себя во тмѣ и, взоръ
Отъ зубъ ихъ отвратя, взбѣгаетъ
Съ весельемъ на высокiй холмъ:
Отъ мiра духъ твой возлетаетъ
Такъ вѣчности въ прекрасный домъ.
      Коль тѣнь и прообразованье
Небеснаго – сей дольнiй мiръ,
Съ высотъ лазурныхъ восклицанье
И сладкое согласье лиръ
Я слышу; вижу: душъ блаженныхъ
Полки встрѣчать тебя идутъ!
Въ эѳирныхъ ризахъ, позлащенныхъ,
Торжественную пѣснь поютъ:
      «Гряди къ намъ, новый неба житель!
И, отрясая прахъ земной,
Войди въ нетлѣнную обитель
И съ высоты ея святой
Воззри на долъ твой смертный, слезный,
На жизнь твою, и наконецъ
За подвиги твои полезны
Прими возмездiя вѣнецъ!
      «Ты бѣдныхъ былъ благотворитель,
И вѣчныхъ насладился благъ;
Ты просвѣщенья былъ любитель,
И Божества сiяй въ лучахъ;
Ты поощрялъ пѣть славу Россовъ,
Ты чтилъ Петра, Елисаветъ:
Внимай, какъ звучно Ломоносовъ
Здѣсь славу вѣчную поетъ!»
      Поэзiи безсмертно пѣнье
На небесахъ и на земли;
Тотъ будетъ гробъ у всѣхъ въ почтеньѣ,
Надъ коимъ лавры расцвѣли.
Науки сѣялъ благотворной
Рукой и возращалъ, любя:
Свѣтъ отъ лампады благовонной
Возблещетъ вѣчно чрезъ тебя.
      Планета ты, чтоˊ съ солнца мiра
Лучи бросала на другихъ;
Ты въ славѣ не являлъ кумира,
Ты видѣлъ смертныхъ, слышалъ ихъ.
Картина ты, которой тѣни,
Не рама въ золотѣ – хвала;
Великолѣпiе – для черни;
Для благородныхъ душъ – дѣла.
      Но мраченъ, теменъ сердца свитокъ:
Въ немъ скрыты нашихъ чувствъ черты;
Оселокъ честности – прибытокъ:
На немъ блисталь, какъ злато, ты.
Какъ полное мастикъ кадило,
Горя, другимъ ты запахъ далъ;
Какъ полное лучей свѣтило,
Ты дарованье озарялъ.
      О, сколько юношей тобою
Познанiя прiяли свѣтъ!
Какою пламенной струею
Сей свѣтъ въ потомство протечетъ!
Надъ царедворцевой могилой,
Надъ вождемъ молньеносныхъ грозъ
Когда раздался вздохъ унылый, –
Сверкнетъ здѣсь искра нѣжныхъ слезъ.
      Стой, урна, вѣчно невредима,
Шувалова являя видъ!
Будь лирами пiитовъ чтима:
Въ тебѣ предстатель ихъ сокрытъ.
Внуши, тверди его доброты
Сей надписью вельможамъ въ слухъ:
«Онъ жилъ для всенародной льготы
И покровительства наукъ».

1797

[Державин 1892, с. 66–69]



Орелъ

      Носитель молнiи и грома!
Всесильнаго Петрова дома!
Куда несешься съ высоты?
Принявъ перуны въ когти мочны,
Куда паришь, орелъ полночный,
И на кого ихъ бросишь ты?
      Ещель, по манiю Беллоны,
Стремишься въ прахъ низвергнуть троны,
Брать царства, королей плѣнитъ? –
Нѣтъ, нѣтъ! предъ Павла знаменами
Ты съ росскими летишь полками
Престолы падши возносить.
      Гряди спасать царей, Суворовъ,
Избавить царства отъ раздоровъ
И власть въ порфиру облещи;
Соименитому герою
Подобно, ты рожденъ судьбою
Коварства узелъ разсѣщи,
       Гряди, Алкидъ,на гидру дерзку
Смири ея ты лютость звѣрску,
Спаси отъ бѣдъ вселенну вновь.
Ужасно жаль ея сверканье,
Тлетворно, пагубно дыханье,
И смертно ядовита кровь.
      Но ты одѣтъ въ броню нетлѣнну,
Въ надежду, вѣру несомнѣнну,
Любовью выспренней горишь;
Полкъ ангелъ предъ тобой сомкнется –
И зло тебѣ не прикоснется;
Рога ты буйству сокрушишь.
      Съ тобою Богъ идетъ – и Россы,
Во знаменье побѣдъ, колоссы
Воздвигнутъ по твоимъ слѣдамъ;
Слухъ пройдетъ въ позднее потомство:
«Тобой стеръ Павелъ вѣроломство
И скиптры возвратилъ царямъ».

1799

[Державин 1892, с.74-75]



Снигирь

      Что ты заводишь пѣсню военну,
Флейтѣ подобно, милый Снигирь?
Съ кемъ мы пойдемъ войной на гiену?
Кто теперь вождь нашъ? Кто богатырь?
Сильный гдѣ, храбрый, быстрый Суворовъ?
Сѣверны громы въ гробѣ лежатъ.
      Кто передъ ратью будетъ, пылая,
Ѣздить на клячѣ, ѣсть сухари;
Въ стужѣ и въ зноѣ мечъ закаляя,
Спать на соломѣ, бдѣть до зари;
Тысячи воинствъ, стѣнъ и затворовъ,
Съ горстью Россiянъ все побѣждать?
      Быть вездѣ первымъ въ мужествѣ строгомъ;
Шутками – зависть, злобу – штыкомъ,
Рокъ низлагать молитвой и Богомъ;
Скиптры давая, зваться рабомъ;
Доблестей бывъ страдалецъ единыхъ,
Жить для царей, себя изнурять?
      Нѣтъ теперь мужа въ свѣтѣ столь славна:
Полно пѣть пѣсню военну, Снигирь!
Брана музыка днесь не забавна:
Слышенъ отвсюду томный вой лиръ;
Львинаго сердца, крыльевъ орлиныхъ
Нѣтъ уже съ нами! Что воевать?

1800

[Державин 1892, с. 75–76]



Утро

Огнистый Сирiусъ сверкающiя стрѣлы
Металъ еще съ небесъ въ подлунные предѣлы;
Лежала на холмахъ вкругъ нощь и тишина,
Вселенная была безмолвiя полна,
А только вѣтровъ свистъ, лѣсовъ листы шептали;
Шумъ бьющихъ въ камни волнъ, со скалъ потоковъ ревъ
И изрѣдка вдали рычащiй левъ
          Молчанье прерывали.
Клеантъ, проснувшiйся въ пещерѣ, всталъ
          И свѣта дожидался.
Но говоръ птицъ едва помалу слышенъ сталъ
         Вкругъ по брегамъ раздался
         И вскликнулъ соловей;
Тумана, свѣта сѣть по небу распростерлась,
         Сокрылся Сирiусъ за ней,
         И нощь бѣгущая чуть зрѣлась.
         Мудрецъ восшелъ на вышнiй холмъ,
И тамъ, сѣдымъ склонясь челомъ,
Возсѣлъ на мшистый пень подъ дубомъ многолѣтнымъ
      И внизъ изъ-подъ вѣтвей пустилъ свой взоръ
      На море, на лѣса, на сини цѣпи горъ
         И зрѣлъ съ восторгомъ благолѣпнымъ
      Отъ сна на возстающiй мiръ.
Какое зрѣлище! какой прекрасный пиръ
          Открылся всей ему природы!
Онъ видѣлъ землю вкругъ, и небеса, и воды,
         И блескъ планетъ,
Тонущiй тихо въ юный, рдяный свѣтъ.
Онъ зрѣлъ, какъ солнцу путь заря уготовляла,
Лиловые ковры съ улыбкой разстилала,
          Врата востока отперла,
          Крылатыхъ коней запрягла,
И Звѣздъ царя, сего вѣнчаннаго возницу,
Румяною рукой взвела на колесницу;
Какъ, хоромъ утреннихъ часовъ окружена,
          Подвигнулась въ свой путь она,
И восшумѣла вслѣдъ съ колесъ ея волна;
          Багряны возжи напряглися
          По конскимъ блещущимъ хребтамъ:
Летятъ, вверхъ пышутъ огнь, свѣтъ мещутъ по странамъ,
          И мглы подъ ними улеглися;
          Тумановъ рѣки разлилися,
          Изъ коихъ зыблющихъ сѣдинъ,
          Челомъ сверкая золотымъ,
          Возстали горы изъ долинъ
      И воскурился сверхъ ихъ тонкiй дымъ.
Онъ зрѣлъ: какъ свѣта богъ съ морями лишь сравнялся,
      То алый лучъ по нихъ восколебался;
         Посыпались со скалъ
         Рубины, яхонты, кристалъ,
         И бисеры перловы
         Багряны тѣни, бирюзовы
         Слилися съ златомъ въ облакахъ, –
         И все сiянiе покрыло!
Онъ видѣлъ, какъ сiе божественно свѣтило
На высоту небесъ взнесло свое чело,
И пропастей лицо лучами расцвѣло!
Открылося морей огнисто протяженье:
Тамъ съ холма внизъ глядитъ, навѣсясь, темный кедръ,
Тамъ съ шумомъ вержетъ китъ на водныхъ рѣкъ стремленье,
Тамъ челнъ на парусахъ бѣжитъ средь водныхъ нѣдръ;
         Тамъ, выплывъ изъ пучины,
         Играютъ, рѣзвятся дельфины
         И рыбъ стада сверкаютъ чешуей,
         И блещутъ чуды чрева бѣлизной;
А тамъ среди лѣсовъ гора переступаетъ, –
Подъемлетъ хоботъ слонъ и съ древъ плоды снимаетъ,
         Здѣсь вмѣстѣ два холма срослись
         И на верблюдѣ поднялись;
         Тамъ конь, пустя по вѣтру гриву,
         Бѣжитъ и мнетъ волнисту ниву;
         Здѣсь кроликъ подъ кустомъ лежитъ,
         Глазами красными блеститъ;
Тамъ серны, прядая съ холма на холмъ стрѣлами,
Стоятъ на крутизнахъ, висятъ подъ облаками;
Тутъ, взоры пламенны вверхъ устремляя къ нимъ,
На лапахъ жилистыхъ сидитъ зубастый скимнъ;
Здѣсь пестрый, алчный тигръ въ лѣсъ крадется дебристый
И ищетъ, гдѣ залегъ олень роговѣтвистый;
Тамъ къ плещущимъ ключамъ въ зеленый мягкiй логъ
   Стремиться въ жаждѣ пить единорогъ;
         А здѣсь по воздуху витаетъ
         Пернатыхъ, насѣкомыхъ рой,
Лѣса, поля, моря и холмы населяетъ
         Чудесной пестротой:
Тѣ въ златѣ, тѣ въ сребрѣ, тѣ въ розахъ, тѣ въ багрянцахъ,
Тѣ въ свѣтлыхъ заревахъ, тѣ въ желтыхъ, сизыхъ глянцахъ
Гуляютъ по цвѣтамъ вдоль рѣкъ и вкругъ озеръ;
Надъ ними въ высотѣ ширяется орелъ!
А тамъ съ пологихъ горъ селъ кровы, башенъ спицы,
Лучами отразясь, мелькаютъ на водахъ;
Тутъ слышенъ рога зовъ, тамъ эхо отъ цѣвницы,
Блеянье, ржанье, ревъ и топотъ на лугахъ;
А здѣсь сквозь птичiй хоръ и шумъ отъ водопада
Несутся громы въ слухъ великолѣптна града
         И изъявляютъ зодчихъ трудъ;
         Тамъ поселяне плугъ влекутъ,
         Здѣсь сѣти рыболовъ кидаетъ,
         На удѣ блещетъ серебро;
      Тамъ огнь съ оружья войскъ сверкаетъ. –
         И все то благо, все добро!
         Клеантъ на все сiе взирая,
      Былъ внѣ себя природы отъ чудесъ;
      Верховный умъ Творца воображая,
      Излилъ потоки сладкихъ слезъ:
«Все дѣло рукъ твоихъ!» вскричалъ во умиленьи,
         И, арфу въ восхищеньи
         Прiявъ, благоговѣнья полнъ,
          Въ фригическiй настроя тонъ,
Умолкъ. Но лишь съ небесъ, сквозь дуба сводъ листвяный
      Проникнувъ, на него палъ свѣтъ багряный, –
         Брада сребристая, чело,
      Зардѣвшися, какъ солнце, расцвѣло;
Ударилъ по струнамъ – и отъ холма съ вершинъ
      Какъ искръ струи въ долъ быстро покатились;
         Далеко звуки разгласились;
         Воспѣлъ онъ Богу гимнъ.

1800

[Державин 1892, с. 76–80]



Бесѣда съ генiемъ

      Восхищенный явнымъ сномъ
Въ небо я моей душою,
Видѣлъ: Генiй подъ вѣнцомъ
Собесѣдовалъ со мною.
Бѣлокуръ, голубоокъ,
Молодъ и лицомъ прекрасенъ,
Ростомъ строенъ и высокъ,
Тихъ, привѣтливъ и прiятенъ
Взору, сердцу и уму…
И во снѣ, его былъ внятенъ
Голосъ сердцу моему:
«Слушай, старый пѣснопѣвецъ!
Послужи еще мнѣ», рекъ:
Кроткiй царь и человѣкъ:
Прозвучи мою ты славу!»
Взялъ я лиру, строю вновь, –
И пою его державу
И къ отечеству любовь.

1801

[Державин 1892, с. 80–81]



На Багратiона

      О, какъ великъ На-поле-онъ!
Онъ хитръ, и быстръ, и твердъ во брани;
Но дрогнулъ, какъ простеръ лишъ длани
Къ нему съ штыкомъ Бог-ратi-онъ.

1806

[Державин 1892, с. 85]



Евгенiю. Жизнь Званская

Блаженъ, кто менѣе зависитъ отъ людей,
Свободенъ отъ долговъ и отъ хлопотъ приказныхъ,
Не ищетъ при дворѣ ни злата, ни честей,
      И чуждъ суетъ разнообразныхъ!
Зачѣмъ же въ Петрополь на вольну ѣхать страсть,
Съ пространства въ тѣсноту, съ свободы за затворы,
Подъ бремя роскоши, богатствъ, сиренъ подъ власть
      И предъ вельможей пышны взоры?
Возможно-ли сравнять чтó съ вольностью златой,
Съ уединенiемъ и тишиной на Званкѣ?
Довольство, здравiе, согласiе съ женой,
      Покой мнѣ нуженъ – дней въ останкѣ.
Возставъ отъ сна, взвожу на небо скромный взоръ:
Мой утренюетъ духъ Правителю вселенной;
Благодарю, что вновь чудесъ, красотъ позоръ
      Открылъ мнѣ въ жизни толь блаженной.
Пройдя минувшую и не нашедши въ ней,
Чтобъ черная змѣя мнѣ сердце угрызала,
О! коль доволенъ я, оставилъ что людей
      И честолюбiя избѣгъ отъ жала!
Дыша невинностью, пью воздухъ, влагу росъ,
Зрю на багрянецъ зарь, на солнце восходяще;
Ищу красивыхъ мѣстъ между лилей и розъ,
      Средь сада храмъ жезломъ чертяще.
Иль, накормя моихъ пшеницей голубей,
Смотрю надъ чашей водъ, какъ вьютъ подъ небомъ круги;
На разноперыхъ птицъ, поющихъ средь сѣтей,
      На кроющихъ, какъ снѣгомъ, луги;
Пастушьяго вблизи внимаю рога зовъ,
Вдали тетеревей глухое токованье,
Барашковъ въ воздухѣ, въ кустахъ свистъ соловьевъ,
       Ревъ кравъ, громъ желнъ и коней ржанье.
На кровлѣ-жъ зазвенитъ какъ ласточка, – и паръ
Повѣетъ съ дома мнѣ манжурской иль левантской,
Иду за круглый столъ – и тутъ-то растобаръ
      О снахъ, молвѣ градской, крестьянской,
О славныхъ подвигахъ великихъ тѣхъ мужей,
Чьи въ рамкахъ по стѣнамъ златыхъ блистаютъ лицы,
Для вспоминанья ихъ дѣянiй, славныхъ дней,
      И для прикрасъ моей свѣтлицы, –
Въ которой поутру, иль въ вечеру, порой
Дивлюся въ «Вѣстникѣ», въ газетахъ иль журналахъ,
Россiянъ храбрости, какъ всякъ изъ нихъ герой,
      Гдѣ есть Суворовъ въ генералахъ;
Въ которой къ госпожѣ, для похвалы гостей,
Приносятъ разныя полотна, сукна, ткани,
Узорны образцы салфетокъ, скатертей,
      Ковровъ и кружевъ, и вязани;
Гдѣ съ скотенъ, пчельниковъ и съ птичниковъ, прудовъ,
То въ маслѣ, то въ сотахъ, зрю злато подъ вѣтвями,
То пурпуръ въ ягодахъ, то бархатъ-пухъ грибовъ,
      Сребро, трепещущее лещами;
Въ которой, обозрѣвъ больныхъ въ больницѣ, врачъ
Приходитъ доносить о ихъ вредѣ, здоровьѣ,
Прося на пищу имъ: тѣмъ съ поливкой калачъ,
      А тѣмъ лѣкарствица въ подспорье;
Гдѣ также иногда по палкамъ, по костямъ,
Усатый староста, иль скопидомъ брюхатый
Даютъ отчетъ казнѣ и хлѣбу, и вещамъ,
      Съ улыбкой часто плутоватой; –
И гдѣ, случается, художники млады
Работы кажутъ ихъ на древѣ, на холстинѣ,
И получаютъ въ даръ подачи за труды,
      А въ часъ и денегъ по полтинѣ;
И гдѣ до ужина, чтобы прогнать какъ сонъ,
Въ задорѣ иногда въ игры зѣло горячи
Играемъ въ карты мы, въ ерошки, въ фараонъ,
      По грошу въ долгъ и безъ отдачи.
Оттуда прихожу въ святилище я Музъ,
И съ Флаккомъ, Ниндаромъ, боговъ возсѣдши въ пирѣ,
Къ царямъ, къ друзьямъ моимъ иль къ небу возношусь,
      Иль славлю сельску жизнь на лирѣ;
Иль въ зеркало временъ, качая головой,
На страсти, на дѣла зрю древнихъ, новыхъ вѣковъ,
Не видя ничего, кромѣ любви одной
      Къ себѣ, – и драки человѣковъ.
«Все суета суетъ!» я, воздыхая, мню;
Но, бросивъ взоръ на блескъ свѣтила полудневна:
«О, коль прекрасенъ мiръ! Чтожъ духъ мой бременю?
      Творцомъ содержится вселена.
Да будетъ на земли и въ небесахъ Его
Единаго во всемъ Вседѣйствующа воля!
Онъ видитъ глубину всю сердца моего
      И строится моя Имъ доля».
Дворовыхъ, между тѣмъ, крестьянскихъ рой дѣтей
Сбираются ко мнѣ, не для какой науки,
А взять по нѣскольку баранокъ, кренделей,
      Чтобы во мнѣ не зрѣли буки.
Письмоводитель
мой тутъ долженъ на моихъ
Бумагахъ мараныхъ, пастухъ какъ на овечкахъ,
Репейникъ вычищать. Хоть мыслей нѣтъ большихъ,
      Блестятъ и тучки въ епанечкахъ.
Бьетъ полдня часъ, рабы служить къ столу бѣгутъ;
Идетъ за трапезу гостей хозяйка съ хоромъ.
Я озрѣваю столъ, – и вижу разныхъ блюдъ
      Цвѣтникъ, поставленный узоромъ:
Багряна ветчина, зелены щи съ желткомъ,
Румяно-желтъ пирогъ, сыръ бѣлый, раки красны,
Что смоль, янтарь-икра, и съ голубымъ перомъ
      Тамъ щука пестрая – прекрасны!
Прекрасны потому, что взоръ манятъ мой, вкусъ,
Но не обилiемъ иль чуждыхъ странъ приправой,
А что опрятно все и представляетъ Русь:
      Припасъ домашнiй, свѣжiй, здравый.
Когда же мы донскихъ и крымскихъ кубки винъ,
И липца, воронка и чернопѣнна пива
Запустимъ нѣсколько въ румяный лобъ хмелинъ, –
      Бесѣда за сластьми шутлива.
Но молча вдругъ встаемъ: бьетъ, искрами горя,
Древъ русскихъ сладкiй сокъ до подвѣнечныхъ бревенъ:
За здравье съ громомъ пьемъ любезнаго Царя,
      Царицъ, царевичей, царевенъ.
Тутъ кофе два глотка; схрапну минутъ пятокъ;
Тамъ въ шахматы, въ шары иль изъ лука стрѣлами,
Пернатый къ потолку лаптой мечу летокъ
      И тѣшусь разными играми.
Иль изъ кристальныхъ водъ, купаленъ, между древъ,
Отъ солнца, отъ людей подъ скромнымъ осѣненьемъ,
Тамъ внемлю юношей, а здѣсь плесканье дѣвъ,
      Съ душевнымъ нѣкимъ восхищеньемъ,
Иль въ стекла оптики картинныя мѣста
Смотрю моихъ усадьбъ; на свиткахъ грады, царства,
Моря, лѣса, – лежитъ вся мiра красота
      Въ глазахъ, искусствъ черезъ коварства;
Иль въ мрачномъ фонарѣ любуюсь, звѣзды зря
Бѣгущи въ тишинѣ по синю волнъ стремленью:
Такъ солнцы въ воздухѣ, я мню, текутъ, горя,
      Премудрости ко прославленью.
Иль смотришь, какъ вода съ плотины съ ревомъ льетъ
И, движа машину, древа на доски дѣлитъ;
Какъ сквозь чугунныхъ паръ столповъ на воздухъ бьетъ;
      Клокоча, огнь толчетъ и мелетъ.
Иль любопытны, какъ бумажны руны волнъ
Въ лотки сквозь иглъ, колесъ, подобно снѣгу льются
Въ пушистыхъ локонахъ, и тьмы вдругъ веретенъ
       Марiиной рукой прядутся.
Иль какъ на ленъ, на шелкъ цвѣтъ, пестрота и лоскъ,
Всѣ прелести, красы, берутся съ поль царицы;
Сталь жесткая, глядимъ, какъ мягкiй, алый воскъ,
      Куется въ бердыши милицы,
И сельски ратники какъ, царства ставъ щитомъ,
Бѣгутъ съ стремленьемъ въ строй во рыцарскомъ убранствѣ,
«За Вѣру, за Царя, мы, говорятъ, помремъ,
      Чѣмъ у французовъ быть въ подданствѣ»!
Иль въ лодкѣ, вдоль рѣки, по брегу пѣшъ, верхомъ,
Качусь на дрожкахъ я сосѣдей съ вереницей;
То рыбу удами, то дичь громимъ свинцомъ,
      То зайцевъ ловимъ псовъ станицей.
Иль, стоя, внемлемъ шумъ зеленыхъ, черныхъ волнъ,
Какъ дернъ бугритъ соха, злакъ травъ падетъ косами,
Серпами злато нивъ, – и, ароматовъ полнъ,
      Порхаетъ вѣтръ межъ нимфъ рядами.
Иль смотримъ, какъ бѣжитъ подъ желто-зеленымъ,
И сходитъ солнышко на нижнюю ступень
      Къ холмамъ и рощамъ синетемнымъ.
Иль, утомясь, идемъ скирдовъ, дубовъ подъ сѣнь;
На брегѣ Волхова разводимъ огнь дымистый;
Глядимъ, какъ на воду ложится красный день
      И пьемъ подъ небомъ чай душистый;
Забавно, въ тьмѣ челновъ съ сѣтьми какъ рыбаки,
Лѣнивымъ строемъ плывъ, страшатъ тварь влаги стукомъ;
Какъ парусы суда, и лямкой бурлаки
      Влекутъ однимъ подъ пѣснью духомъ.
Прекрасно, тихiе, отлогiе брега
И рѣдки холмики, селенiй мелкихъ полны
Какъ, полосаты ихъ клоня поля, луга,
      Стоятъ надъ токомъ струй безмолвны.
Прiятно, какъ вдали сверкаетъ лучъ съ косы,
И эхо за лѣсомъ подъ мглой гамитъ народа,
Жнецовъ поющихъ, жницъ полкъ идетъ съ полосы,
      Когда мы ѣдемъ изъ похода.
Стеклъ заревомъ горитъ мой храмовидный домъ,
На гору желтый всходъ межъ розъ осiявая,
Гдѣ встрѣчу водометъ шумитъ лучей дождемъ,
      Звучитъ музыка духовая.
Изъ жерлъ чугунныхъ громъ по праздникамъ реветъ;
Подъ звѣздной молнiей, подъ свѣтлыми древами
Толпа крестьянъ, ихъ женъ вино и пиво пьетъ,
      Поетъ и пляшетъ подъ гудками.
Но скучитъ какъ сiя забава сельска намъ,
Внутръ дома тѣшимся столицъ увеселеньемъ,
Велимъ талантами родныхъ своихъ дѣтямъ
      Блистать, музыкой, пляской, пѣньемъ.
Амурчиковъ, харитъ плетень, иль хороводъ,
Занявъ у Талiи игру и Терпсихоры,
Цвѣточные вѣнки пастухъ пастушкѣ вьетъ;
      А мы на нихъ и пялимъ взоры.
Тамъ съ арфы звучныя порывный въ души громъ,
Здѣсь тихогрома съ струнъ смягченны, плавны тоны
Бѣгутъ, – и въ естествѣ согласiя во всемъ
      Даютъ намъ чувствовать законы.
Но нѣтъ какъ праздника, и въ будни я одинъ, –
На возвышенiи сидя столбовъ перильныхъ,
При гусляхъ подъ вечеръ, челомъ моихъ сѣдинъ
      Склонясь, ношусь въ мечтахъ умильныхъ,
Чего въ мой дремлющiй тогда не входитъ умъ?
Мимолетящи суть всѣ времени мечтанья:
Проходятъ годы, дни, ревъ морь и бурей шумъ,
      И всѣхъ зефировъ повѣванья.
Ахъ! гдѣ жъ, ищу я вкругъ, минувшiй красный день?
Побѣды, славы гдѣ, лучи Екатерины?
Гдѣ Павловы дѣла? – Сокрылось солнце, – тѣнь!..
      Кто вѣсть и впредь полетъ орлиный?
Видъ лѣта краснаго намъ Александровъ вѣкъ:
Онъ сердцемъ нѣжныхъ лиръ удобенъ двигать струны;
Блаженствовалъ подъ нимъ въ спокойствѣ человѣкъ,
      Но мещетъ днесь и онъ перуны.
Умолкнутъ ли они? – Сiе лишъ знаетъ Тотъ,
Который къ одному концу всѣ правитъ сферы;
Онъ перстомъ ихъ Своимъ, какъ строй какой ведетъ,
      И днешнихъ, и грядущихъ вѣковъ.
Грудъ Россовъ утвердилъ, какъ стѣну онъ въ отпоръ
Темиру новому подъ Пультускомъ, Прейсшъ-Лау;
Младыхъ вождей расцвѣлъ побѣдами тамъ взоръ,
       А скрылъ орла сѣдаго славу.
Такъ самыхъ свѣтлыхъ звѣздъ блескъ меркнетъ отъ нощей.
Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира?
Увы! И даже прахъ спахнетъ съ моихъ костей
      Сатурнъ крылами съ тлѣнна мiра.
Разрушится сей домъ, засохнетъ боръ и садъ,
Не воспомянется нигдѣ и имя Званки;
Но совъ, сычей изъ дуплъ огнезеленый взглядъ
      И развѣ дымъ сверкнетъ съ землянки.
Иль нѣтъ, Евгенiй! Ты, бывъ нѣкогда моихъ
Свидѣтель пѣсенъ здѣсь, взойдешь на холмъ тотъ страшный,
Который, тощихъ нѣдръ и сводовъ внутрь своихъ
      Вождя, волхва гробъ кроетъ мрачный,
Отъ коего, какъ громъ катается надъ нимъ,
Съ булатныхъ ржавыхъ вратъ и збруи мѣдномъ гулы
Такъ слышны подъ землей, какъ грохотомъ глухимъ
      Въ лѣсахъ, трясясь, звучатъ стрѣлъ тулы.
Такъ развѣ ты, отецъ, святымъ твоимъ жезломъ
Ударивъ объ доски, заросши мхомъ, желѣзны,
И свитыхъ вкругъ моей могилы змѣй гнѣздомъ
      Прогонишь – блѣдну зависть – въ бездны;
Не зря на колесо веселыхъ, мрачныхъ дней,
На возвышенiе, на пониженье счастья,
Единой правдою меня въ умахъ людей
       Чрезъ Клiи воскресишь согласья.
Такъ, въ мракѣ вѣчности, она своей трубой
Удобна лишь явить то мѣсто, гдѣ отзывы
Отъ лиры моея шумящею рѣкой
      Неслись чрезъ холмы, долы, нивы.
Ты слышалъ ихъ – и ты, будя твоимъ перомъ
Потомковъ ото сна, близь сѣвера столицы,
Шепнешь въ слухъ страннику, вдали какъ тихiй громъ:
      «Здѣсь Бога жилъ пѣвецъ, Фелицы».



На отъѣздъ Императора
Декабря 7 дня 1812 г.

      Сбылись моихъ надеждъ пророчественны силы:
Россiя Францiю, а съ ней Европу побѣдила.
На верхъ какой теперь мы славы взнесены!
Спокойство можетъ дать вселенной наша сила.
Пусть Грецiй Александръ великъ слыветъ войной;
Но мiръ кто умиритъ – тотъ болѣе душой!

1807

[Державин 1892, с. 98]



Послѣднiе стихи Державина

      Рѣка временъ въ своемъ стремленьи
Уноситъ всѣ дѣла людей
И топитъ въ пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрезъ звуки лиры и трубы,
То вѣчности жерломъ пожрется
И общей не уйдетъ судьбы!

[Державин 1892, с. 98]



ЛИТЕРАТУРА:
Венгеров 1897 – С. Венгеров. Русская поэзия. СПб., 1897.
Владимиров 1867 – В.В. Владимиров. Историческая записка о 1-й Казанской гимназии. Ч. 1–3. Казань, 1867–1868.
Вяземский 1982 – П.А. Вяземский. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. Литературно-критические статьи. Сост., подг. текста и коммент. М.И. Гиллельсона. М.: Художественная литература, 1982.
Грот – Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Тт. I – IX. СПб.: ИАН, 1864–1883. Т. VI, 1871.
Горталов – Н.К. Горталов. Памятная книжка императорской Казанской 1-й гимназии на 1897–1898 учебный год. Казань, [1897].
Державин 1892 – Г.Р. Державин. Избраные сочинения. СПб.: Типография Глазунова, 1892.
КЛЭ – Краткая литературная энциклопедия: В 8 тт. Т. I. М.: Советская энциклопедия, 1962.
Ученые записки Горьковского государственного университета. Вып. 58, 1963, с. 313–322.
Полевой 1839 – Н. Полевой. Очерки русской литературы. Ч. I. СПб., 1839, с. 1–93.
Фоменко 1983 – И.Ю. Фоменко. Автобиографическая проза Г.Р. Державина и проблема профессионализации русского писателя // Русская литература
XVIII – нач. XIX вв. в общественно-культурном контексте. Л., 1983.
Ходасевич 1988 – В. Ходасевич. Державин. М.: Книга, 1988.
Шевырев 1855 – С.П. Шевырев. История имп. Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. [1755–1855]. XII. М., 1855.

ССЫЛКИ:
http://derzhavin.ouc.ru/
Lib.Ru/Классика: Державин Гавриил Романович: Сочинения. При поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
http://perfilov.narod.ru/zol_poetry/derzhavin/biografy.htm
http://www.rvb.ru/18vek/derzhavin/03article/intro.htm (ст. Д. Благого)
http://www.ksu.ru/kgu200/knigi/gymnas2.htm (250 лет первой казанской гимназии.)
http://wikipedia.atpedia.com/ru/ (История казанской 1-ой гимназии)
http://genobooks.narod.ru/Bibliografia_1917/Bibliogr_7-1.htm
Сайт: People's History Автор: Тамара Эйдельман