Маленькому брату
Мальчуган был сам, как солнце, золотой,
Он играл...
А в окно к нему влетал
Луч весенний, луч весёлый, молодой.
Мальчуган лучи ласкал,
Весь купаясь в свете,
Пламя солнца целовал
На паркете.
Я случайно встал на круг
Солнечного блеска.
И заплакал мальчик вдруг
В три ручья, по-детски.
– Что с тобою? – я спросил.
Он сказал: – Я видел,
Ты на солнце наступил,
Солнышко обидел.
Я его поцеловал
И теперь уж знаю:
Если на пол луч упал,
Я не наступаю.
До 1914 г.
На охоте
Дергач кричит на болоте,
В низине речной свежо.
Вам скажут: «Он на охоте»,
А я разрядил ружье.
Летят от озера утки.
Их быстрый полёт певуч,
А я нашёл в незабудке
Отсветы лиловых туч.
Вода в реке притаилась,
Стоит, отражает зарю,
А я поклоняюсь Царю,
Земле пославшему милость.
Я знаю: где, отпылавши,
Мерцает вечерний янтарь,
Светло улыбается Царь,
Всю тварь на праздник позвавший.
1915
В тюрьме
Кругом меня только камень
И только дым папирос,
И всё же я ввержен в пламень,
В янтарь и молочность роз.
Снеговые легли заносы,
Ни проблеска в тусклом дне,
Но пряные розы Родоса
Спирают дыханье мне.
В унылых медных кувшинах
Вода чиста и проста,
Но в кипрских пенистых винах
Я нежу свои уста.
Жизнь скована, как под старость,
Но всё же ночью и днём
Взлетает мой белый парус
Огромным острым крылом.
1920
Промчались сани. Билась полость.
А я стою, вникая в звон.
Я знаю – в церкви нежный голос
Поёт рождественский канон.
Вся наша жизнь шумит и мчится,
Так далеко душе до звезд.
А та – моя, не шевелится,
Лишь, наклонясь, положит крест.
Пусть это сон... Проста причёска,
Чуть-чуть печален очерк губ,
И запах ладана и воска
Невыразимо сердцу люб.
Мы не умрём в пустыне снежной,
Он греет нас, собой одев,
Любимый с детства, нежный, нежный,
Живой рождественский напев.
1922
Обручальные кольца
Купили кольца днём весенним,
И пела весело вода,
Что эти кольца мы наденем,
Как дети счастья – навсегда.
Ах, в этот день твой рот печальный
Улыбкой светлою расцвёл.
Гряди, гряди в фате венчальной
И исцели меня от зол.
О, научи меня смеяться,
И петь, и плакать, и грустить,
Морским волнам шутя вверяться
И по звездам блаженно плыть.
Купили кольца днём весенним,
И пела весело вода,
Что эти кольца мы наденем,
Как дети счастья – навсегда.
1923
Дочке
О, Посылающей цветочку
Тепло и солнце, и дожди,
Взгляни, Господь, на нашу дочку
И жизнь её благослови.
Пусть перед нею мир, как новый,
Как первозданный расцветёт –
Могучий бор темноголовый
И блеск небес, и говор вод.
Но мир узорною парчою
Да не закроет ей Тебя,
Пускай она горит душою,
Христа взыскуя и любя.
О, Посылающий цветочку
Тепло и солнце, и дожди,
Взгляни, Господь, на нашу дочку
И жизнь её благослови.
1925
Колыбельная
Спи, мой родимый малыш,
Тоненький, новенький месяц
Встал над пустынею крыш.
Город с волненьем своим.
Замер. Запели рояли
По переулкам ночным.
Души тоскуют во мгле
В скученных тёмных жилищах
По небывалой земле.
Тяжек невидимый плен.
Скорбного ангела крылья
Реют меж мачт и антенн.
Слышно, как в ближнем саду
Тополь, молоденький тополь
Шепчет в блаженном бреду.
Спи, мой родимый малыш.
Тоненький, новенький месяц
Встал над пустынею крыш.
1926
Я сижу один вечерами
И гляжу на один портрет –
Нежный мальчик с большими глазами
Ясным взором глядит на свет.
Чем я дольше гляжу, тем жальче,
Слёзы жгут горячей огня –
Этот ласковый беленький мальчик
Превратился, увы, в меня!
1929
Под вековой стеной
Сегодня в ночь листвою клейкой
Запахли сладко тополя.
Пойдём, пойдём бродить аллейкой
Под вековой стеной Кремля.
Целует щёки тёплый ветер
И сердцу шепчет: не забудь
Про вековые стены эти,
Про их израненную грудь.
О, не забудь своей России,
Своей земли, своей страны,
Будь верен ей, как в дни лихие
Ей деды пребыли верны.
За суматохою трамвая,
За блеском мёртвых фонарей
Подслушай клёкот орд Мамая
Зарёй, над тишиной степей.
Сегодня в ночь листвою клейкой
Запахли сладко тополя.
Пойдём, пойдём бродить аллейкой
Под вековой стеной Кремля.
1929
Пушкину
Кругом глубокое паденье,
В искусстве – смерть, в науке – сушь.
Одно на свете есть спасенье –
Касаться благородных душ.
Газетный день – мои вериги,
Трамвайный люд – моя печаль.
Моё блаженство – книги, книги,
Природа, дружба и рояль.
Жить в покосившейся избушке,
Сухой кусок иметь в обед,
Но быть с тобой, мой дивный Пушкин,
Мой ослепительный поэт.
И головой твоей курчавой
Ласкать заворожённый взор,
Чтоб забывать наш век лукавый –
Насилье, зависть, ложь, раздор.
1929
Воспоминание о старой Москве
Опять с московских колоколен
В морозный сумрак льётся звон.
Опять зима и день Николин,
И лучезарен Орион.
Опять от молодого снега
По переулкам тишь и гладь,
И санок радостного бега
Отрадно шорох услыхать.
И снова праздник в светлом храме,
Живой рождественский канон,
А дома – радостное пламя
Лампадок алых у икон.
Но сердце, сердце? Что с тобою?
Откуда эти облака?
Зачем с доверчивой мольбою
Смешалась тайная тоска?
1931
Пою о Веге,
О весенней звезде,
Об облачном беге,
О плывущем льде.
О летящих птицах,
О соке берёз,
О счастье молиться
До тёплых слёз.
О свидании с теми,
Куда нет пути,
О том, что время
Христу придти.
1932
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведёшь на свет и радость
Путями скорби и любви.
Сквозь невозвратные утраты,
Сквозь дуновенье чёрных бед
В тоске взмывает дух крылатый
И обретает в скорби свет.
Из рук Твоих любую муку
Покорно, Господи, приму.
С ребёнком смертную разлуку,
Темницу, горькую суму.
И, если лягу без движенья,
Когда я буду слеп и стар,
Сподоби даже те мученья
Принять, как благодатный дар.
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведёшь во свет и радость
Путями скорби и любви.
1934
Сочельник
Встал я, бездомный бродяга,
Под тротуарный фонарь
Слушать любимую сагу –
Песенку снега, как встарь.
Тихая музыка снега,
Тайное пение звезд...
Пью тебя, грустная нега,
Сердцем, поднятым на крест.
В искрах серебряных ельник,
Комната в блеске свечей,
О, как сияет сочельник
В горестном ряде ночей!
Лёгкая детская пляска,
Дедушка – добрый шутник!
О, если б страшная маска
С жизни упала на миг!
Если бы жизнь улыбнулась,
Как над подарками мать!
Если б глухой переулок
Радостью мог засиять!
Если б в открытые двери,
В музыке, в блеске, в огне
Все дорогие потери
Нынче вернулись ко мне!
Встал я, бездомный бродяга,
Под тротуарный фонарь,
Слушать любимую сагу –
Песенку снега, как встарь!
31 декабря 1934
Два перевода из Рюккерта*)
(Из песен об умерших детях)
1.
Днём – ты тень. Днём – ты воспоминанье.
Ночью – свет во мраке немом.
Ты живёшь в моём тайном страданьи
И бессмертна в сердце моём.
Всюду, где я шатёр свой раскрою,
Ты витаешь рядом со мной,
Лёгкой тенью во время дневное,
Тихим светом во мгле ночной.
Если вспомню тебя в разговоре,
Ты мне тут же весть подаёшь.
Ты живёшь в моём давнем горе
И в сердце моём не умрёшь.
Днём – ты тень из далёкой дали,
Ночью – свет во мраке немом.
Ты живёшь в моей тайной печали
И бессмертна в сердце моём.
2.
Всякая могила зарастёт травой,
Время всем поможет справиться с бедой.
Так твердят нам люди сердцу в утешенье,
Только ведь не просит сердце исцеленья.
Связь его с потерей в этой тайной муке,
А покой на сердце – смертный знак разлуки.
1930-е годы
Ночь под звёздами
Свершает ночь своё богослуженье,
Мерцая, движется созвездий крестный ход.
По храму неба стройное движенье
Одной струёй торжественно течёт.
Едва свилась закатная завеса,
Пошли огни, которым нет числа:
Крест Лебедя, светильник Геркулеса,
Тройной огонь созвездия Орла.
Прекрасной Веги нежная лампада,
Кассиопеи знак, а вслед за ней
Снопом свечей горящие Плеяды,
Пегас и Андромеда, и Персей.
Кастор и Поллукс друг за другом близко
Идут вдвоём. Капеллы хор поёт,
И Орион – небес архиепископ
Великолепный совершает ход.
Обходят все вкруг чаши драгоценной
Медведицы... Таинственно она
В глубинах неба, в алтаре вселенной
Века веков
Творцом утверждена.
Но вот прошли небесные светила,
Исполнен чин, творимый бездны лет,
И вспыхнуло зари паникадило.
Хвала Тебе,
явившему
нам
свет!
1940, Колыма. Зима. Ночная смена.
2 стихотворения
из цикла
«Тюрьма»
Решётка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Всё затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу всё томленье духа
С Екклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жёсткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но чую близость тайн чудесных,
И только верю и люблю.
1920
Лён, голубой цветочек,
Сколько муки тебе суждено.
Мнут тебя, трепят и мочат,
Из травинки творя полотно.
Всё в тебе обрекли умиранью,
Только часть уцелеть должна,
Чтобы стать драгоценною тканью,
Что бела и тонка, и прочна.
Трепи, трепи меня, Боже!
Разминай, как зелёный лён.
Чтобы стал я судьбой своей тоже
В полотно из травы превращён.
(1938–1956)
Как дерево в саду Ты подстригал меня,
Побеги счастья все срезал, не дав развиться.
Угас ребёнок мой, что был мне краше дня.
Рассыпалась семья, и вот я сам в темнице.
Но я люблю Тебя, Отцовская рука,
Мне наносящая пронзительные раны.
И сердце полнит мне блаженство, не тоска.
Люблю Тебя, люблю,
и в гимнах
славить стану.
(1938–1956)
Памяти отца
1.
В саду сидел весенним днем
Я на скамье,
И думал: кто счастливей в нём,
В родной семье?
Вся осиянная зарёй
В росе сирень,
Или травы росток простой,
Укрытый в тень?
Все сообща цветут цветы,
В них розни нет –
Ко всем доходит с высоты
Солнечный свет.
2.
Я в храме за собой следил:
Что ищет взгляд,
Огни больших паникадил,
Иль свет лампад?
Он в куполе, где в высоте
Весь храм в лучах,
Иль в уголке, где в темноте
Дрожит свеча?
Все сообща горят огни,
Как звёздный рой,
Друг другу радуясь, они
Звучат хвалой.
3.
И кто блаженней меж людей –
Святой мудрец?
Иль тот, кто, как цветок полей,
Душой простец?
Кто добротою озарит
Лицо свое,
И очарованно глядит
На бытие...
Меж мудрецом и простецом
Зависти нет.
Все, радуясь, перед Отцом
Впивают свет.
(1957–1958)
Бабочка
Войди и сядь в саду потише,
Один сиди.
Не звук, а запахи услышишь,
Молчи и жди.
Бесшумно красота живая
Слетит в лучах
И закачается, сверкая,
На лепестках.
Вокруг неё ни дуновенья,
Лазурна высь.
О, не спугни своё виденье,
Не шевелись,
Тверди в душе благодаренье –
Молись...
1957–1958
Творящая тишина
Бесшумно проносятся птицы,
Бесшумно плывут облака,
Бесшумно листок шевелится
Под лёгкой рукой ветерка.
Бесшумно струится паденье
Лучей с голубой высоты,
Бесшумно идёт превращенье
На флоксах бутонов в цветы.
Развилины яблонь ветвистых
Тяжёлые яблоки гнут,
И медленно сок сахаристый
Ствола материнского пьют.
Весь сад плодоносит и дышит,
В нём мир и покой без конца,
И в солнечном этом затишье
Творящая сила Отца!
15 августа 1958
Покаяние
Глаза мои, где вы были?
Где было сердце моё?
Осколок далёкой были
Вонзил в меня остриё.
О, если бы тёмной страсти
Не отдал я чистоты,
И было бы счастье, счастье,
Со мною была бы ты.
Но сердце под грудой грозной
Раскаяния и стыда,
И только слезою слёзной
Растопится эта беда.
А был ведь и я ребёнком,
Я мальчиком ясным был,
Смеющимся, нежным, звонким,
И вот закопался в ил.
О, если бы смылись пятна
С моей поникшей души,
Вознёсся б я елью статной
В душистой лесной глуши.
Лежу я под грудой грозной
Раскаянья и стыда,
Но жаркой струёю слёзной
Растопится эта беда.
Непонятые намёки,
Неузнанные значки!
Горите, горите, щёки
От боли и от тоски!
О, если б воздвигнуть мёртвых,
Откинув крышки гробов,
И сколько б было простёртых
Живых у ног мертвецов!
Вина перед ними грозно
Совесть мою тяготит,
Но Господу всё возможно,
Он даже меня простит.
(1956–1959)
Две заутрени
1. Светлая заутреня в отрочестве
В домовой церкви тлеет золото,
Поблёскивая в полумраке.
На грудь сестры сирень приколота,
Вся в белом мать, отец – во фраке.
Мучительно волнуясь внутренне,
Гляжу я на входные двери.
Не так, не так светла заутреня
Без кружевного платья Мэри*).
Вдруг, по таинственному голосу
Переступив, я вижу сбоку
Её распущенные волосы,
Её зардевшуюся щёку.
И в тот же миг паникадилами
Зажглись и города, и веси,
И полетело легкокрылое
Блаженное Христос Воскресе!
1914
2. Светлая заутреня в старости
По небу тёмному волокнами
Несутся тучи...
Блудный сын,
У храма я стою под окнами
В большой толпе, как перст, один.
Там свет, заутреня пасхальная,
Там пир, там Отчий дом родной
Для всех, кому дорога дальняя,
И кто закончил путь земной.
За возносящимися дымами,
В сиянии паникадил
Мне мнится – полон храм любимыми,
Которых я похоронил.
Там мама празднично лучистая,
Отец с улыбкой доброты,
Головка дочки шелковистая
И братьев милые черты.
Но, отделён решёткой кованой
От мира тайны и чудес,
Молюсь: да будет уготовано
Обнять их мне...
Христос Воскрес!
1960
Я был подвержен с детства
Невольной склонности к духовному кокетству,
Стремленью нравиться и всеми быть любимым,
Но для скорбей любви неуязвимым.
Томлюсь самим собой... Ведь даже покаянье
Способно походить на самолюбованье.
Невидимый барьер – и страх, и боль, и стыд –
Поднять на лик Христа глаза мне не велит.
1960-е годы
Предупреждение
Старцу Андронику
Я долго мечтой обольщался,
Что Старцу запомнились мы,
Все те, кто с ним близко общался
В распадках седой Колымы.
Я с ним комариной тайгою
В толпе обречённых шагал,
Сгибался в шахтёрском забое,
На лагерных нарах лежал.
По прихоти десятилетий,
Капризные смены судьбы
Всё стёрли... И старец ответил:
– Не знаю, не помню, забыл...
Боюсь, когда ангел суровый
Предстанет, о сроке трубя,
Я снова услышу то слово:
– Не знаю, не помню тебя...
1960/1961
Вербная всенощная
Пришёл я ко всенощной с вербой в руках,
С расцветшими ветками в нежных пушках.
Пушистые шарики трогаю я –
Вот этот – умершая дочка моя.
Тот мягонький птенчик –
Сын мой младенчик,
Двоешка под крепким брусничным листом –
Во всём неразлучные мать с отцом.
Тот шарик без зелени –
Друг мой расстрелянный,
К веткам прильнувший –
Племяш утонувший,
Смятый и скрученный –
Брат мой замученный,
А тот глянцевитый –
Брат мой убитый.
Шариков хватит на ветках тугих
Для всех отошедших моих дорогих.
Лица людей – лики икон,
Каждый свечою своей озарён.
Вербная роща в храм внесена,
В каждое сердце входит весна.
Радостно пение:
Всем воскресение!
Общее, общее всем воскресение!
Трепетны свечи,
Радостью встречи,
Смысл уясняется в каждой судьбе.
Слава Тебе!
Слава Тебе!
2 апреля 1961
3 стихотворения
из цикла
«Атомный век»
За гранью земной атмосферы,
За Марса соседней орбитой
Несутся обломки Цереры,
Осколки планеты разбитой.
Быть может, лишённые веры
Учёные наши потомки
Запустят вдогонку Цереры
Земли нашей бедной обломки.
1960/1961
Мудрец человек
Взял на звёзды разбег.
Он в силах наладить полёт на светила,
Но жизнь на земле он наладить не в силах.
1962
Мы вглубь космических загадок
Летим, как ведьма на метле,
Чтоб и на звёздах беспорядок
Устроить, как и на Земле.
Молодость и старость
Что юность? – Первый рейс туманными морями,
Отбор семян... Неведомый искус.
Что старость? – Светлый сад, наполненный плодами,
Доставленный благополучно груз.
Когда с трудом бредёт старушка в храм,
Дивятся девушки её шагам.
Да! Ходим мы тем медленней, чем старше,
Но с полной чашей можно ли бежать?
А кто лишь наполняет жизни чашу –
Тот может с ней играть и танцевать.
Вино на дне. Его не расплескать.
И, знаете, иной старушки слово
Чудесным цветом миру расцвело,
Оно вскормило мысли Соловьёва*),
И Пушкина поэзию зажгло.
1962
Да, я травы простейший стебель,
Чуть видный, маленький, немой,
Но с ароматом луга в небе
Плывёт и тихий голос мой.
И наравне с садовой розой
Мне шлётся солнца благодать
Неизмеримо большей дозой,
Чем я способен воспринять.
Зачем живу, не для того ли,
Чтобы в отпущенный мне миг
Увидеть, как прекрасно поле,
Как благ и светел Божий лик?
Моё всё дело – Бога славить,
Зелёным фоном ткать ковёр,
Чтобы на нём цветы и травы
Роскошный вышили узор.
И, если косы зазвенели,
Пусть упаду я в общий ряд,
Какое счастье в Божьем деле
Внести хотя б малейший вклад!
1962
Явление счастья
1.
Сегодня три счастья меня посетили:
Первое счастье – ливень весенний,
Второе счастье – тополя распустились,
Третье счастье – девчонки босые
Вбежали в подъезд, где я спасся от ливня,
Наследили на лестнице мокрые ножки,
Закрутились колечками мокрые косы,
И так смеялись мои баловницы,
Что был я готов расплескаться счастьем.
Май 1939, Пермь
2.
Весна и синь, и золото, и вишен серебро
И маленькая школьница на станции метро.
Она шагает весело, припрыжкою идёт
С большим блестящим яблоком и папкою для нот.
Размахивает папкою, а яблоко в зубах,
И яблочная сладость в сияющих глазах.
Но от меня не скроется, не спрячется хитро,
Что это мчится счастье по станции метро.
1963
На московском асфальте
Иду по Москве, по асфальтовой корке,
Гляжу: на асфальте топорщатся горки...
Усилием воли, могучей как сталь,
Какой-то силач пробивает асфальт.
И вот он просунул победный флажок:
Зелёный листок, тополёвый росток.
Машиною крепко укатано было,
Но сила росточка асфальт победила.
. . . . . . . .
Программа, теория, жёсткий устав
Слабее
живого
давления
трав!
Лето 1964
Заря Воскресенья
Чаю жизни будущего века, аминь.
Из символа веры*)
Без удержу ткань мировая струится,
Всё шире лучится, всё в новые сферы
Уходит стремительный бег.
От станции «Рыбы» до станции «Птицы»,
От станции «Птицы» до станции «Звери»
Вперёд к рубежу «Человек».
И вот человек заявляет: «Приехал!
Конечная станция! Чудная местность!
Устроюсь-ка здесь навсегда».
А что, если это всего только веха?
И дальше, всё дальше, вперёд в неизвестность
Должны пролетать поезда?
Об этом до нас достигают сигналы,
Апостольский голос вещает вселенной,
Евангелие говорит.
И веровать в это душа не устала,
Хотя уверяет рассудок надменный,
Что поезд пришёл и стоит.
Но издали светит душе в ободренье
Пасхальным сияньем заря Воскресенья!
1964
А. Солодовников.
Слава Богу за всё, 1971.
