[…] О самом Светлове, не только в армгазете, но и в боевых частях, ходило множество рассказов, своего рода фольклор. Говорили, что, когда его представили к награждению орденом Красной Звезды, кто-то из высшего начальства вычеркнул имя поэта из списка: «А за что его, собственно, награждать?» «Ну, – говорят работники редакции, – он пишет стихи, песни...» – «Что ж из этого? – возражает генерал. – Вот если бы он написал такую песню, как «Каховка»!»
     Когда генералу доказали, что это и есть автор знаменитой «Каховки», он перестал возражать против награждения, и Светлов стал орденоносцем. […]


     […] Весной, во время массового отступления гитлеровцев, он взял в плен фашистского генерала. Когда его поздравляли, он отшучивался:
     «Не делайте из меня героя. Этот генерал был в солдатской шинели, и я ему крикнул: «Хенде хох!», думая, что это рядовой «фриц». Если б я знал, что это такая важная шишка, возможно, я б растерялся, не решился бы брать его в плен и грубо кричать: «Шнель! Шнель!» […]


     […] В пятидесятых – шестидесятых годах я вместе со Светловым работал в Комиссии по приёму в Союз писателей. На одном из заседаний он сказал о поэте послевоенного поколения, несколько раз подававшем заявления о приёме: «Этот товарищ не входит в литературу, а вползает по-пластунски!» Когда то ли этот самый поэт (всё же принятый в Союз), то ли кто-то из его друзей окликнул Светлова в ресторане: «Миша!» – Светлов дружелюбно его поправил: «Зачем так официально. Зовите меня просто Михаил Аркадьевич!»
     Когда членами Союза писателей стали три молодых поэта, завоевавших впоследствии широкую известность, Светлов пошутил:
     «Ну вот, в нашу литературу вошли сразу три богатыря. Один «Муромец» – Евтушенко и два «Поповича» – Вознесенский и Рождественский». […]


     […] Когда в ресторане ЦДЛ за соседним столиком один из посетителей – здоровенный дылда, довёл до слёз своими грубостями девушку-официантку, Светлов встал и потребовал: «Извинитесь перед девушкой!» Здоровяк расхохотался: «Ещё чего?» И тогда худенький Светлов подскочил к нему и надавал ему пощечин. Грубиян взвыл и выбежал из зала... У Светлова спросили: «Миша, знаешь, кого ты отхлестал по щекам?» Он ответил: «Знаю. Хама, который оскорбляет женщин!» Когда ему объяснили, что это чемпион по боксу одной из республик, он всплеснул руками и взмолился: «Ой, ребята, пожалуйста, никому не рассказывайте, а то меня запишут в спортивную секцию!» […]


     […] Мои добрые знакомые из издательства «Художественная литература» – Валентина Николаевна Иванцова, Иван Ширяев, Николай Крюков – рассказали, что они были у Светлова в больнице накануне его смерти. У входа в палату увидали медсестёр, улыбающихся сквозь слёзы. Спросили у них: «Что случилось, девушки?» «Ах, этот Михаил Аркадьевич, – ответили они, – подзывает нас, грустно улыбается: «Не сердитесь, что я вас дразнил «положили сестрицы в лукошко шприцы и пошли по ягодицы». Сделайте мне, пожалуйста, укольчик покрепче!» Мы говорим: «Уснуть хотите?», а он: «Что вы! Наоборот – уколите меня так, чтоб я не спал до самого конца. Понимаете, очень хочется проследить переход в небытие! В другой раз ведь не удастся!» […]

     Павел Железнов.
     Наставники и друзья. Очерки. М.: Советский писатель, 1982.