Монахиня

Я вечор низала чётки,
Ленты пёстрые плела...
Странно ясны, странно чётки
В тишине колокола.

Перед образом лампадки
Я с молитвою зажгла.
Как таинственны и сладки
В тишине колокола.

Я склонилась пред Тобою,
И душа моя светла...
Гудом, звоном спорят с мглою
В тишине колокола...

1906


Вл. Ходасевичу

В.Х.

...И в голубой тоске озёрной,
И в нежных стонах камыша,
Дремой окована упорной,
Таится сонная Душа.

И ветер, с тихой лаской тронув
Верхи шумящие дерев,
По глади дремлющих затонов
Несёт свой трепетный напев.

И кто-то милый шепчет: «Можно!»
И тянет, тянет в глубину.
А сердце бьётся осторожно,
Боясь встревожить Тишину.

1907


Весна

Как этот ветер свеж и нежен
И тихим счастьем напоён,
Как ослепительно безбрежен
Весенне-яркий небосклон!

На солнце снег блестит зернистый,
Журчит и булькает вода.
О, если б этот день лучистый
Не прекращался никогда.


Двойнику

От тебя, мой брат суровый,
Мне и некуда уйти.
Я метнусь во мрак еловый –
Ты, как бледный месяц, встанешь
Ставни наглухо закрою,
Двери накрепко замкну, –
Потешаясь надо мною,
Ты стучаться в двери станешь,
Ты полночной птицей прянешь
Прочь! Лежи в своей могиле!
(Иль не каждый мёртвый спит?)
Иль тебя не схоронили?
Над тобою не служили
Иль не этими руками
Нет, не каждый мёртв убитый:
Под тяжёлыми плитами
Пробуждается иной.
Так и ты, покинув плиты,
Всюду следуешь за мной.

Лидино, 25 июня 1907


Октябрь

Посвящается Андрею Белому

Октябрь опять к окну прильнул,
И сердце прежней пытке радо.
Мне старый парк в лицо дохнул
Ночною резкою прохладой.

Кой-где на ветке поздний лист
Сияньем месячным оснежен.
И ветра полуночный свист
Разгулен, жалобен и нежен.

Взметай, крути сухую пыль,
Шуми в деревьях, бейся в ставни!
Твоя бродяжья злая быль
Старинной сказки своенравней.

Ты, вольный, мчишься без дорог.
То в лес шарахнешься сослепа,
То, завизжав, рванёшь замок
На старых, ржавых петлях склепа.

Осенний ветер, буйный брат!
Твой злобный вой, как голос друга.
И я, как ты, умчаться рад,
Залиться бешеною вьюгой.

Но я устал, но я без сил,
Я сердца мук не успокою.
Я только в парк окно открыл
И тихо-тихо вторю вою.

1907


ХIIIV-му

П.М.

О милый век, изнеженно-манерный,
Причудливый и строгий, как сонет!
Дай услыхать твой чопорный привет,
Заученный, протяжный и размерный.

Прелестницы с улыбкой лицемерной
И гибким станом, стянутым в корсет!
Как манит взор ваш, нежный и неверный,
И ваших губок розовое «нет»!

И оттенённый мушкою румянец,
И строгостью своей влекущий танец,
Ваш радостный, ваш плавный менуэт,
И светлый грех, и лёгкий, и безгрешный,

И жизни бег весёлый и неспешный!
О дивный век!
Пленительный сонет!

1907


Меланхоличность буксовых аллей,
Дыханье ветерков неуловимых,
Златая гладь прудов невозмутимых,
Ленивое плесканье лебедей.

Но сердцу томному всего милей
Средь образов заветных и любимых
Беседка в розовых вечерних дымах,
Беседка – пышный замок в царстве фей...



Волной расплавленно-холодной
В степи пустынной и бесплодной,
Кругом поломанные травы,
Вдали пленительной дубравы
И жду, изведав солнца ярость,
Его пылающую старость,

1907


                          Венец пустого дня.
                                                   Баратынский

Голодные стада моих полей!
Вам скудные даны на пищу злаки.
С высоких злых небес я не свожу очей,
Гляжу на огненные знаки.

Безмолвный страж пустынных вечеров,
Брожу в полях раздумчивый и грустный.
Тревожу тишину сыреющих дубров
Моей свирелью неискусной.

И молкнет зов. Ответом гулким мне
Лишь где-то в поле эхо засмеётся,
Да ворон, хриплый стон заслышавши во сне,
В испуге крыльями забьётся.

Пустые дни! Пустые вечера!
Ночей неизъяснимые томленья!
Судьбы жестокая и праздная игра
Без усыпленья, без забвенья!

Зачем? – не знать, не знать мне никогда!
Небес безмолвны огневые знаки.
Нагих полей моих голодные стада,
И мне даны сухие злаки!

1908

Тютчев

Золотые вьются листья
В золотой весёлой пляске.
Сколько мудрой, лёгкой грусти
В этих прыгающих блёстках.

Солнце тоже очень мудро:
Знает, где ему проглянуть,
Посмотреть на эти игры
Не сквозь сосны, а сквозь клёны.

Ветер свищет в лёгком тоне,
То затихнет, то зальётся.
Золотой предсмертный танец
Золотых эпикурейцев.



Осенний ветер, ликуя, мчится,
Как сиротливо ночная птица

И лес осенний зловеще-пышен
Лишь всплеск в болоте порою слышен

Да молкнет в ветках, чуть долетая,
На бледном небе вуаль сквозная



Белее зори, воздух реже,
Красней и золотей листва.
Сквозь почерневших веток – реже
Светлей и легче синева.
Проходишь ты дорожкой узкой,
И взор рассеянный склонён
На пруд подёрнутый и тусклый,
Как зеркала былых времён.
Но в равнодушие не веря
И лёгкой грусти не ценя,
Я знаю, если есть потеря, –
Не для тебя, а для меня.
Любовь текла легко и стройно,
Как воды светлые реки.
И как любила ты спокойно,
Так и разлюбишь без тоски.
Но путь к мучительному раю
Я знал один, не разделив.
Так и теперь один я знаю
Мучительный утраты миг.



Здесь утверждаю жизнь мою,
Здесь не молю и не желаю.
И ничего не проклинаю,
И ничего я не люблю.

Как просто и светло вокруг!
Какою ясностью одеты
Слова, и люди, и предметы,
И ты, – как все, далёкий – друг.

Мой взор встречает пустоту.
Он не обрадован, не ранен.
Мой ясный ум не затуманен.
Что дать ему, – ужель мечту?

Так ручеёк долиной злачной,
Не отражая ничего,
Бежит... Как лёгкий ток его,
Как волны, становлюсь прозрачной.


Летом

Пуст мой дом. Уехали на дачу.
Город утром светел и безлюден.
Ах, порой мне кажется, заплачу
От моих беспечных горьких буден.

Хорошо вдыхать мне пыльный воздух,
Хорошо сидеть в кафе бесцельно.
Ночью над бульваром в крупных звёздах
Небо, как над полем, беспредельно.
Жизнь моя, как сонное виденье.
Сны мои, летите мимо, мимо.
Смерть легка. Не надо воскресенья.
Счастие моё – невыносимо.


Весна

В синем воздухе сонные нити,
Вы серебряным звоном звените.
Вы нежнее, вы легче, чем иней,
Тихо таете в благости синей.

Вскрылись реки. К чему теперь прорубь?
Белый в небе цветок – белый голубь
Выше, выше всё в небо взлетает.
Верно, тоже, как иней, растает.



...Как бы прозрачнее и чище
Лазурь над головой твоей.
А сердце – тихое кладбище
Былых надежд, былых страстей.

И беспечально, безнадежно,
Как светлый месяц в лоне вод,
В душе простившей, безмятежной,
Воспоминание встаёт.

И сладкой делает утрату,
И сладостным – прощальный миг.
И улыбаясь мне, как брату,
Встаёт забытый мой двойник.



Я вышел ночью на крыльцо
Послушать ветра посвист вольный.
Осенний парк дохнул в лицо
Волною свежей и раздольной.

Кой-где на ветке поздний лист
Сияньем месячным оснежен.
И ветра полуночный свист
Разгулен, жалобен и нежен.

О, ветер, мчи клубами пыль,
Шуми в деревьях, бейся в ставни!
Твоя бродяжья злая быль
Старинной сказки своенравней.

И в высь летя, и в пустоту,
Возьми в далёкое скитанье
Мою бескрылую мечту,
Моё бессильное желанье.

Баратынский

Пусть дни идут. Уж вестью дальней вея,
Меня настигла хладная струя.
И жизнь моя – бесчарная Цирцея
Пред холодом иного бытия.

О жизнь моя! Не сам ли корень моли^*)
К своим устам без страха я поднёс –
И вот теперь ни радости, ни боли,
Ни долгих мук, ни мимолётных слёз.

Ты, как равнина плоская, открыта
Напору волн и вою всех ветров,
И всякая волна – волна Коцита,
И всякий ветр – с Летейских берегов.

1910


Пройдут бессчётные века,
В глухую бездну время канет,
А правосудная рука
Казнить народы не устанет.

Не он ли, сеятель, вложил
В нас семена, и труд, и время;
Но грех, как плевел, заглушил
Его спасительное семя.

Когда взойдёт его посев,
К нам, закосневшим, непробудным,
С небес дымящихся слетев,
Вострубит ангел гласом трубным.

Мир захлебнётся в дымной мгле.
Вот небеса уже не сини.
Треть человеков на земле
Погибнет от звезды Полыни.

Иных знамений и чудес
Остатный смертный будет зритель.
Зверь исцелён, как бы воскрес.
Но близок отомститель.



Мы – чада хаоса. Мы – маски карнавала,
Слепых безумий воплощённый бред.
О царство разума, ты марой жалкой стало,
И призрачен огонь твоих пустых побед.

Мы дети хаоса. И снова мы на воле.
Снуём, роясь в стихии нам родной.
О, древний пращур, мрак, ты снова на престоле,
Твой чёрный стяг взвивается волной.

Извечно дремлем мы во глубине сознанья.
Но вот мы вырвались, и нам преграды нет.
И мир дневной далёк, как светлое преданье,
И явью стали мы, мы – воплощённый бред.

Мы кружимся во тьме, сплетаясь в хороводы,
Покорны хаосу, владыке своему.
Мы провозвестники грядущих дней свободы,
Мы отпеваем свет, пророча миру тьму.



И вот достигнута победа,
И птицею взмывая, ты
Венчаешь подвиг Архимеда
И Винчи вещие мечты.

Но пусть с решимостью во взоре
Летишь ты, новых дней Икар.
Тебя не солнце ввергнет в море,
А лёгкий рычага удар.

А солнце – где? А небо? Выше,
Чем в оный день над Критом, ты
Кружишься над ангара крышей,
Бескрылый раб чужой мечты.

Железных крыльев царь и узник,
Кружишь. Нам весел твой полёт.
А Феб, не враг и не союзник,
Тебя презреньем обдаёт.

Не позднее 1912–1913


На мшистых камнях колокольчики синие
Синей, чем в росистых полях.
Так вот где забыть о тоске и унынии,
О злых и ликующих днях.
Здесь море заставлено шхерами тесными,
Здесь кроткое солнце и лень
Под лёгкими сводами, бледно-небесными
И в самый ласкательный день.
Здесь море и ветер, играющий шлюпкою,
Не знают, что значит прибой.
Так вот где оно, это счастие хрупкое
Молчанья и мира с собой.

Не позднее 1913


Лень моя

В моей крови усталость, тёмный яд,
Тяжёлой жизни праотцев осадок.
Уж с детства был мне только отдых сладок,
И праздность жизни выше всех наград.

О лень моя! Ты – вожделенный сад,
Где ясен день, где небо без загадок,
Где искрится игрою праздных радуг
Мечтаний неустанный водопад.

О лень моя! Ты – дышащая мгла,
Ты хаос, где рождаются тела,
Ты мать бесплодная, ты сладострастья

Исполненная женщина, ты стон
Мучительного призрачного счастья.
Ты боль. Ты радость. Ты любовь. Ты сон.

1914


Ранняя осень

Воздух лёгкий, как забвенье,
Еле слышный листьев шелест,
Только будто Парки пенье,
Только будто смертью веет.

Не скрываясь, не играя,
Нити ножницами режет,
Не весёлая, не злая, –
Иронически и нежно.



Шмелей медовый голос
Гудит, гудит в полях.
О сердце! Ты боролось.
Теперь ты спелый колос.
Зовёт тебя земля.

Вдоль по дороге пыльной
Крутится зыбкий прах.
О сердце, колос пыльный,
К земле, костями обильной,
Ты клонишься, дремля.



Я в этом мире, как слепой,
Иду и ничего не вижу,
Но ничего и не обижу
Своей бессильной клеветой.
Я знаю: солнцем красен день,
Цветут цветы, цветут надежды;
Но, лёгкие сомкнувши вежды,
Иду, медлительная тень.
Мой зоркий глаз – моя клюка,
Не упаду в пути на камни.
Я не живу, но не легка мне
Моя предсмертная тоска.

Не позднее 1915


Крапива

1

У калитки куст крапивы.
Пыльный полдень. Жаркий день.
По забору торопливо
Пробегающая тень.
Ну так что ж, что день мой пылен,
Ну так что ж, что пуст мой сад,
Что свести с земли бессилен
Мой сухой и мутный взгляд?
Жду я, жду я, жду упорно,
Жду, как ждёт земля и сад:
Вот рассыпанные зёрна –
Капли в крышу застучат.
С громким шумом, свежим треском
Взрежет небо белый змей
И сожжёт лучистым блеском
Пыль и зной души моей.

1915

II

Где водоём старинный пуст
Расту, крапивы тощий куст.

Полдневный ветер налетит,
Прошелестит и запылит.

Я – в волосах, меня не тронь,
Мой каждый волосок – огонь

Ужалит злей, больней шипа,
Безумна злоба и слепа

Сожмёт ли грубая ладонь –
В неё пролью я свой огонь

Коснётся ль нежная рука –
Я обожгу её слегка

Ах, ни любви и ни обид
Сухое сердце не простит.

1915


Судьба моя простая:
Искать и не найти,
За счастьем бегать, зная,
Что нет к нему пути,

Стучать клюкой дорожной
В чужие ворота,
Входить где только можно,
Где дверь не заперта;

За трапезою скудной
(И нищим подают)
Знать, что дворец есть чудный,
Где пляшут и поют,

Днём пляшут и смеются
И песни без конца,
А ночью слёзы льются
С потухшего лица.

О жизнь, без слёз, без песни,
Лихая жизнь моя,
Круг суетный и тесный
Земного бытия!

1916


Самуил Киссин (Муни).
Лёгкое бремя. Стихи и проза. Переписка с В.Ф. Ходасевичем. М.: Август, 1999.