 |
||||
|
Глаза закрою и увижу след От весел, и густой июльский зной, И дальний берег, синий и лесной, И ближний берег, и зеленый сад, Где яблоки хрустящие висят, И бьют ключи, и белою рукой Ты даришь мне неслыханный покой. 1963 Опубликовано впервые: Эхо в квадрате. Антология лирики четверых. М.: Пробел-2000, 2004. Равнина облаков – как океан, Когда зимой его недвижны льдины, Необозримей всех бескрайних стран Сменяет он застывшие картины. Слабеет солнце, тени полосами От облаков легли на облака, Среди долин, темнеющих лесами, Как огненная нить горит река. Как далеко отсюда до земли! Какая глубина видна в прорывы! Еще не все минуты протекли, Какое чудо, что еще мы живы! 1964 Опубликовано впервые: Эхо в квадрате. Антология лирики четверых. М.: Пробел-2000, 2004. Он брызжет пеной возле рыжих скал И катится по травяному лону, И кажется, он радуется склону, Отсюда есть тропа на перевал, Там простыни намокнувших снегов Прочерчены цепочкою следов. На леднике нам солнце щеки жгло, И плечи жгло, и трудный день томил, Но маленький – он так нас исцелил! Струит свое прозрачное стекло, Я руку погрузил – на самом дне Я скользкий камень тронул в глубине. Мой маленький, звени, не уставай, Придет зима, но ты не унывай, Ты растечешься ледяным платком, Ты крохотным повиснешь ледником, Но и тогда не замолчит вода Под голубою глыбиною льда. 1968 Опубликовано впервые в «Черепаха на острове» Памяти С.Л.Андреева Наступили хорошие дни, холода убывают, На земле истончается щит ледяной, Всюду капли воды просочились, и тает Мозг мертвых, зарытых зимой. Наступили хорошие дни, и деревья По колено в снегу, по колено в воде, Нужно жить, сохраняя былое терпенье, Утопая в труде. Три тепла, три тепла! Полудень-полуутро, Нужно снова учиться ходить по земле, Опираясь на плечи заботы минутной О сегодняшнем дне-костыле. И глядеть, как повсюду весна подступает, Как сугроб намокает в лиловой тени, Раз несказанный стыд, что я жив, отступает, Значит вправду – хорошие дни! 1970 Опубликовано впервые в «Черепаха на острове» Мой друг улетает в осеннюю тьму, Склонились деревья навстречу ему, И дождь, в тротуар забивающий гвоздь, Легко сквозь него пролетает насквозь. Деревья шумят, открывая простор, Его принимает небесный собор, За ним в облаках закрывается дверь, В светящемся круге он замкнут теперь. Он помнит любую из наших бесед, Обводит глазами замкнувшийся свет, Берет барабан как имеющий власть И капле дождя помогает упасть. И капля летит сквозь осеннюю мглу, И часто стучит по ночному стеклу, И просит понять, что сжимается свод И огненный круг до щеки достает. Что в небе защитник детей и сирот С большими застежками книгу берет, Читает и пишет, и дует в трубу, Пока мы еще выбираем судьбу. Пока я под лампой вечерней свищу, Друзей вспоминаю, о милой грущу, Пока еще страсти мелькнувшего дня Всего горячее волнуют меня. По небу полуночи ангел летел, Всю новую память он сжечь бы хотел, Все то, что уже не касалось его, Но я не хотел отдавать ничего. 1972 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Ну, слава Богу, праздники прошли! Еще вчера от неба до земли Метель несла сухой песок со снегом И смешивалась с криками и смехом. И не было, казалось, им конца: Безделью, разъедавшему сердца, Дурману, и двусмысленным визитам, И новостям, на третий день забытым. И вот простое утро настает, Белеет снег, чернеет гололед, Спешит народ, деревья обтекает, Но все прошли. Светлеет. Все стихает. Душа трезвящей ясностью полна, И глыбой вырастает у окна Рабочий стол в пыли бумаг завальной, А на губах – лекарства вкус миндальный. 1972 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Все непрочно – слава и богатство, Смех и свет, и комната в тепле, Лишь одно невидимое братство Устоит на каменной скале. Это братство бдения ночного, Разговора за одним столом, Это церковь искреннего слова Дверь открыла в рвении своем. Эту веру не изменят годы, Не унизят зависть и вражда, И крестят не огнь ее, не воды, Но сердец глубинная нужда. Если перед миром тростниковым Явит бог несправедливый гнев, Мы одни останемся готовы Все отдать, ничуть не пожалев. И когда господь нам окровавит Дальний путь и тихое прости, Каждый вдруг нечаянно прославит Ту судьбу, что нас могла свести. Чтоб дорога, и потом могила Не была страшна и тяжела, Чтобы даль полей не изменила, Чтобы смерть без судорог пришла. 1972 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. До края станции дойдя, В кармане куртки шаря спички, Следить падение дождя В слепящем свете электрички. Под ностальгический гудок Запомнить, недоумевая, Как быстрый красный огонек Стена скрывает дождевая. И вытирая дождь с ресниц, Опять увидеть сквозь ладони Нестройный ряд мелькнувших лиц, Скамьи и лампочки в вагоне. И думать, что когда придет Пора вернуться в сон даосский, Я так же выйду из ворот На скрип разъезженной повозки В тот миг, когда ее старик Направит в ближнее селенье, Откуда петушиный крик Придет ко мне через мгновенье. 1973 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. И.Иословичу Рискни своей жизнью, ребенок, Безумный наивный болван, И всю ее, с ног до гребенок, Включи в фантастический план. Окутай любовным туманом Страну от границ до границ, Потянутся дни караваном В палатах тюремных больниц. А все, что осталось, – тетрадка, Невинные мысли ростки, И сам ты сгорел без остатка, По ветру пустил лепестки. А наше широкое поле Полезной достойной травы Цветет, колосится на воле И выше уже головы. 1973 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Перед небом. М.: Время, 2005. Русская Вандея Что стоит русская Вандея И мы с тобой – прости, дружок, Старея, кашляя, седея, Потрагивая, холодея, В напрасных думах свой висок. К нам холод под пальто не лезет, Когда летит с дерев листва, И так Отечеству полезен Любой из нас – к чему слова, За коих не дадут копейки В стране портвейна по рублю, Где даже парковой скамейки Я низ ощупывать люблю. А говорок приват-доцентский И офицерский твой кураж, И вдохновенный шепот женский, Любой наследственный мираж, Все, что нечаянно досталось Нам от достойнейших людей, Все вызывает смех и жалость, Играть в бирюльки тяжелей! Господь! Среди своих дерзаний И к нам склони свое чело, Пойми, что груз пустых мечтаний Нести нам стало тяжело, И прикажи легко и мудро, Простым велением своим, В одно торжественное утро Забыть нам все, на чем стоим. 1974 Опубликовано впервые: «Русский литературный журнал в Атланте», № 40, 2009, Атланта, США. На соснах – закатные раны, И ясному небу равны На облаке близкие страны, На розовом взлете стены. Вот детской ладонью зеленой Цветочек встает из земли, А рядом, другой, обделенный, В дорожной томится пыли. И длинные красные блики Лежат на холодной волне. Не ради ли этой черники Из жизни не хочется мне. 1974 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Перед небом. М.: Время, 2005. О мертвое, сухое полотно! Скорей, скорей, пока что песня зреет, Задернуть штору и закрыть окно, Не я люблю – все тело влюблено, Душа очнулась и твердит одно: Я так хочу! И плачет, и немеет. Что руки там, иль воздух, или зной – Душа твердит: я знаю, ты не смеешь! Иди сейчас, ищи ее со мной, Вдвоем кружи по городу с судьбой, Проси ее, я знаю, ты умеешь, Я столько лет живу как за стеной, Пока ты там кого-то ждешь и клеишь! О жесткое, сухое полотно! Прорыв любви, в пустыню запустенья Идет вода, а пена и говно Смываются без страха и сомненья. Пока держу высокое, как сон, Воспоминанье, прыгнувшее зверем На третий день и выбившее вон Из бочек пробки – я увидел терем! Лицо, кольцо – не помню ничего, Все безнадежно или против правил, Что толку от круженья моего, Ее я только в памяти оставил, И не прикосновение руки, А только взгляд, одних ресниц движенье, Вот майские осыплются жуки, Останется одно изнеможенье. Любовь не просит молодых ночей, Не ищет ни красот, ни развлечений, Она вода – чтобы отмыться в ней От всех ничтожных дел и приключений. Неважно все, когда душа полна, В нее, как в море, человек ныряет, Тогда как всюду солнце, и луна Хлопушкой желтой в берег ударяет. И я твержу, что я неповторим, Что умер, распластавшись на дороге. Дано мне тело, что мне делать с ним? Поговорим о вечности и боге. 1974 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Перед небом. М.: Время, 2005. В.Шаповалову Для второй судьбы Мильвиона Так неважно, что в первой он Пострадал от насмешек клена, Глины, ящериц и ворон, Что когда шли – он, бородатый, И танцующая звезда, Им вослед вопил соглядатай, Еле вылупясь из гнезда. Задыхаясь с утра от крика, Даже солнцем не опален, Как дозорный на Моби Дика, Так на них указывал он. И не знал, что не судит узко Вечность, в долю приняв свою И бегущую трясогузку По пузырчатому ручью, И хрустящее под ногами Соблазнением, болтовней Лето, спящее под снегами, Весь спеленатый пылкий зной, Лето в крапинках земляники, В лягушачьих разводах луж, На которых змеятся блики От мильонов ушедших душ. Чтоб немного от их свободы И тебе удалось, раз ты Разделил свою жизнь на годы Золотых дождей с высоты. 1975 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Кишлак Зардалы Сухие серые холмы, Едва проросшие завалы, Готовые к объятьям тьмы Сухие ямы и провалы. И нет ворот – лишь два горба, Как городских ворот подобья, Когда здесь протрубит труба, Откинув холмики-надгробья В день судный встанут старики, Но вплоть до этой перемены Под мост несется конь реки В холодных бледных хлопьях пены, И явственны везде глаза, У всех камней живые очи! Смотри, сегодня ураза – Ни есть, ни спать нельзя до ночи! 1975 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Хромоножка стоит у дороги Со своею дерюжной сумой. Поднимайся на быстрые ноги, Нам пора возвращаться домой. Побежим, полетим над полями, Вдоль берез, вдоль исплаканных лиц, Вот и славно, что сделалось с нами Наконец – превращение в птиц. Что для нас, помертвевших в мытарствах На окраинах взглядов и слов, Будет дом в этих утренних царствах Свиста, карканья, мокрых кустов. И что в нем самым праведным правом Воплотятся любые мечты, Что за дело деревьям и травам До кочующей птичьей четы! Еще серые хлопья тумана Поутру нам с тобою друзья, Так, глядишь, и закроется рана И твоя, и моя, и твоя... 1976 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Перед небом, перед небом многоцветным, Рассылающим полотна грозовые, Желтым, розовым, лиловым и бессмертным, Я стою, ошеломленный, как впервые! Перед небом, перед куполом зажженным. В стеклах зданий беспечально отраженным, Небом вечера, сияющим, как в раме, Над домами и над чахлыми кустами. Дождь окончился, деревья подсыхают, Пыль прибита, рельсы светятся стальные. Храм небесный! Пусть твой свет не иссякает! Дай нам эту милость, дай и остальные! Посмотри с твоих высот на мир юдольный, Видишь, город, вьется улица живая, Видишь, юноша идет удалый, вольный, Как он спрыгнул с убежавшего трамвая! Посмотри, как он идет, как Ванька-Каин, Буйно волосы откинувши на спину, Чтоб красавицам понравиться с окраин, Много лампочек нашил он на штанину. Он идет в простых мечтах из глуби дикой, Вековечной силой юности играя, И судьба страны нелепой и великой Вся в руках его от края и до края. И звенит его банальная гитара, И голодная глядит с полей Церера, Как взлетают над котельной клубы пара, Как идут домой рабочие с карьера. 1976 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Ах, неправда, что в яме с червями Он гниет, в деревянном гробу, Нет, он занят другими делами – Он следит, чтобы ястреб в зобу Не рождал свой неправильно клекот, Чтобы речка назад не текла. Неужель вы не слышите рокот, Ропот пленных существ без числа, Колыханье степных колокольцев, Осуждающих солнца восход? Все на свете полно своевольцев, Этих впавших в безумство сирот. Все стремится тайком оглянуться, Ускользнуть, от законов уйти, И цветок еще должен очнуться И опомниться, чтоб зацвести. Чтоб где влажно, не делалось сухо, Чтобы травка росла, где растет, – Все усильями держится духа, И не только лишь тех, кто живет. 1976 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Кузнечик Отзовись, кузнечик серый, Сквозь плывущий ртутный зной, Ведь с тобой одной мы веры Здесь – или почти одной! Я хоть прожил славным малым – Православный, все равно, Ты ж католик за забралом, Конь и всадник заодно! В этом крае сарацинов Плавкий воздух так горяч, Здесь гарцуешь ты, раскинув Между крыл свой красный плащ. Ты, подпрыгнув мне под пояс, Хочешь град святой найти. Я ж, пожалуй, успокоюсь, – Нам с тобой не по пути. Хороша твоя кираса, И остро твое копье, Осуждает ваша раса Легкомыслие мое! 1976 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Пьяный мастеровой Пролитая кровь человека превращается в блуждающие по полям огоньки... Ле-Цзы Пьяный мастеровой, Пьяный мастеровой, подгибающиеся ноги, Идет по дороге, говорит сам с собой, Пьяный мастеровой Уляжется на дороге с проломленной головой. Пьяный мастеровой, Солнышко над полями садится, Пьяный мастеровой не боится Ни жены, ни грабителей, ни властей. Облачных пламенеют края крепостей. Здесь солнце садится, А за тысячу верст к востоку уже темно, Но там тоже Россия все равно, Там уже давно на лавках повисли замки, Баб угомонились цветные платки, Утихли звоночки детей у реки, Только с железной дороги еще и слышны гудки. Там в полях уже превратилась в блуждающие огоньки Пролитая кровь человека, а здесь еще нет. Пьяный мастеровой стамескою машет, хвалит резной буфет, Сапоги его по дороге пылят. Боже мой, какой красный, какой пыльный закат! 1976 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Шмель Басовитей младенца и важных старух, Мне жужжанье шмеля успокоило слух. Домовитее ласточки, лучше людей, Он кружит над медовою детской своей, Что он клеил один на бетонном плече, В узкой щели, в сыром от дождя кирпиче. Знаю я – у него темный приторный мед, Но его я не трогал неправильных сот. И когда для гнезда он мой выбрал балкон, Я обрадован был, и смущен и польщен. Я все лето следил, как он тысячный раз Прилетает сюда для ласкания глаз, Для ласкания глаз, для смягченья морщин, И для мысли, что каждый себе – господин! 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Птицы плещут крылами на дальних озерах В ровном плоском краю, и взлетают они, И кричат, и качается призрачный ворох, И пока еще холодно, влажно в тени. А когда обнажится восток, розовея, Нужно встать и идти, и дорога длинна, И длинней, чем ты думаешь, много длиннее, И полынь под ногой серебристо-влажна. Где-то там далеко, на пустынных озерах, Птицы плещут крылами в слепой синеве, Весь твой день проведут они в криках и спорах, И кузнечики вновь затрещали в траве. Как давно уже полдень плывет над тобою, Пот глаза заливает, немеет рука, Звон встает от травы, утопающей в зное, А дорога уже и не так далека. Скоро спустится ночь, и уляжется шорох В тростниках, и закат будет тих и велик. Птицы плещут крылами на красных озерах, Резкий, ровный, прощальный доносится крик. 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Облака Облака глядят на ниву, Лето ходит высоко, Жадный ад свою поживу Разве выпустит легко? Над Крестовым перевалом, Над прекрасным Сан-Суси Облака встают развалом – Только их еще проси! Посмотри, как розовеют Горы, полные дождя, Может быть, они сумеют Что-то сделать для тебя. А пока, мотив мурлыча, Помни, взятый в оборот: Жадный ад свою добычу Просто так не отдает! 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Памяти авиаконструктора Рассвет над чертежной доскою Плывет, и разрезы крыла Со страстью шпионскою злою Яснеют в квадрате стола. Идет проявление кадра, А в кленах синичка поет, Охранник зевает, и завтра – Ах, нет! Уж сегодня! – встает. А парк с его пышной сиренью, С мяуканьем страстным котов, Приластился весь к оперенью Отчизны грядущих годов. И слился на миг с розоватым Виденьем, мелькнувшим в окне, И с мальчиком тем угловатым, Что нынче пригрезился мне. 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Ящерица Е.Рейну Я видел ящерку в огне – Зубчатый гребень на спине, Танцует вкруг нее огонь – Она не больше, чем ладонь. И вся внутри огнем полна, Она еще парить должна Над раскаленным угольком, С двузубым, гибким язычком. Судьба смутна, и в свой черед Или оставлю я сирот, Иль мне случится, может быть, Веселых правнуков любить, Но жизнь ясна, и смерть проста, Она лизнет меня в уста, Достанет огненным ростком До сердца гибким языком, И бабочкою из огня Вспорхнет душа при свете дня. 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Современная баллада К столетию со дня смерти Н.А.Некрасова Дедушка мой был веселый гебешник, Много он душ погубил, Батюшка пьяница мой был и грешник, Матушку он разлюбил. Матушка все по курортам хворала, Вот я остался один, Житель империи, внук генерала, Всей суеты господин. Что же спою вам? Про куколку даму? Ревность, и яд, и кинжал? Яму страстей – эту страшную яму? Как я ее избежал! Или про тайные встречи на даче Ждете услышать вы речь? Про обреченность судьбе и удаче. Про настигающий меч? Про часового секрет механизма? Но, улыбаясь с холста, Я вам открою секрет модернизма – Прежде всего пустота! Жизнь потому и течет как в романе, Что и теперь, и поздней Будет царем на воздушном экране Тот, кто взлетает над ней, Тот лишь, кто служит забавному богу, Изредка чувствуя страх, Он и летает легко и помногу, Как на воздушных шарах. И рукоплещет галерка и ярус, Весь просвещенный народ, Глядя, как пышно наполненный парус Всей суетою плывет. Прямо из утренней свежести парка Вдаль, в синеву, в белизну – Это плывет погребальная барка В город, размером в страну. Выше трамваев, закованных речек, Пыли шоссейных дорог, Видите – там, наверху, человечек, Многое он превозмог. Как со своей высоты бесполезной, Ветром туда занесен, Он улыбается, умный, любезный, Как кувыркается он, Как он склоняет естественно спину, Духом возвышен и нищ, Прежде, чем ляжет в мертвую глину Тесных столичных кладбищ. 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Растет вражда, как будто в пыльном зное Взрастает плевел, в прежние года Так не было, а может быть, с тобою Мы постарели? Нет! Растет вражда! Как будто тот, кто мог бы сдвинуть горы, Лишь захоти, усилием одним, Труда не полюбивши, сеет ссоры И любит их, и радуется им. Растет вражда, уходят клубом дыма Любовь и верность, память и приязнь. Так трещина растет неудержимо, Так неостановима завтра казнь. Мне говорят, я слушаю, не спорю, Нельзя мне «нет» сказать, нельзя и «да», Растет вражда – какое это горе, Как дикая трава, растет вражда! 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Окончись, время голубицы, Скорей начнись, начнись, война, Чтоб всюду хвастались убийцы – Как и в иные времена! Чтоб всюду – сладкий бред распада На слизь и серые комки, И страшный грех один – пощада, А все иные – пустяки! Шумит, гудит в дыму хавира, Народу стало до хрена, Народ давно устал от мира, Начнись скорей, начнись, война. 1977 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Гвардейский романс Дитя, не бойся смерти, городское, Она в степи не пахнет, как жасмин. Здесь, холодны, стоят среди покоя Тюльпаны пламенеющих долин. Полны весны их листья восковые, Бутонов их тугие острия, Лежат в ложбинах тени голубые, И кое-где в снегу еще земля. И если труп в размокшей портупее Ты здесь найдешь, оставшийся с зимы, Пойми, что он лишь чуточку скорее Ушел туда, куда идем и мы. Его очей полуприкрыты щелки, И прядь черна над щеточкой усов, Его почти не растащили волки – Он просто спит, не ведая часов. Он просто спит! Безумные гвардейцы, Он просто спит – завидуйте тому, Кто просто спит и видит, как индейцы В широких перьях скачут по холму. Он видит их раскрашенные лица, С других страниц ему глядят цари, Есть на страницах бабочки и птицы, И в амулетах жутких дикари. Всех этих книг не пролистаешь за год, Прекрасны их злаченые края, Там есть одна с изображеньем пагод И колеса земного бытия. Мой друг, пора! Из всякого дурмана, В котором долг, и право, и мечты, Есть путь туда, где около кургана Цветут большие красные цветы. Мой друг, пора! Одерни гимнастерку, Взгляни, в горах какая белизна, Ведь ты же в первый раз курил махорку, И в первый раз когда-то пил до дна. И пусть тебя ведут через туманы От колеса земного бытия Небытия пурпурные тюльпаны, Холодные, тугие острия. 1979 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Чемодан мой с тисненою фиброй, Ты мне плечи оттянешь, тяжел. На какой это станции гиблой Я нечаянно нынче сошел? От станции этой неважной Поезд мчится со свистом скорей. По щебенке, по насыпи влажной Я иду мимо двух фонарей, А навстречу ворота, бараки, И над ними – драконом закат, И блестят на охраннике знаки, И бульдозеры рядом трещат. Ну, так здравствуйте, дни золотые, Здесь я дома, какая беда, Что откинувши судьбы иные, Летней ночью я прибыл сюда. 1979 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Юродивый Я бедный юродивый, жидкая кровь, Я стебель под ветром клонимый, По мне измеряется роза ветров, Свистящих над голой долиной. В скитаньях своих я приткну иногда Головку в проемах полениц, Где крупно и мирно мерцает звезда, Где рядом проснулся младенец. Здесь мальчики прячут рубли и ножи, Здесь я затоскую о сыне, Но здесь, только ухо к земле приложи, К холодной податливой глине, Да как он стоит, этот садик земной, Духовной исполнен дремоты, Не слыша шипенья воды ледяной, Подземные лижущей гроты! Она, когда птичий уляжется гам, И ясно ночное светило, Как мысль воспаленная мечется там, и только где выход – забыла. За то, что я ей не умею служить, Она мне всю душу истратит. Когда она вырвется – щель затворить Всей плоти на свете не хватит! Пока что она лишь оковы грызет, Никто здесь об этом не знает, Меня одного лишь мутит и трясет, Меня одного лишь ломает. 1979 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Стать младенцем мерзлых деревьев, Ветра вороньего варежкою потерянной, Ребенком на улице, маленькой звездою, Или последней елкою в феврале, Чудом удержавшей елочные игрушки. Это должно будет произойти В городе с беленным Кремлем, с крепостною стеною, Где есть хотя бы одна булыжная мостовая, Хотя бы одна неразрушенная церковь, Хотя бы одна книга с папиросной прокладкой внутри. Открывается коробка для ветра с подарком, Цокая в стыки рельсов, гудят вдалеке паровозы, К мерзлым стеклам прикрепляются дни стебельками, Юрскими аммонитами глубокой печати, Девонские дни, силурийские дни, Масляные огни, керосиновые огни. 1979 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Теоретик Словно маленький серый кузнечик У доски стрекотал человечек. Это он приглашал прогуляться По мирам, что не каждому снятся. Но когда доходило до дела, То толпа незаметно редела – Ведь немногие пишут в тетрадки! Ах, познанье, плоды твои сладки... Вы не трогайте нашей забавы, Не маните нас ломтиком славы, Не учите нас правильной жизни, Не дразните служеньем отчизне. 1980 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991 Колокольчики Колокольчики глиняные, керамические, на гончарном круге вытянутые, звук незвонкий у них. Колокольчики каменные, из нефрита полупрозрачные... Колокольчики тоненькие, фарфоровые, колонковой кистью расписанные. Удивительные деревянные колокольчики из особого, очень твердого дерева. Колокольчики длинной цепью нанизаны в три ряда на блестящий шелковый шнур, на груди велосипедиста отважного. А он едет по проволоке, даже руками руля не касается, а под ним не арена, не огромный ковер, и нет Ниагары с хрустальными брызгами, и уличной нету пестрой толпы. Над пустынею проволока протянута, в оба конца – конца не видать, ветер свистит, песок шелестит, колокольчики деликатно позвякивают. 1979 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Провиантские склады Горят провиантские склады, Лиловый удушливый дым Вдоль белой ползет колоннады, И выше – к вершинам седым. Горит вещество желатина И желчь, и искусственный мед, И жирная синяя глина, И тина с далеких болот. Лохмотья огня за ограду, Как черные птицы крылят. Горят провиантские склады, Два солнца на это глядят. И значит – не думать о хлебе В преддверии близкой зимы, Следим за взлетающим в небе Платочком батистовым мы. Все, даже с дорическим верхом Колонны в дыму и пыли, За белым журавликом – стерхом – Сюда прилетевшим с земли. 1980 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Театрик Театрик маленький, забавный театрик, Грустит король на троне – Хлодвиг, Хильперик... Он меньше кукольного, он почти смешон, Ведь у медузы весь под колоколом он. Плывет медуза, бахромою шевеля, Мы позабыли про жестокость короля, Пред нами драма озаряет тьму времен, И в ней он в римлянку прекрасную влюблен. Как перья острые колышется трава, Прекрасной римлянки нам слышатся слова, Прекрасно каждое движение руки, Ни власть, ни слава не спасают от тоски. Театрик маленький, ах, как же он хорош! Мы видим тайно интригующих вельмож, Здесь зреет заговор, здесь точатся мечи, Смотри и слушай, но скрывайся и молчи. Плывет медуза, бахромою шевеля, Вот досмотрели мы и гибель короля, А что земля – не все ль равно нам, что земля, Какие вихри там сражаются, пыля. И вовсе нету смысла думать о земле, Когда театрик мой плывет в кромешной мгле, Всей круглой сценою волшебно освещен, Большими рыбьими глазами окружен. 1980 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. На вокзалах будущего На вокзалах будущего холодно, полутьма, Плачут младенцы. Изображающее солдата Панно сильно облуплено. Выцветшая сума В руках у старухи модной сумкой была когда-то. Как ей когда-то нравилась эта фарца, Когда она летом с ней выбегала из дома! Я не хочу видеть старухиного лица, Боюсь, что оно окажется мне знакомо! Вот подходит поезд. Три ярких огня Высвечивают выщербленные временем шпалы, Люди бросаются к вагонам, друг друга тесня – На вокзалах будущего хорошего мало. Я не хочу думать про склад темноты, Как говорил поэт, позабытый ныне, Будущего зримые черты, Я не хочу вас знать, ибо там, в сердцевине Выросли тысячелиственные леса И во влажную землю уходят корнями, Внизу птиц перекликаются голоса, А там, наверху, вечно мечется пламя И то охватывает ветки огненным языком, То накрывает их дымом горбатым – Танцующий молодой дракон – И кажется издали просто красным закатом. 1981 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Наши лучшие дни протекли в мастерских, Мы сейчас вспоминаем о них, Эти дни предо мной, как на леске тугой, Рядом с граверной медной доской. Здесь горячим вином обносился наш круг, Друг был рядом, и дальше был друг, Хоть и ночь, развалившись, царила вокруг, Не светлея от сомкнутых рук. Наши лучшие дни протекли в мастерских, И о днях размышляя иных, Мы горячим вином – не в туман за окном – В неподдельную давность плеснем. На нетронутый, вмиг лиловеющий наст, Нежным снегом присыпанный весь. Пусть тому, кто устал и кто выжил из нас, Будет сил прибавление здесь. 1983 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. На поездку в Одессу За стакан «Изабеллы» не душу продав, А осенние несколько дней, Я в Одессе – и весел, и счастлив, и прав, Что свищу и скитаюсь по ней. И смотрю, как волна, набежав на песок, Облегченно швыряет свой груз, Как любая из крашеных пляжных досок Предлагает мне полный союз. Голубых и кокетливых, столько их здесь, И побыть с ними тот есть резон, Что готовы немедленно выболтать весь Ворох сплетен про пляжный сезон. Тогда здесь развлекались жара и жара, А сейчас, горьковат и высок, От сжигаемых листьев с любого двора Поднимается к небу дымок. И уходит туда, где колонной-стопой, Всех немыслимых тварей смелей, Пробежал Индрик-зверь с небольшою семьей По штриховке весенних степей, Мимо жестких кустов, по которым фазан Красоту свою скрыл от орла. Что за дивная степь вдруг открылась глазам! Уже первая влага сошла, Но еще далеко до июньских дождей, Ты пока погуляй, посвисти, Здесь подсохла земля, здесь не встретишь людей – Можно месяц идти и идти! 1983 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Другой человек Я увижу с утра, У меня прибыло седины И припухли глаза После вечера, данного роком, И другой человек, Отделившись тогда от стены, Сквозь меня поглядит Равнодушно-внимательным оком. Он давно уже щеки Английскою бритвой поскреб, Белый китель надел И следит, как и я мешковатый, Как в окне небоскреб Чуть не облако крышей задел, И как нефть по воде Заскользила змеей виноватой. Подкатило ландо И к акациям, белым как дым, Покатило ландо, Рядом кто-то, в охранниках кто-то, В мире ангелов ночь, Возле стапелей ад тороплив, Там, улыбку разлив, Ждет его адмирал Ямомото. А на южных морях Свежий ветер с утра не утих, И глядит в облака, Что вспухают, как синяя вата, Тот японский студент, Из Басё повторяющий стих, Наш с тобою двойник, Привыкающий к форме солдата. Холодильник открыт, Но и капля была допита, Стиль последних времен Не способствует многим запасам. В мире ангелов – ночь, Этой ночью моя немота И твоя правота На салазках скользят по лампасам. Этот год был плохой, Как безумный мотал меня год, Контура крейсеров Наблюдаю вот целое лето. Я пойду на бульвар, Мой ветвящийся мир подождет. Сколько солнца плывет! Как там поручней медь перегрета! Ах, другой человек! Когда был я и зелен и юн, Я был – ты, ты был – я, Вспоминать это трудно и странно. Там на южных морях Третьи сутки бушует тайфун, Но военный корабль Неподвижен в глуби океана. 1983 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Стихи о сферичности земли На Красной площади всего круглей земля... О.М. Майор скуластый ВВС Зашел ко мне вчера, И карта моря и небес Тотчас на стол легла. Никто не пьян, никто не пьян, Но хорошо друзьям, И он поставил свой стакан На острове Гуам. И тотчас вспыхнул Эверест, Весь вспыхнул мир зарей, Отсюда до Сейшельских мест, Где, оседлав прибой, Промчался Бальдур на доске, И вот он спрыгнул на песке – И нам бы так с тобой! Горел зарею океан, Когда вошел – привет! – Веселый флотский капитан Прекрасных наших лет. Автомобильные друзья, Чьи рядом гаражи, Не зря сегодня вижу я Цветные миражи. Забудем все – корабль и полк – Уйдем, уйдем от зла... Но полыхнул военный долг В ответ – земля кругла! Она круглей, чем Радж Капур, От самых наших мест, Не каждый видел Сингапур В прицельный перекрест. На свете все – мишень и цель, И наломавших дров В плену у великанши Хель Немало есть умов. Итак, не тщись забиться в щель, А пей, да будь готов! Все так, друзья, никто не пьян, Но я подъемлю длань Не чтоб обидеть калужан Или задеть Рязань. Я верю, что обитель зла, Где длится жизни стыд, Лишь в смысле нравственном кругла, Как учит Парменид. Иначе как бы я достал, Должник я вечный ваш, Две крестовины, распредвал, И, вообще, гараж? Мы выйдем оросить бурьян, Лежит поселок тих, Никто не пьян, никто не пьян, Спросите всех троих. Плывет над нами птичий гам, Горит в руке стакан, Кто тратит жизнь по пустякам, Тот верит пусть в обман, Что закругляются поля, Едва уйдя из глаз, И что круглей всего земля Недалеко от нас, И что внутри, свой яд тая, Дрожа в кольце оков, Глотает синяя змея Ошибки всех веков. Но мы-то видим, как туман, Цепляясь за кусты, Через небесный океан Уж проложил мосты. Туда, где разноцветность гор Ласкает глаз вдали, Где можно отменить позор Сферичности земли, Где можно удить с корабля, На танке – печь блины... Там бесконечная земля И никакой войны! Вперед, мои ученики, По зыбким тем мосткам На расстояние руки К другим материкам! Все, что оставим мы – зола, Одних червей в пыли, Сама найдет ночная мгла Свой крючик для петли. Все, чем рискуем, – пустяки, Горит воды урез, Под Ярославом мясники Уж моют «Мерседес». Вперед, друзья, никто не пьян, Держа себя в руках. Нас встретят крики обезьян На голубых песках! 1984 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Бабочки на леднике Тех бабочек, над горными снегами порхавших и смешно, и тяжело зигзагами, едва ль не под ногами, и много их на мокрый снег легло – я помню. Даже нам, веселым малым, клюющим жизни птичье молоко, дойти до райских кущ за перевалом до наступленья ночи нелегко, преодолеть слепящее пространство, а их-то что бросает в тот же путь, полетов этих странных постоянство описано оно хоть где-нибудь? Однажды встанет вышка буровая, и вынут керн из векового льда, и тонких бревен связка голубая на стеллажи уляжется. Тогда неясные цветистые вкрапленья там замерцают, в синей глубине. То – бабочки, искавшие спасенья от краткой смерти в дальней стороне. 1984 Опубликовано впервые: «Арион», № 3, 2004. Одуванчики Утром город во власти ворон, Утром неба разливы велики, Тишине причиняют урон Их надменные хриплые крики. Но улегся тоскующий прах, И заснули, как люди, неловки, На газонах и на пустырях Одуванчики, склеив головки, Их не дни, их часы сочтены, Ночью дождь был, и сырость сочится, И нельзя разглядеть седины, Что под ветром должна расточиться. Спи в домах, человечья трава! Улыбайся, встречайся, прощайся, А потом – не помогут слова – В одуванчики вся превращайся, Для себя напоследок отмыв Самолетному небу открытый, Этот скудный бетонный залив, Первым утренним светом залитый. 1985 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Русская сказка Золотые топоры, Алые гребни, Петухи идут с горы Мимо деревни, Мели, меленка, мели Мне соль на раны, Петухи идут в пыли В дальние страны, Я же, заяц, на войну Призван не буду, Я судьбу свою кляну, Мою посуду, Мелись, меленка, мелись, Лапкой босою, Говорят, за этих лис Сама смерть с косой, Мимо пушку волокут, Петухи идут, поют, А у зайцев слезы. И глядит закат с тоской На поля, на реку, А над нашею рекой Гремит «Кукареку»! 1987 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Ночь и болезнь открывают окно – Стены в потеках видны, Стайка бандитов штурмует кино, Маленьких, после войны. Март на исходе, сосульки висят, Мокрого снега пора, Детский взлетает восторженный мат, Зал будет взят на ура. Свет погасили, и каждый затих, Выкрики стихли и смех. Ах, ведь и я среди них, среди них, Помню едва ли не всех. Лишь одного мне не вспомнить никак, Что там – на белом пятне? Как мне зато вспоминается мрак, Весь в тесноте, в толкотне. Уличный мой одногодка Лисай, Нежный весенний мороз, Мокрые ноги в апреле, и май – Кладбище, полное гроз! Ночь и болезнь открывают окно, С долгим бездельем вдвоем. Все понимаю, но, Господи, но, Кто мы? Куда мы идем? Сладко нам было у жизни в гостях, Утро встает кое-как, Поезд спешит, и не спит на путях Редкий, клубящийся мрак. 1989 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Хор среди зимы. М.: Carte Blanche, 1991. Ветром хочу и дождем Стать, зашуметь над ключами, Ветром с большими очами, И – не жалеть ни о чем! Ветром и частым дождем Стать над полями, над лесом, Стать шелестящим навесом, Ровным и редким плащом. Глянуть в глухую судьбу Ветром с большими очами, Небом, что гонит над нами Синюю туч голытьбу. 1990 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. На смерть Александра Величанского Умер поэт-недотрога, Отсвет, сошедший от Бога На голубую кайму Губ, не пришлось мне увидеть, Дождь не хотел нас обидеть – Хлынул – спасибо ему. Так уложите гвоздику Ближе к застывшему лику, Белые лягут цветы Данью последнему дому, Скоро к кому-то другому Ангел слетит с высоты. Небо яснеет, и строго Август глядит из чертога, Над облаками венцы. Все мы из той же судьбины, Все – непрядущие крины, Боле трава, чем косцы. Вновь копьеносный Егорий На придорожный цикорий, Синие на лепестки, Рушит копыта крутые, Вытопчут нас не впервые, Вырастем вновь у реки. 1990 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 4, 2001. Здравствуй, новый мир очей, Что глядит на мир сегодня! Вот бежит через ручей Птичка малая Господня. Омывает ей поток Каждой тонкой ножки вазу, Сколько этот ручеек Оставляет воли глазу! Так ложись же под голыш, Гладким камешком укройся, А захочешь спать, малыш, Ни о чем не беспокойся! Кто устроил мир любя, Кто, любя, его лелеет, Неужели для тебя Он бессмертья пожалеет! 1991 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Южная осень. М.: Carte Blanche, 1992. Пыль Человечество построило города – из гостиницы выйди ночью, тебя обступит незнакомо жаркая сушь, на тебя не посмотрит однорукий афганский герой. Большинство городов лежит в теплой зоне Земли. Вот твоя неожиданная прогулка – площадь расставила стены фонтанов, развесила нити и бусы фонтанов, вырастила циклопические цветы фонтанов, все изнутри наполнила светом, только над недостроенным мавзолеем Шарафа Рашидова – тьма. Не строй себе никаких иллюзий, ты чужой в этой чуждой стране. Что за пыль хозяйничает в переулках! Большинство городов лежит в пыльной зоне Земли. Эта пыль не чета твоей ленивой российской пыли, та – лишь вчерашняя грязь, в которой вязла тройка Чичикова, кстати, Цветаева не права, эта грязь вовсе не брезгует проходящим мимо поэтом. А здесь – прах дехкан, выкормленных лепешками и урюком, их худых коричневых тел с залитой потом грудью, прах красавиц в цветастых платьях, умерших от дизентерии, костяная мука, ее заготавливали и Чингисхан и Тимур, а потом уж Буденный при помощи пушек. Пыль живет своей жизнью по переулкам, занимается торговлей, устраивает свадьбы, ханская гвардия фонтанов, подняв водяные мечи, не пускает ее во дворец. Такова правда, но не вся правда, это еще и прах тысяч восточных поэтов, прах Рудаки, прах Омара Хайяма. Ты хотел иметь друга – восточного поэта? Нету у тебя друга – восточного поэта, так что садись в поезд, чужеземец, уезжай отсюда, и поскорее. Где-нибудь, на широте Сталинграда, ты посмотришь отрезвевшим глазом в окно, и придет мысль, что земля плоская, плоская-плоская до самого Ледовитого океана. А на самом деле она опасно закругляется к экватору, и там – что Ташкент! – там города, города с дворцами, с тысячелетними мозаиками, города с базарами, с толпами смуглых людей в белых одеждах, там тепло, там можно ночью спать на камне, и там пыль, пыль, неукротимая пыль. 1992 Опубликовано впервые: «Арион», № 3, 2005. В страну Мальборо Добро пожаловать в страну Мальборо! Реклама Мы, произносители буквы «ы», потребители алкоголя в количестве, правильный уровень превышающем, скучных законов всех нарушители, в шуме привыкшие жить оглушающем, осознаем: нехорошо прожили прошлые наши года! И теперь нам в страну Мальборо, в страну Мальборо, господа. Мы, мазохисты, тысячелетние затворники, анархисты, марксисты, интеллигентные дворники, бывшие инженеры, чертежники, а теперь садоводы, терпежники, трава сныть для нас желанная снедь, не хуже святых угодников умеем терпеть, узнаем из газет, открывая грибной сезон: нам предлагается целых семь эрогенных зон! Предки наши – половцы, бродники, а мы – огородники, за рубежом просители Христа ради, и такие вдохновенные пылкие бляди, что все удивляются, на нас глядя! Послушные, как самые лучшие дети, искренне мечтаем о Пиночете и точно знаем теперь нам куда: нам в страну Мальборо, и навсегда! Мы, книг не прочтя, все знающие, собственный дом с восторгом ломающие, скорые если не на руку, то на крутое словцо, охотно плюющие друзьям в лицо, вчера был друг, а сегодня – кусок говна, потому что я знаю истину, а он ни хрена! Умиранки и умиранцы, человеческие протуберанцы, сидим на досках рухнувшего потолка, улыбаясь блаженной улыбкою дурака. Веет холод космический – не беда, нам ведь в страну Мальборо, и только туда! 1992 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 2, 1999. Истребители тараканов Истребители тараканов Едут в бронированном свежепокрашенном автомобиле, Заходят в квартиры, На глазах очки, как у мотоциклистов, Противогазы, Они опрыскивают углы из баллонов Жидкостью благодетельной, но вонючей. Истребители тараканов Прежде всего очень честны. Не пытайтесь их подкупить, спасая Ваши драгоценные, Купленные из-под полы иконы, Не предлагайте им закуску и водку. Истребители тараканов Не пьют – вот так! Это – лицо нового времени. Прекрасные юные девушки, Естественно, говорят иногда о мужчинах. Но физики, лирики, молодые банкиры – Все это в прошлом (не вспоминая об офицерах!). Сегодня их мечты занимают Исключительно истребители тараканов. Не нужно грустить. Все не так плохо. У нас горят леса, Нам не платят зарплаты, Чеченцы крадут наших детей, Капиталы плывут на Запад, Но у нас есть надежда, надежда, надежда... У нас есть истребители тараканов, Молодые, неподкупные истребители тараканов! 1998 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 2, 1999. Зазеркалье В Зазеркалье вторгается Время, и вот Там, где воды недвижные стыли, Равнодушный, беспечный, безжалостный флот Рассылает разбойные кили. В Зазеркалье вторгается Время, и вот, Насмотревшись на прелести эти, Я пускаю на волю свой маленький плот – Где-то есть мое место на свете! Вспоминаются поздние школьные дни, Тех подруг незабвенные чары, Пляска рук... А вдали полыхают огни, Равнодушно пылают пожары! Напряженный царит в Зазеркалии свист, Равнодушье валы свои катит, На пергаменте неутомимый хронист За надменную глупость in folio, в лист, Равнодушьем бессовестным платит. 1992 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 9, 2002. Кукушонок Я кукушонок в утреннем гнезде, Кругом галдят, как в иностранной школе, Я поднял клюв к тоскующей звезде, Я голоден. Я полон сил и воли. Где мой отец, где мудрость не из книг? Где матери надежные объятья? А сестры где? Где щебетанье их? Где шумные доверчивые братья? Тоскует молча белая звезда, Чуть видная сквозь облачные дымы, В мученьях бьется красная звезда, Страдания ее неисследимы. Я – кукушонок. Скверную игру Вы, ближние, играете со мною. Ни на одном дворе не ко двору, Я жду – пусть встанет солнце ледяное. 1996 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах, выпуск 3. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2001. Зверь Зверь был крупен, грубоват, С округленным глазом. Длинный хобот, рыжий зад, Вымер как-то разом... Помню, как выходит он Вот на эти луги, По сезону был бы гон, Только нет подруги! Он страдал, ревел в тоске, Где вот эта нива, Вырыл дождь дыру в песке, Рухнул он с обрыва. Унесла его вода... Век стоял – третичный. Я же молод был тогда, Помню все отлично! 1997 Опубликовано впервые: «Арион», № 3, 2000. Безумен тот, кто с нами не поет, Кто голос до небес не поднимает И этим пелену не разрывает Смертельно нас опутавших тенет. Безумен тот, кто с нами не поет, Блаженною улыбкой не сияет, В беспамятстве глаза не закрывает, Всего себя вокруг не раздает. Безумен тот, кто с нами не поет, Кто думает, что все он лучше знает, А сам душой, как пропастью, зияет И Господа в лицо не узнает. 1997 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 5, 1998. Август Что сказал он на прощанье: «Хорошо сыграли мы!» Вот пример для подражанья Другу света, другу тьмы. Август, Август, царь Вселенной, С круглым яблоком в руке, Знал, что мир обыкновенный Весь построен на песке. Август, Август благородный, Целый век тащивший воз, Знал, что этот пресноводный Мир не стоит наших слез. Нет ни ада и ни рая, Только холод от могил, Что ж, и мы уйдем играя, Так, как Август уходил. Улыбнись друзьям и бедам, Никому не дав ответ, Пусть придет молчанье следом, Пусть оно приходит вслед. 1997 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 5, 1998. Нерон Во время кризиса июня 68 года Нерон не понимал, что он пользуется широкой народной поддержкой. Если бы он проявил тогда твердость, все для него кончилось бы хорошо. Крис Скарре «Хроника римских императоров» Нерон бежит в траве по пояс, Забросив арфу и венок, Нерон помчал свой бронепоезд В пустой надежде на восток. Увы, глядит в окно вагона Его последняя заря... А ведь народ любил Нерона! Нерон, ты испугался зря! Преторианцы мутят воду, Сенат – чудовище и вор, Но, обратись Нерон к народу, Другой бы вышел разговор. Тираны! Как вы нелюдимы! Мечась меж пиром и постом, Народом часто вы любимы, Но вы не знаете о том! 1998 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах, выпуск 5. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2003. Смерть демиурга Это лава, теряя остатки огня, Вспоминает минувшие дни, А бредущего кончилось тление дня, На дорогах сырые огни. Скрыто новое счастье по новым домам, Вышло новое зло на разбой, И рассеяна мудрость по многим томам, И ее не ухватишь с собой. Встали тени на белом квадрате стены Для Пунической новой войны, С Ганнибалом пришли боевые слоны, Смотрит время привычные сны. Вот и крайний в строю затрубил элефант, И глашатай читает указ: «И зарытый, и пущенный в дело талант Пусть предъявят на общий показ! Мы узнаем, умел он смирить дурака И одернуть творящего зло, Или чаще его затекала рука, А струя вырывала весло». Но судимый ответит, что время темно, А пространство лишь щель между скал, Вспоминая родное песчаное дно Той реки, где он в детстве нырял. Вспоминая беспечный полет мотылька В снопе света, пронзившем сарай, Зная – узки врата, а душа велика, Трудно будет ей втиснуться в рай. И поэтому выроют яму они И уйдут в предрассветной тоске, Там и будет душа все грядущие дни Громоздиться в посмертном песке. Им ведь нужно еще покорять города Перед ними года и года... Будет белая птичка кружиться всегда Здесь, над горестным местом суда. 1998 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 4, 2001. Стихи о чистой математике Не слонялся по притонам злачным Доктор Харди, чистый математик. В Кембридже зеленом по лужайкам Он гулял – вдвоем с Рамануджаном, Больше же один. И все о числах Думал он, простых и совершенных. Первая, Вторая мировая, Поднялись и рухнули эпохи. Но простые числа так же просты, И от совершенных не убыло Дивного, мой друг, их совершенства. Есть же нечто прочное на свете! 1998 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 5, 1998. Песня Горящие ступени дня, Печаль земная, Они легко ведут меня В страну без края. А там лиловые поля И луг медвяный, Тележка едет, не пыля, Через поляны. Повязан бубенец простой Коню на шею, А кто в тележке едет той, Сказать не смею. А быстрокрылая Земля Летит в эфире, Щебечут с ветром тополя О вечном мире. И Время улыбнулось мне, Как сын спросонок, Оно не старец в той стране – Оно ребенок. Ему легко вести меня Через истому По огненным ступеням дня К родному дому. По опереньям облаков За облак млечный, Снимая тяжесть всех оков Ручонкой вечной. 1998 Утро Лене Вул и Яше Синаю Я стоял под венецианским окном дома, опоясанного виноградом, Сальвадор Дали, обнаженный, проскакал на лошади мимо. Желтые, огромные открытые автомобили выезжали из времен Великого Гэтсби, и дамы в кокетливых шляпках – тропические бабочки Эпохи Джаза – делали мне знаки, чтобы я спустился, окунулся в их мир пармских фиалок, побежденных морщин, безошибочных разговоров рядом с загорелыми, стройными от игры в теннис убийцами слонов и властелинами акций. Но Иисус Христос занимал уже половину неба, свешиваясь с воображаемых гвоздей с горы напротив. И тогда я вспомнил, что завтра выборы и еще неизвестно кому будет принадлежать эта гора послезавтра. И еще я вспомнил, что у меня есть сапоги-скороходы и я уйду отсюда семимильными шагами на громоздящиеся к небесам Гималаи, радостно вдыхая разреженный воздух высокогорий, радостно не ощущая недостаток сил и кислорода. Здравствуй, Мэллори! Вот я меняю сапоги-скороходы на забавные эти шекльтоны, значит, мы возьмем с тобой Эверест сегодня... Конечно, нас там ждут ледяные могилы, где мы будем лежать совершенно нетленны вплоть до прихода коммерческих экспедиций. Но ведь это случится не раньше, чем завтра, а сегодня у нас есть полчаса – огромное время, чтобы посмотреть сверху, сквозь дымку, на узорчатые храмы Непала, на висячие мосты над безумствующими реками, попивая жирное молоко яков, не жалея о мгновенной пролетающей жизни. 2000 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах, выпуск 3. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2001. Ночь в Аризоне Этой летней ночью долго Я листал земное зло, Неисполненного долга Чувство спутанное жгло. Рокотали вертолеты С фонарями на хвостах, Нежно плакали койоты В окружающих местах. Мир расселин и промоин Отдавал с трудом жару, Телевизор был настроен На загробную муру. А Киршоны и Кобзоны, И Керзоны, и Барту Здесь, в пустыне Аризоны Слились все в одну черту. Ну, а там, жарой увенчан, Меж своих зевал палач. Овдовевших к утру женщин Раздавался тихий плач. Поутру закрутит вихорь Пыль окраин городских И богов блаженный ихор Будет молод в жилах их. Бурно там он заиграет, И пойдут за днями дни, И никто, никто не знает, Что придумают они. 1999 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах, выпуск 2. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2000. Захаров Страшная эта вещь, Собственное фамильное имя, Когда оно безжалостно Произносится другими, Лишь произнесут его, Злые духи на крыло встали, И стоишь ты, как сказано, Выкован из чистой стали. Сознавая это, Люди придумали Много уловок, И каждый, Сколь бы ни был неловок, Имеет первое имя, От кикимор Я защищен уже тем, что священник Называет меня Раб Божий Владимир, И еще, Я признаться решуся, Была одна дева, Называла меня «Вовуся». Это хорошо, но этого мало, Враждебная рать отнюдь не устала, Воет кикимора в дымоходе, Нельзя доверяться и ясной погоде, Нужно приобрести звание, Своеобразно сноровке. Я, например, академик, Как и грезилось юному Вовке. Не потеряются Средь бескрайных армейских просторов Ни генералиссимус Швейк, Ни рядовой Суворов. И все-таки солнце Весьма неверное ныне, Я ведь на судне В бескрайней водной пустыне, Ледяной океан, И в этом пространстве диком, Пожилой бонвиван, Сражаюсь я с Моби Диком. Давно уже команды нет, Только течь и гарпунная пушка, Солнце крутит задом В небесах, как шлюшка, За рулем я один, Уклоняюсь от страшных ударов, И гремит из-под льдин «Захаров! Захаров!» 1999 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах, выпуск 4. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2002. Гражданская война Еще Господь и не творил Земли, А уж война кипела там, вдали. Не чуждые сражались племена, Нет, то была гражданская война. Войной был полон безграничный край, Но вот Господь построил тесный Рай. И узкие поставил Он врата, Чтобы смутилась злобных суета. Потом Он далеко раздвинул сад, Так далеко, что не достанет взгляд. И меньше стали смертные враги, Чем колкие корпускулы пурги. Но та пурга, желанью вопреки, Звенит над сединой моей щеки, И голос слышен мне из дальних сфер: «Ты кто? Ты комиссар иль офицер?» 1999 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 4, 2001. Перебирая лапками поспешно, Поплыли утки в утренней воде, И Друг Вселенной улыбнулся нежно, Он, как всегда, был рядом и везде. У девушки – цветистое крыло, У юноши – зеленая головка, А ты случайно здесь, и встал неловко, И думаешь: уже и рассвело! Проси Его! Сегодня тишина Насыщенна и всюду недомолвки... Чтоб красная рассветная стена Не рухнула, распавшись на осколки! 1999 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 3, 2000. Кактус С упорством ржавого гвоздя, Который так давно Забит, что вытащить нельзя, Не сокрушив бревно, С упорством, нравственным как долг, Не исцарапав рук, Мясист, изогнут, зная толк В важнейшей из наук, Своих не вспоминая лет, Горчайших полон вод, Забыв, чем дышит целый свет, – Он все цветенья ждет! Вокруг пустыня и пески, И далеко до Врат, Хотя оттуда лепестки Порой сюда летят. И снится девушке – Наряд, А юноше – Разбой, И ящериц глаза горят Рубиновой тоской. Когда желтеет абрикос Над желтизной оград, Доносит ветер запах роз И можно видеть Сад. И можно видеть, как цветы Гирляндой без границ Свисают с влажной высоты, Как оперенья птиц. Увы, ничтожен жар мечты Во всем огне своем, Какие могут быть цветы – Мы разве сознаем? Вон там полоскою восток Светлеет, тих и ал, Сейчас там явится цветок И будет скомкан, мал. Как он расправится потом! Вот он сейчас, смотри, Беззвучным явится хлопком Перед лицом зари. 2000 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Перед небом. М.: Время, 2005. Холодный далекий Восток Умыл свои мысы, Разложены возле дорог Казненные лисы. Охотничий в пике сезон, Все смазаны тулки, И бешеной ревностью жен Полны переулки. Надевши свои ордена, Надменный как дуче, Он всходит по лестнице на, На самые кручи. Под тучею сев в вертолет, Взмывает он в выси, Уложены возле ворот Учтенные рыси. И только осталось ему В районной столице В зеленую бронзы тюрьму На площади влиться. 2000 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах, выпуск 5. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2003. Происхождение добра Скажи мне, как в наш мир пришло добро? Быть может, через птиц? Они кричат Там, за окном, собравшись черной стаей. Кто поручится, что не о добре? Какая-то есть правда в крике их. Добро к нам не могло прийти от рыб, Хоть их недооценивать не стоит: И немы, и едва теплей воды, Но в день, когда лосось идет на нерест, Он полон столь неудержимой страсти, Что страсть берсерка перед ним – ничто. Так, может быть, от ангелов оно? Когда детьми, после войны, в Смоленске Играли мы в разбомбленных церквях, Их крылья там порою проступали На скорбной закопченной штукатурке. И все же я в священство верю мало. Летел я из Америки в Россию, И два мои соседа были «preachers». Они считали, я не понимаю Их разговор, и вовсе не стеснялись И говорили только о деньгах. И это пересказывать не стоит. Так все-таки, откуда в нас добро? Ответ таков: оно от крокодилов! Конечно, крокодилы – каннибалы, Но в хвощовом болотистом триасе, Так, двести миллионов лет назад, Бугорчатые слизистые монстры Вдруг стали защищать своих детей. И это были предки крокодилов, И наши тоже. Прав был Карл Моор. Вот так Господь и посадил росток Добра в тот мир, где звезды, пожирая Друг друга, в черных дырах исчезают, Где бывший друг, профессор-нувориш, Планирует наемные убийства. Ну, крокодилы по пути добра Недалеко ушли. Но до сих пор В Австралии гребнистая мамаша В зловонной луже щелкает зубами, Отпугивая бывших кавалеров От шустреньких своих зубастых чад. Я прочитал об этом в третьем томе Великой, знаменитой книги Брема, Что приобрел для милых сыновей, Чтоб должное им дать образованье. 1998 Опубликовано впервые: «Арион», № 3, 2000. Когда сгустится вещество тоски, Когда из редкой и холодной пыли Возникнут звезды, в зеркале реки Чтоб отразиться, и о тех, кто были, Напомнить нам, пока мы в их парад И сами не включились, в мириады, О тех, кто совершенней нас стократ, Подумаем, не требуя награды За этот подвиг воли и стыда, Отчаянья, терпенья и труда. Они так близко! Ты ведь слышишь их Сорочий стрекот или там дельфиний, На языке, тебе понятном, стих – Как ветра шорох по вершинам пиний. Когда душа у нас уходит в рост, Неважно где, в Сибири иль Майами, Мы, люди, – только мост, мы – только мост, Подумайте, какая даль за нами! 2001 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах, выпуск 8. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2006. Забытые могилы В.Бойкову Поедем, друг, глядеть окрест, Поля соседние унылы, А даль заезжий дождик ест, И многие средь этих мест Давно в забвении могилы. Ты прав, что нужно унывать, Что было, то не будет боле, Пораньше по утрам вставать, За тем холмом и лес, и поле, А дальше – глиняный обрыв, И мы глядим неудержимо, Как, нас безудержно забыв, Живая смерть струится мимо. А если вымоет она Из этих берегов случайно То, что песок допил до дна, То разве здесь большая тайна? Давай крепить рассудок свой, Хранить оставшиеся силы. Под каждой жухлою травой Свои забытые могилы. 1997 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 2, 1999. Единорог Светлане На дальнем юге – море царских роз, А там – олимпиоников венчанье. Поближе – степь, и ветер к нам донес И выкрики, и диких коней ржанье. А здесь лениво длящийся Итиль Уж смыл следы недавнего набега, И утро, и легко сегодня стиль Лежит в руке. И далеко до снега. Стоит осока жмущейся толпой, Сырой песок сбегает вниз отлого, Здесь место непростое – водопой Хрустящего в кустах единорога. Пока я сушнячок к огню несу И завтрак уж готов наполовину, Он, фыркая, взбегает на косу, И видит нас, и гордо горбит спину. Что – девственность! Ведь благородней мать, Растящая незлобного ребенка, Поэтому его без страха гладь, И станет он доверчивей теленка. Не повредит нам этот вьючный скот, Хоть здесь места просторны и красивы, Пойдем на север. Ветер там поет, И шишечки пушистые у ивы. Поставим домик около реки, Цвета небес там нежны и капризны, И медленно уходят ледники, Освобождая место для отчизны. 1998 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 5, 1998. Осенняя элегия Были два ворона Кых и Рапах, а мир был юным и маленьким, как яйцо. – Я хочу пить! - вскричал Кых и клюнул мир в его тоненькую скорлупку – излилась вода, и стал океан. Полетели Кых и Рапах над океаном, полетели вороны над новеньким миром. Мы, ракетные инженеры, мы, как техасские земледельцы, доверяем только тому, с кем выпьем. Пиво в холодильнике, водка и пряности на столе. Прилетели Кых и Рапах в мерзлую тундру, клюнул Рапах мерзлую тундру – излилась нефть и газовый конденсат. Мы, ракетные инженеры, уникальные в мире специалисты, должны чаще собираться вместе, говорить о наших делах. Кых и Рапах думали, что мудры, никогда не поссорятся, блюдя свои интересы. Но поссорились Кых и Рапах, разодрали друг другу жесткие груди, кровь обагрила их драгоценные черные перья, а кто кого убил – я и не знаю. Мы, ракетные инженеры, подвергаемся ныне обращению столь дурному, что стремительно возрастает объем пространства, где наших интересов нет. Тем более, что запахло антоновскими яблоками маленькое исцарапанное пространство, а когда бритоголовые золотошеи вскочили на трофейные самокаты времен третьей чеченской войны и с ревом удалились неизвестно куда, стало совсем хорошо. Каждый имеет право быть счастлив, имея карго антоновских яблок на своем, бывшем в употреблении «Жигуле». Поговорим еще про Елисавету Петровну, не про ту легкомысленную дщерь Петрову, а про ту, что стоит в очереди в сберкассу. Медленно, лениво движется очередь, шумит за окном золотая осень, березы роняют желтые листья. Подходит очередь Елисаветы Петровны, замученно улыбается ей кассирша, выдает полумесячную зарплату – триста рублей. Вы устали, милочка, говорит Елисавета Петровна, достает из сумки упаковочку анальгина, вручает кассирше совершенно бесплатно. Вот какова Елисавета Петровна, она санитарка в соседней больнице, ей ведомы человеческие страдания, она может совершенно бесплатно предложить вам анальгин. 2001 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 4. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2002. М.Синельникову Господь велик, ему мы милы – Лишь погляди по сторонам! Но в мире есть иные силы, Враждебные ему и нам. Живем мы, мысли напрягая, Превозмогая каждый стих, Но арифметика другая, Другая алгебра у них. Они придут и подытожат, Его и нас, тебя и нас, И зло со злом со смехом сложат, Еще помножат во сто раз. 1999 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 2, 1999. Душа моя изготовилась совершенно отправиться в бесконечное море странствий. Она построила себе нечто из улыбок школьных подруг, из пустых бутылок, выпитых вместе с друзьями, из водяных гиацинтов, затянувших зеленою сетью тропические пруды. Вот, я лечу по Луизиане: слева и справа как бревна торчат из воды крокодилы, на корягах лежат грациозные черепахи, нечувствительно въеду я в бескрайнее море странствий... Вот тогда и понадобится ЭТО, с любовью построенное из взглядов детей, из свежераспиленных досок, из запчастей для дрянного автомобиля, переплетенное и соединенное вместе водяным гиацинтом, который есть самый жадный до жизни сорняк. Уже выведены специальные рыбы – они питаются водяным гиацинтом, их потом продают на базарах. Надеюсь, они не встретятся мне в неизведанном море странствий, иначе на чем будет держаться мое утлое плавательное средство, построенное из справедливых упреков жены, из несправедливой ругани продавщиц в магазинах, из гениальной живописи на стенах моей квартиры, скрепленное, укрепленное водяным гиацинтом, у которого такие невзрачненькие цветы. 2002 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 9, 2002. Царевна-лягушка Карус, карус, карус, Сарус, сарус, сарус, Марус, марус, марус, Ларус, ларус, ларус... Я, лягушечка человекодостойная, Вот, царевич, твоя стрела, Лето душное, тьма знойная, Парчовая мгла... У лягушечки колышется горло, Она любви полна, Карус, карус, корло, Комариная нетишина, Тьма лиловая, тьма багровая, Тишь камыша, Я, лягушечка чернобровая, Так хороша. Ты, царевич, грызущий сушки Во своем дворце, как в тюрьме, Счастье твое в царевне-лягушке, В ее красоте и уме. Он еще юн и не знает, Как скользить по кромке вещей, Что день будущий от нас скрывает И каков царь Кощей. Ах, не знает он, несомненно, Что происходит утром в лесу, Когда всасывает геенна Невиннейшую росу. А я знаю много песен баюнных, Наше болото – в вечность окно, Ничего, царевич! Есть мудрость юных, И ты примешь то, что суждено. Конечно, будут и зимние ночи, Когда придет напор тоски, Когда звезд беспощадные очи На расстоянии руки. Но мы встретимся с новыми небесами, Будут новые годы, новые города, И, как ребенок, запрыгает перед нами Танцующая звезда. 2002 Опубликовано впервые: Владимир Захаров. Перед небом. М.: Время, 2005. Ты, закутанный в скромность Ты, закутанный в скромность, Шептал про себя неизменно: Знаю, время презренно, Но прекрасна пространства огромность. И закутан был в скромность, А горластые птицы слетали На сырые поля И безгласную живность клевали. А до этого снег Отходил, и царили туманы, Тогда времени бег Рассылал нас в дальние страны. Много в жизнях чужих Улыбался ты девицам гарным По гостиничным кельям, Пронизанным дымом сигарным, За бутылкой бордо Забывал ты дневные обиды, И, случалось, манто Обвивал ты вкруг шеи Киприды. Ты вернулся, когда Заявились к нам Гоги-Магоги, Воевали тогда, Молча прыгали в ночь по тревоге. Ты не прятался в быт, А тогда были многие ловки, Вот и был ты убит Из насмешливой точной винтовки. Подведем же итог: Что ты мог и чего ты добился? Пляшет время-игрок: Ты напрасно собой не гордился. Пляшет времени слон, В амок впавший от всех изобилий, Даже ад сокрушен, И беспомощно плачет Вергилий. И тобою горжусь Я один, и не прячусь от взоров, Потому не боюсь Ни судьбы, ни ее прокуроров. Знаю, смерть – это дверь, Размышлять тут не следует много, Ибо верю теперь Я в простого крестьянского Бога. 2002 Опубликовано впервые: «Звезда», № 4, 2003. Золоченое брюхо ханского вертолета засверкало роскошно над заснеженным лесом. — Велик, огромен Улус Джучи, но непобедима доблестная армия монголов, и прекрасно она вооружена. — Хороша была армия и у японцев, есть у них такая солдатская песенка: «Когда наша дивизия мочится у Великой Китайской стены, над пустыней Гоби встает радуга, сегодня мы здесь, завтра в Иркутске, а послезавтра будем пить чай в Москве!» Перевод Аркадия Стругацкого, он пел эту песенку и по-русски, и по-японски. – Вы были с ним друзья? – Сильно сказано, большая разница в возрасте. Хотя июльским утром, в некой квартире на юго-западе, семь бутылок «Эрети», было такое грузинское вино, дешевое, кисленькое, но совсем неплохое. – Смотрите же, как картинно выпрыгивают всадники из вертолетов на снег, сразу строятся в боевые порядки. Куда они, штурмовать Рязань? – Очень даже и может быть! Пока мы тут с вами калякали, наступила зима, пооблетели листочки календаря. Какое сегодня число? Пятнадцатое декабря тысяча двести тридцать седьмого года. 2003 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 7. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2005. Доктору Брендану Фиббсу, шефу кардиологии в госпитале Кино, Тусон, Аризона В пустыне Сонора маки цветут раз в несколько лет. Мы поехали смотреть цветение маков на заповедную гору Пикаччо, было воскресенье, одиннадцатое февраля. За руль джипа сел импровизированный глава нашего клана, человек, умеющий считать деньги и спасать жизни, ковбойская шляпа, восемьдесят пять лет за спиной. Я любовался на него и думал: «Мы, сумасбродная молодая нация, мы любим своих воров и ненавидим начальство. Положим, начальство не всегда говорит правду, но разве воры говорят когда-нибудь правду?» Зазвенел пейджер, мы изменили маршрут, оказались в кирпичном госпитале Кино. Там, в тесной комнате, на специальной кровати стремительно умирала не старая еще негритянка, из шеи торчали разноцветные провода, рядом толпились испуганные практиканты. И тогда наш предводитель, некогда первым из американских врачей вошедший в Дахау, сделал два-три неуловимых движения, и женщина перестала умирать, задышала легко и свободно. «Она моя старая пациентка, официантка в ресторане напротив», – сказал доктор Брендан Фиббс. Он действительно умеет считать деньги и давно знает: если бы не вставал каждый день в семь утра, не торопился к обходу в эту больницу для бедных, а жил на пенсию, не платил налогов, то имел бы этих баксов побольше. Боже, спаси Америку! 2003 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 6. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2004. Солдат, учись свой труп носить... Б.Л. Этот умник был, а этот был простак, Этот этак был убит, а этот так. Все в порядке, мудрецы и голяки, У войны не притупляются клыки. Нынче новые настали времена, Значит, скоро будет новая война. Пусть ракеты, а не ранцы и штыки, У войны не притупляются клыки. Ибо роза это роза, это боль, Видишь, девушка стоит, желтофиоль. Как стоит она печально у стены, Подойди и расскажи, что ты с войны, С бесконтактной современнейшей войны. 2004 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 10, 2006. Чудо Что – одно чудо! Нам нужно много чудес. Нам нужно, Чтобы каждый день воскресал Христос, Чтобы каждый день Аарон высекал фонтан холодной воды Из раскалённой скалы, – Вот тогда в нашей жизни Что-нибудь И изменится. 2005 Опубликовано впервые: «Весь мир – провинция: книга избранного». Новосибирск: Изд-во «Свиньин и сыновья», 2008. Русским поэтам Русский язык скоро станет древним, мертвым. Конечно, останутся немногие специалисты по Достоевскому, Толстому, Чехову, даже по Пушкину, Боже, меня прости... И когда народ совершенно исчезнет, имя его не будет забыто. Помним же мы буртасов, невров, кровь их бурлит в наших жилах, может излиться в теплую ванну, если чего. Поэты, имя вам – легион! Говорят, вы – никчемные существа, это неправда – творите! Громоздите Пелионы на Оссы, возводите вавилонские башни из текстовок на будущем ископаемом языке! 2004 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 6. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2004. Белые олеандры Белые олеандры Качаются, ах, качаются, Ветер из пустыни Не дает им просто цвести. Прежние дни счастливые Кончаются, ах, кончаются, Солнца тяжелый шар Стало трудно нести. Белые олеандры Перед стеною кирпичною, Ветер из пустыни – Это хор голосов: «Встань, очнись и иди, Брось заботы привычные, Встань, очнись и иди, Ангел сдвинул засов, А на ушедшую жизнь Оглянись без печали и гнева». Мы погостили, И нам пора по домам, Белые олеандры Под розовым небом Бер-Шевы, Рядом с колодцем, Из которого пил Авраам. 2001 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 9, 2002. Барабаны, или ленинградское дело Январской ночью тысяча девятьсот сорок девятого года происходило заседание Политбюро, и Сталин сказал: мы пошли на смелый шаг, разрешили православную религию для беспартийных, но теперь члены партии им завидуют, нужна религия и для коммунистов, несколько религий. Для высшего руководства ВКП(б) религией станет вудуизм. Вудуизм зародился в черной Африке, расцвел на Гаити. Сталин помолчал, раскурил трубку и сказал: вам пора знать, я – барон Суббота, верховный жрец вудуизма. Вошли одиннадцать красивых кремлевских курсантов, внесли одиннадцать больших барабанов, и Сталин сказал: эти изделия – из Гаити, но скоро мы будем делать собственные барабаны, у нас есть Аскания-Нова. Выяснилось – никого не надо учить, все согласно грянули в барабаны. Грянули барабаны, и вся земля услышала их голос, звуки барабанов проникли в глубину океана, где кашалот, держа в зубах кальмара, уходил от подводной лодки, звуки барабанов унеслись в стратосферу, где кристаллики льда сбивались в серебристые облака, даже юная пара снежных людей, что лежала, обнявшись, в пещере на плоскогорье Тибета, услышала их голос. Звуки барабанов услышал рикша в далеком Кантоне, еще раз пересчитал заработанные трудом юани и решил вложить их в подпольную партийную кассу, к городу подходили войска Мао-Цзе-дуна, он был умный человек, этот рикша, его внуки давно долларовые миллионеры. Звуки барабана услышал сенатор Маккарти, отдыхавший на своем ранчо, и решил, что нельзя больше медлить, нужно остановить коммунистическую заразу, а будущий знаменитый молодой академик, в закрытом поселке, услышав гром барабанов, проснулся, начертил проект новой атомной бомбы. О! Это – жемчужина человеческой мысли! Она до сих пор на вооружении. Я до сих пор помню грохот тех барабанов, мне было девять лет, мы жили в нищем деревянном доме чуть не в центре Казани, огород, сосед-уголовник, русская печка, отец – беспартийный, но он не ходил в церковь, чиновник невысокого ранга. В ту ночь мне приснился сладостный сон: Сталин обнял меня одною рукой, в другой – девочка Мамлакат, внизу – море флагов, Красная площадь. Утром я написал первые в жизни стихи, до сих пор их помню. Мой отец восхитился, переписал канцелярским почерком, отослал в «Пионерскую правду». В газете мне оказали немалую честь, не поверили, что я – автор, на этом все и кончилось, слава Богу, там была опасная глупая строчка: «Вечно мы будем бороться за мир», и как отец, человек, немало страдавший, ничего не заметил?! Не все оказались столь удачливы. Только под утро закончилось заседание Политбюро, и Кузнецов, уходя, сказал Вознесенскому: не есть ли это особо изощренная провокация ЦРУ? Маловеры! Жалкие рационалисты! Закономерно, оба умерли скоро жестокой, насильственной, вудуистскою смертью, по слухам, один получил крюк под ребро, другой крысу в живот. Amen. 2005 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 7. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2005. Голос Тот голос звучал на рассвете, Уже подступала зима, И спали предутренне дети, И плавала сизая тьма. А голос, что душу тревожил, Был голосом скорбных обид: Я умер, я жизни не прожил. Я молод, я юн, я убит. 2006 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 9. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2007. Валгалла Уеду, уеду, уеду В далекую, яркую степь. Ю.Мориц Валгалла бескрайна. Там поле Обласкано первым дождем, Там каждому вольному воля, Там каждый стоит на своем, Там парус надул свои щеки, И, розовый, скрылся из глаз. Мы скачем по степи, и Локи Встречает у озера нас. Там крепки у коней подпруги, Там нежен мороз поутру, Там первые наши подруги, Их косы летят по ветру, Там снег выпадает и тает, Рассветы там так хороши, И так там легко зарастают Блаженные раны души. 2005 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 7. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2005. Всюду бабочки Светлане Всюду бабочки, всюду их крылья цветные, Всюду – юрких мелькание крыл, Всюду знаки победы, торты насыпные, Всюду – праздничный пыл! Всюду бабочки, пудры коричневой взмахи, И палатки, и кубики льда. Растворяются сумерки, а на рубахе Превращаются пятна в цветные года, Всюду бабочки, всюду огни в беспорядке, Сладок мед на губах. Поцелуй меня, милая! Дни наши кратки, Протекают в трудах! Всюду бабочки, милая! И, как на торге, Покупаю я шелест листвы, Свет звезды, шум воды и восторги Фонарей, толкотни и молвы. 2006 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 9. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2007. А.Б. Ты в поля отошла. И убоги Зори тихие над головой, И цветут по краям дороги Марсианскою красной травой. Снова чертят птицы узоры На просторах небесных страниц. Холодны и сини озера Как глаза отчужденных лиц. Вот и красной травы солома, Вот деревня, ларек при ней. Ах, никто не построит дома В мире падающих камней. 2006 Опубликовано впервые: «Весь мир – провинция: книга избранного». Новосибирск: Изд-во «Свиньин и сыновья», 2008. Улыбнись, ягненок гневный, С Рафаэлева холста... О.М. Когда умру, меня забудут реки, Уставленная удочками Волга Забудет первой – Полдень, нужно плыть, Качая на раменах облака. Они, мои рассеянные братья, Беспечные, до старости – младенцы, Они, увы, давно забыли время, Когда лежал я на руках Мадонны И улыбался, безвиновным, им. А где-то есть и рай для облаков! Да, натоскуется сырой мой череп В мечтах, всего скорей осуществимых, В земле, всего скорее – подмосковной. 2007 Опубликовано впервые: «Весь мир – провинция: книга избранного». Новосибирск: Изд-во «Свиньин и сыновья», 2008. Когда сошел потоп, остались двое, Девкалион и Пирра. У костра, среди водой поваленных деревьев, от пищи разомлев и от вина, удобно так устроились они, внизу река, вверху над ними звезды. – Жена! – сказал тогда Девкалион, – я радостен, твое лаская лоно, но кто, скажи мне, выйдет из него? – Цари! – ему ответствовала Пирра. – Цари над кем? Я рад, что больше нет нелепых этих злобных великанов, сто рук не заменяли им ума. Но нет ведь и людей! Пусть драчуны, любители вина и чеснока, кровосмесители и сыроеды, но это были подданные наши, унес их ледяной ревущий вал! – Пора нам спать! – так отвечала Пирра. Приснился им один и тот же сон, и утром они знали, что им делать, Вот взял Девкалион большой голыш, обточенный водою круглый камень, и, попросивши помощи у Зевса, через плечо его легонько бросил, и очень осторожно обернулся. Пред ним стоял довольно взрослый мальчик, плетеная повязка из травы, худой, но сильный, с умными глазами. Тогда взяла голыш царица Пирра, и помолилась мощной Афродите, и кинула через плечо, и вот, возникла девочка, опять в одной повязке, торчали дерзко маленькие груди, и в темных волосах алел цветок. Возникшее неловкое молчанье она спасла и за руку взяла богами ей дарованного мужа, и очень скоро двое побежали стремглав, туда, где, зеленея лесом, стоял водой нетронутый хребет. С тех пор прошли эоны и эоны, но, глядя на вечернюю зарю, я знаю, я – наследник этой пары. Пускай другие род к царям возводят, Нет! Мы – потомки кремешков простых. И, в этом есть плебейская гордыня! 2007 Опубликовано впервые: «Весь мир – провинция: книга избранного». Новосибирск: Изд-во «Свиньин и сыновья», 2008. Рыбаки Вот рыбаки, Они с небес закидывают сети, Чтоб уловить небесные слова, Что в лучший час мы говорим друг другу, Чтоб положить конец нелепой ссоре, Такое слово – золотая рыбка. Единожды покинувши уста, Оно взлетает, а затем витает Неспешно, над полями, над лесами, Как подобает рыбке золотой. Но рыбаки Лучистые закидывают сети, Особенно утрами. Вот и все, Попалась рыбка. Ей теперь в пруду Стеснительно, до вечности общаться С сестричками из всех времен и весей. Господь не неизменен. Он добрей Становится от наших добрых дел И злей от злых. Подумаем об этом. Господь не неизменен, и пора Ему уж разлюбить левиафанов, Что, бороздя бескрайние моря, Выкрикивают дерзости друг другу. Но эти далеко не улетают, И скоро тонут, как плохие птицы, Их подбирает великанша Хель, Бубня под нос с лицом багрово-синим, Она их в кадку, под охрану спрутов, Она хозяйка хуже Головлевой, Им неуютно, тесно и враждебно, Они гниют, и им судьба – забвенье. Кто помнит нынче гуннские проклятья? Практичный и неутомимый Дьявол И тот их за ненужностью забыл. 2007 Опубликовано впервые: «Дети Ра», № 10(60), 2009. Говорит прачка Земля грязна, земля немыта, И в зимний хлад, и в летний зной, К труду зовущее корыто Передо мной, передо мной. Тюки белья грузны и тленны, Тверда и нежна будь, рука, В корыте, словно хлопья пены, Беспомощные облака. 2008 Опубликовано впервые: «Арион», № 3, 2009. Незаметная правда Как росток сквозь асфальт, Прорастет, прорастет мое слово, Как росток сквозь асфальт, И на всех полюсах бытия, Как простая трава, Шелестеть будет днесь и сурово, Как простая трава, Незаметная правда моя. Уходите в Аид, Вы, что так бестолково неправы, Уносите свой шум, Пусть на всех полюсах бытия, Прорастя сквозь асфальт, Зашумят, забушуют дубравы, Будет птицами петь Неудобная правда моя. 2008 Опубликовано впервые: «Новый Мир», № 9, 2009. Говорит Тао Юань-мин «Я поставил свой дом В самой гуще людских жилищ...» Тао Юань-мин (перевод Л.Эйдлина) Поэты, вы – фруктовые деревья, Я счастлив, Что поставил свой дом в этом саду, Вырастил грушу, Под ней отдыхаю В жаркие дни. Дождь и солнце, Дождь и слякоть, Снег и ветер, Наконец – весна! Во всякое время года Деревья Протягивают мне свои плоды. Сорвешь, Надкусишь, Насладишься в доступной мере, А плод, вот он, Опять на ветке висит. Утро раннее, Солнце вешнее, Поэтические деревья – все в цвету, То-то будет скоро Новой молодой кислятины! Я, Тао Юань-мин, признаю, К старости полюбил Поэтическую кислятину. Поэту нужен Океан сочувствия, Жизнь поэта трудна, Мало в ней радости, Разве иногда подвыпивший друг Скажет: ты – гений! Поэту нужен Океан сочувствия. Редко-редко бывает, Появится незнакомый плод, Вкус удивительный, Тогда хочется Подойти и погладить дерево По колючей коре, Но нельзя, Требуются церемонии. 2009 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 12. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2010. Лета “In soft and delicate Lethe...” (Шекспир «Антоний и Клеопатра») Будет сонным дождливое лето В бесконечно родной стороне, Когда нас деликатная Лета На своем убаюкает дне. Грай сюда не достанет вороний, Всюду слышный на той стороне, Мы на лик поглядели горгоний И спокойны на илистом дне, Пусть там бродит растерянный Голем, Пусть гремит восхищенно о том Сонм ворон над заброшенным полем, Зарастающим чахлым кустом. 2009 Опубликовано впервые: Литературная газета, № 42, ноябрь 2010. Мир иной Ухожу искать великое «может быть». (Последние слова Рабле) Много мне минуло лет, У меня простаты нет И на сердце пять байпасов, Но я – склад боеприпасов И палю себе в пургу По известному врагу. Нелюдимо наше море, Штрих-пунктирчик здесь в фаворе, Здесь жиреет снежный сор, Нелюдимо наше море, Здесь за старческий задор Мне впаяют полный спор, Нелюдимо наше море Кафкианских долгих ссор. И глядят с улыбкой боги На разбитые дороги, На правителей плохих, На писателей лихих И на мой несносный пыл: «Ничего, де, парень был, До сих пор отважно пашет, Да недолго уж попляшет». Твердо знаю я об этом, Хорошо бывает летом, А зима уже трудна – Много выпито до дна. Сват Иван, как пить мы станем, Непременно всех помянем... А о ком ни разговор, Выясняется, что – вор. Говорит старуха деду: Я в Америку поеду! Лучше в Мексику, мой свет, Веселее места нет! Там бывает праздник Смерти, Пляшут крашеные черти, А на кладбище пойдешь, Надпись – просто упадешь: «Лопес здесь лежит, Хуан, Залезал ко всем в карман, Коль, Господь, в своем приятье Взять решишь его в объятья, Берегись за свой карман». Вот каков был дон Хуан! Хоть от темы воровской Веет на меня тоской, Славен юмор мексиканский! Над волной же океанской Слышен голос синевы, Что с Землею не на вы, Голос неба: Ну, Земля, Ты счастливица же, мля, Согласись, была невзрачна, А ведь замужем удачно, У тебя и стол и дом, Детки прыгают кругом, Ты счастливей всех планет, У Венеры мужа нет, И оставленная дева, Неслучившаяся Ева, Льет кислотные дожди На горючие груди И сияет по утрам – Издали не виден срам! Марс любил, а что в итоге? Вот как, значит, любят боги! А тебя Господь лелеет, Ну, порой не пожалеет, Саранчу нашлет на рожь, Так ведь – поводы даешь, Вечно с дьяволом шалишь, Все себя не усмиришь. Не сужу – я тоже грешен, Скоро буду я утешен, Как засыплют гроб трухой, Чьей-то лестью погребальной, Пафосом статьи прощальной, Эпитафией плохой: Мы не в Мексике, зане Не напишут обо мне Так смешно, как о Хуане, Приготовлю сам заране. Но в той рощице тенистой, За рекою той огнистой, В том великом «может быть» Не сумею я забыть Бренный, тленный мир иной, Не небесный, а земной. Там, крылами шевеля, Не утрачу, о Земля, Ревность я к твоим делам: Вынесла ль из дому хлам? Домик свой ты подмела ли? Есть ли лед в твоем подвале, Мед в кувшине на столе, Что творится на земле, Где как молния стрижи? Ты мне главное скажи: Суд свершился ли небес, Здесь мой главный интерес, Кто развешан там на реях, На Земле, не в эмпиреях? 2010 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 12. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2010. Когда вешние воды нахлынули, Дерево и упало. Верхушка в болото далеко завалилась, Но ствол, кора, камбий – Все к услугам моего интереса, Только надо соблюдать осторожность, Там, в дуплах, Скрываются Окукленные, Известные по каталогам, Боеголовки. Разрешите представиться – Фабр, Да, да, из тех самых Фабров, Пять поколений натуралистов, Прапрадедушка мой знаменитый, Он не только энтомологом, Но и художником был, В популярных книгах можно видеть его шедевр: Дохлая крыса, Пожираемая личинками бабочек и жуков. Я этих талантов не унаследовал, Но со мной прекрасная цифровая камера, Воображаю, какая будет сенсация, Когда в «Нейчур» появятся мои фотографии. Никто никогда еще не наблюдал, Как из гниющего дерева Вываливаются ядерные ракеты. Сюда на лошадке удобно ездить, Стреножу ее, пусть на травке пасется, Ежели волки – пальну из двустволки. Целое лето у меня впереди, До снега, надо думать, все кончится, Главное – не пропустить момент, Когда из дупел проклюнутся И начнут шлепаться в болотную жижу Ядерные боеголовки. Июнь, 2010 В печати: «Новый Мир», № 6, 2012. Не в коня корм Не в коня корм, Качаются фонари, Не в коня корм, Ты за окно посмотри Какой там осенний шторм, Сказано ведь – не в коня корм! Это продолжается от зари до зари, Были цари, где они, цари? Хлещет вода сверх всяких норм, Потому что – не в коня корм. «Тиммео данаос» – я тихо шепчу, Бойтесь данайцев, не гасите свечу, Не берите расписанное ими яйцо, В зеркало посмотрите на собственное лицо, Небытие имеет множество форм, Ибо давно сказано – не в коня корм! 2010 Опубликовано впервые: К востоку от солнца. Стихи и переводы. Альманах: выпуск 12. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2010. Памяти Леонида Мартынова Облако, полное млеком и мёдом, Плыло беспечно над тощим народом, Плыло туда, где у рек берега Из киселя или из творога. Гладко текут те молочные реки, Плещутся в них добродушные Шреки, Солнце над ними – родной колобок, То ль колобок, то ли ниток клубок. Мы же, страдая под музыку Шнитке, Думаем всё о той солнечной нитке: Вот ухватить бы, вот бы поймать, Долго и сладко на палец мотать. 2011 Опубликовано впервые: «День и ночь», № 6, 2011. Мое сотворение О бог с бараньей головой, Ваяй мою красу! Поставлен круг гончарный твой В тропическом лесу, Ты ростом с трехэтажный дом И занят весь своим трудом. Вокруг друзей твоих синклит Собрался и глядит, Бог-крокодил, бог-бегемот, Бог – древний трилобит. Вот, приулыбив нежный рот, Богиня-кошка ждет, Вот, не прикрыв зубов оскал, Глаза прищурил бог-шакал. Все ждут, когда настанет срок Им преподать мне свой урок, Все ждут, когда протиснусь я Сквозь щелку бытия. 2011 Опубликовано впервые в «Черепаха на острове». Скупой рыцарь Вот оно, Богатство мое неразменное, Русский язык… Спущусь в подвал, Крышки сундуков подыму, Свечи все запалю – Праздник себе устрою. Тынянов С его « Вазир-Мухтаром», Платонов, «Чевенгур», Бунин, Выбирай Хоть «Солнечный удар», хоть «Чистый понедельник», Бабель, «Смерть командира», Прочитал – И уже с начинкой. А вот Цветаевой стихи искрометные, О каждой строчке готов говорить. И я – скупой рыцарь? Никакой я не скупой рыцарь! Эй, Альбер, Иди-ка сюда! Возьми почитать Хоть «Капитанскую дочку»! Да некогда ему! Он «дейтрейдер». 2011 В печати: «Новый Мир», № 6, 2012. Койот Памяти Лианы Фиббс, которая койотов прикармливала, не говоря уж про аризонских рысей. Я – койот, я – Божий карат, Мало кто в мире мне рад, Я худ, неведомо, в чем душа, На моей шкуре парша. Я плачу ночью у разных стен, Но я не мистический феномен, Я гангрены реальнее, Ваша Честь, Мне тут оставляли прежде поесть. Все внезапно в жизни, все вдруг, И тебя допросят, любезный друг, «Не вы ль на койота смотрели вчера В инфракрасный прицел в три часа утра?» Отвечай: нет, не смотрел, ни-ни… Вверху небесные плыли огни, Внизу городские мерцали огни, Были чудные ночи и дивные дни! 2011 В печати: «Новый Мир», № 6, 2012. Вестник Я не безумный буревестник, Я просто вестник, просто вестник, Но не из лучших я гостей, Ведь вестник я дурных вестей. О, я молю – не убивайте, А вместо – щедро поливайте, Меня укорените тут, Где груши-яблони растут. Я стану деревом достойным, Плодоносящим летом знойным, Устал я жить в своем аду, Хочу быть деревом в саду. Одевшись крепкою корою, Я все, что знал, постыдно скрою, Забуду изо всех я сил, Какие вести разносил. 2012 Опубликовано впервые в «Черепаха на острове». |
|
||||