Жгут листья. Дым костров рассеян,
Но неба цвет не изменён.
Жду исполнителя Орфея
Из тех, мифических времён.

Желаю вновь и без возврата
То состоянье естества,
В котором песнь мою когда-то
Мне птица Б-жья принесла.

1968


Готовь себя к тяжёлой доле.
К тебе в горячечном бреду
Придут, как ветер в чисто поле,
Слова. Побудут и уйдут.

Причастный к высшему, ты знаешь,
Что и над Б-жеским есть власть.
И потеряв её, страдаешь,
И молишь, чтоб она нашлась.

1969


Чем жить? То, что казалось главным,
Становится заботой. Дорога жизни –
Теперь в ней изучаю каждый камень,
Который прежде мне служил опорой.
И, право, странно – так они похожи,
Ужели среди них краеугольный?

1970


Я выхожу из вод – Нептун, Шаман, Хозяин.
Знакомо: дело происходит под Таманью.
На берегу огни, изба, сырые сети.
Идёт безумная игра, и все мы дети.

Горят глаза, горит звезда, одна, другая.
Здесь ты жила, подруга дорогая.
Иду в избу, пишу роман или флиртую...
...Сто лет тому назад я здесь любил другую.

1971


Случайно сказанное слово
Раскроет душу до конца.
Так лист наброска чернового
Хранит волнение творца.

Случайно сказанное, злое,
Оно несёт из глубины
Всю боль сомнений, боль, какою
Бываем мы поражены.

Когда легко и без помарок
Слова пойдут за строем строй,
Сумей увидеть беспорядок
За отчеканенной строкой.

1974


«Я – год назад» и «я – сегодня» –
Два незнакомых человека.
И их знакомить ни к чему.
Они друг друга не поймут.

1974


Какое чувство – ожиданье!
И, не имея ничего,
Предпочитаю обладанью
Я предвкушение его.

1974


Ночной таинственный огонь,
Как летом в школе.
Как одинокий перегон
В бескрайнем поле.

Он одинок, он одинок
И днём, и ночью.
И догорит, как огонёк,
Когда захочет.

1975


Падает дождь на простуженный город.
Рано стемнело. Зажгли фонари.
Башни костёлов, как поднятый ворот,
Поднятый до наступленья зари.

В комнате нашей тепло и уютно.
Только слезинки дождя
Катятся, катятся, катятся, будто
Жить и не плакать – нельзя.

1975


Прозрачны воздух и вода.
Вот небо в озеро упало,
И утонувшая звезда
Лежит у самого причала.

И разбежались островки,
Как ребятня из подворотни…
Домов прибрежных огоньки
Не дозовутся нас сегодня.

1975


Туманы опустились на поля.
И мир возник, как черновой набросок,
В котором всё неясно, но нельзя
Добавить ничего или отбросить.

Так схвачен мир в рисунке черновом:
Отбросив все подробности, диктуешь
Рельефы дня. И мир, такой цветной,
Бледней, чем чёрно-белый твой рисунок.

1975


Листья по улицам мечутся.
Пыль да песок на зубах.
Осень дряхлеет. Полмесяца –
И подкрадётся зима.

Скудное солнце прощается,
Каждым лучом дорожит.
Снег выпадать порывается,
Но переходит в дожди.

1975


Устлана улица листьями,
Жёлтыми листьями осени,
Будто бы шкурами лисьими
Женские плечи обложены.

Ветер, мужик беспечальный,
Их закружил и развеял,
Выдохся – и моментально
Веером бросил под двери.

1975–1976


Две недели
Пролетели.
Не осталось и следа.
Были, не были?
Хотели
Задержать их.
Не сумели.
Пролетели
Две недели,
Не вернутся никогда.

1976


Художнику легче –
Он пишет с натуры.
Что видит, то пишет:
Цвета и фигуры.

Поэту труднее.
Он слова не видит.
Сначала он любит,
Потом ненавидит.

Потом он берёт
Раскалённое слово,
И стихотворенье
Почти что готово.

А чтобы поставить
Последнюю точку,
Он в жизни меняет
Последнюю строчку.

1976


Над городом трезвон колоколов.
Испуганные птицы улетают
И долго путь прощальный совершают
Над городом, где звон колоколов.

Потом, как бы в предчувствии беды,
Колокола и птицы замолкают,
А люди маски с лиц своих срывают,
Как перед наступлением беды.

Встревоженные птицы улетят.
Их юг к себе и так всё время тянет.
Колокола трезвонить перестанут,
И только люди помнить не устанут,
Какими могут быть, когда хотят.

1976


Язык Армении – как эхо,
Как разговор далёких гор.
Язык Литвы прозрачен. Это
Прозрачность голубых озёр.

Они различны меж собою,
Но оба дороги. Во мне
Их беспокойство вековое,
Как привкус терпкости на дне.

1976


Стихи – не биография поэта.
Они – его непрожитая жизнь.
Сожжённые и выжившие – это
Рассказ о том, как он хотел прожить.

1976


Страшны не средние века.
Страшно средневековье,
Где счёт идёт не головам,
А просто поголовью.

1976


Недоскажи чуть-чуть. Оставь возможность
Быть понятым не так, как ты хотел.
Пусть говорят, что это слишком сложно,
Что выразить себя ты не сумел.

Что стих, как жизнь, нельзя слагать не целясь...
Но ты ведь знаешь: дело просто в том,
Что истина рождается как ересь,
А истиной становится потом.

1976–1977


Война. И снова взвод за взводом...
Нет-нет. И снова сын за сыном,
И муж за мужем, брат за братом
Уходят в топи и болота,
Уходят в горы и пустыни,
Уходят в небо и под воду,
И остаются насовсем...

Потом им памятник поставят.
Один на всех в конечном счёте.
Потом их матери и жёны,
Потом их сёстры и подруги,
Остаток жизни коротая,
Их будут помнить молодыми,
Их будут помнить пожилыми,
И будут помнить их такими,
Какими их не знал никто.
Не знал никто и не узнает...
Но это будет всё потом.
Ну, а пока что взвод за взводом,
И батальон за батальоном,
И все, кто есть на белом свете,
Уходят с песней невесёлой.
Уходят с песнею...
Уходят.
Война!

1979


Огонёк за околицей
Догорел и погас.
Чей-то голос доносится,
Тьма – хоть выколи глаз.

И луна где-то спряталась,
Звёзд не видно совсем.
Может, звёздочку сватают
И созвали гостей.

И в соседней Галактике
Веселятся и пьют.
А под утро, проказницы,
Еле слышно придут.

1979


Как говорят, атака захлебнулась.
И захлебнулся мальчик быстрой кровью.
Когда упал он нехотя, как будто,
Как будто балуясь,
Как будто бы играя,
Как будто полежит и снова встанет,
И вновь с друзьями будет он носиться,
Пока его не позовут: «Обедать!».

1979


Наспех, торопливо
Обними его.
Жди нетерпеливо
Писем... Для чего?

Ведь потом и письма
Где-то пропадут.
А потом другие
С той войны придут.

Жизнь промчится мимо,
Только и всего.
Зимы всё да зимы,
Больше ничего.

1979


Вот пара танцует. Она
(Она – это женщина в белом)
Бела, словно крашена мелом,
И сам он бледней полотна.

Кончается летний сезон.
Танцует последняя пара.
Танцуют, друг другу не пара,
И тает несбыточный сон.

1981–1983


Идёт война. Не где-то – рядом с нами.
Пока не в нашем доме. Лишь пока.
Когда она и к нам придёт, не знаем.
Но знаем, что она недалека.

Что из того, что мы не виноваты.
Пришли совсем другие времена.
И не переоденут нас в солдаты –
Ведь это же гражданская война.

1991


А мы-то думали, что нас
История не тронет.
Что, отыгравшись на отцах,
Оставит нас в покое.

Но, словно страшный зверь, она,
Лишь сделав передышку,
Готовит новый пир. Но нам
Не дочитать ту книжку.

1991


Россия встала на дыбы,
Поводья где-то волокутся.
Лишь соскочившие спасутся,
А прочим – ждать своей судьбы.

Но разве можно тем помочь,
Кто сам себе не помогает,
И не живёт, а доживает,
Себя не в силах превозмочь?

Как этот выбор невелик:
Ни соскочить, ни зацепиться...
Хотелось жизнью насладиться,
А получился черновик.

1991


Разлом эпох. Как прорубь между льдинами,
И люди в обжигающей воде.
Как выжить, как остаться невредимыми?
Читать Евангелие? От кого и где?

Эпохи друг от друга отдаляются.
И человек, попавший под разрыв,
В последний раз спасти себя пытается...
Спасёт, но только жизнью заплатив.

1991


Деревья Хаффмена и числа Фибоначчи...
Их связь неочевидна, не видна.
Увидеть и узнать её – удача,
Которая сближает времена.

Зачем сближать? Что с этой связью делать?
Возникшая как лёгкий карнавал,
Теперь реальность жёсткая, владеет
Всем связанным и тем, кто всё связал.

И ничего нельзя переиначить...
Стремимся к цели, позабыв о том,
Что даже и решённая задача,
Спросив одно, ответит о другом.

1994


Скрипач в подземном переходе,
Сняв выражение с лица,
Играет классику прохожим.
Без сокращений, до конца.

Смычка пронзительные звуки,
Сливаясь с запахом мочи,
Отождествляют все науки
С одной – «Смиряйся и молчи».

Но инструмент наук не знает.
В дуэте, вырвавшись вперёд,
Он скрипку первую играет
И исполнителя ведёт.

1995


Жизнь, ты словно приговор с отсрочкой.
Всё известно, кроме одного.
Где-то там отмерен срок твой точный,
Но тебе не скажут ничего.

И, почти забыв что ты не вечен,
В бесконечность тянешь жизни нить...
Даже если будешь безупречен,
Ничего не сможешь изменить.

Некого просить. И между делом,
Страхи и надежды пережив,
Ты уйдёшь, как будто здесь и не был,
Место для других освободив.

1998


Пока ещё по именам
Тех, кто убит, перечисляют.
Их фото в чёрном заполняют
Газеты и телеэкран.

Но места стало не хватать.
И вскоре просто краткой строчкой –
Когда и где, и сколько точно
Лишь цифрой будут сообщать.

Знакомый не однажды путь...
Когда и цифр собрать не сможем,
Одно останется, быть может, –
К одной семье себя вернуть.

2002


Тексты предоставлены автором