Поэзия Московского Университета от Ломоносова и до ...

Баллада

Перед воеводой молча он стоит;
Голову потупил – сумрачно глядит.

С плеч могучих сняли бархатный кафтан;
Кровь струится тихо из широких ран.

Скован по ногам он, скован по рукам:
Знать, ему не рыскать ночью по лесам!

Думает он думу – дышит тяжело:
Плохо!.. видно, время доброе прошло.

«Что, попался, парень? Долго ж ты гулял!
Долго мне в тенёта волк не забегал!

Что же приумолк ты? Слышал я не раз –
Песенки ты мастер петь в весёлый час;

Ты на лад сегодня вряд ли попадёшь...
Завтра мы услышим, как ты запоёшь».

Взговорил он мрачно: «Не услышишь, нет!
Завтра петь не буду – завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой;
Сам ты запоёшь, чай, с радости такой!..

Мы певали песни, как из леса шли –
Как купцов с товаром мы в овраг вели...

Ты б нас тут послушал – ладно пели мы;
Да не долго песней тешились купцы...

Да ещё певал я – в домике твоём;
Запивал я песни – всё твоим вином;

Заедал я чарку – барскою едой;
Целовался сладко – да с твоей женой».

Нe позднее 1841

Старый помещик

1
Вот и настал последний час...
Племянник, слушай старика.
Тебя я бранивал не раз
И за глазами и в глаза:
Я был брюзглив – да как же быть!
Не научился я любить...
Ты дядю старого прости,
Казну, добро себе возьми,
А как уложишь на покой,
Не плачь; ступай, махни рукой!

2
И я был молод, ел и пил,
И красных девушек ласкал,
И зайцев сотнями травил,
С друзьями буйно пировал...
Бывало, в город еду я –
Купцы бегут встречать меня...
Я первым славился бойцом,
И богачом, и молодцом.
Богатство всё перевелось –
Да что!.. любить не довелось!

3
И сам не знаю отчего:
Не то чтоб занят был другим
Иль время скоро так прошло...
Но только не был я любим –
И не любил; зато тоска
Грызёт и давит старика –
И в страшный час, последний час,
Ты видишь – слёзы льют из глаз:
Мне эти слёзы жгут лицо,
И стыдно мне и тяжело...

4
Ах, Ваня, Ваня! что мне в том,
Что я деньжонок накопил,
Что церковь выстроил и дом:
Я не любим, я не любил!
Что в деньгах мне? Возьмите всё
Добро последнее моё –
Да лишь бы смерть подождала
И насладиться мне дала...
Ах, дайте страсть узнать и жизнь –
И я умру без укоризн!

5
Я грешник, Ваня. Мне бы след
Теперь подумать и о том,
Как Богу в жизни дать ответ,
Послать бы надо за попом...
Но всё мерещится – вот, вот
Ко мне красавица идёт...
Я слышу робкий шум шагов
И страстный лепет милых слов,
И в голове моей седой
Нет места мысли неземной.

6
Я худо вижу... Смерть близка...
Ну, жизнь бесплодная, прощай!
Ох, Ваня! страшная тоска...
Родимый, руку мне подай...
Смотри же, детям расскажи,
Что дед их умер от тоски,
Что он терзался и рыдал,
Что тяжело он умирал –
Как будто грешный человек,
Хоть он и честно прожил век.

(1837–1841)

Заметила ли ты, о друг мой молчаливый,
О мой забытый друг, о друг моей весны,
Что в каждом дне есть миг глубокой, боязливой,

Почти внезапной тишины?

И в этой тишине есть что-то неземное,
Невыразимое... душа молчит и ждёт:
Как будто в этот миг всё страстное, живое

О смерти вспомнит и замрёт.

О, если в этот миг невольною тоскою
Стеснится грудь твоя и выступит слеза...
Подумай, что стою я вновь перед тобою,

Что я гляжу тебе в глаза.

Любовь погибшую ты вспомни без печали;
Прошедшему, мой друг, предаться не стыдись...
Мы в жизни хоть на миг друг другу руки дали,

Мы хоть на миг с тобой сошлись.

Нe позднее 1842

Толпа

Посвящено В.Г.Белинскому

Среди людей, мне близких... и чужих,
Скитаюсь я – без цели, без желанья.
Мне иногда смешны забавы их...
Мне самому смешней мои страданья.
Страданий тех толпа не признаёт;
Толпа – наш царь – и ест и пьёт исправно
И, что в душе задумчивой живёт,
Болезнию считает своенравной.
И права ты, толпа! Ты велика,
Ты широка – ты глубока, как море...
В твоих волнах всё тонет: и тоска
Нелепая, и истинное горе.
И ты сильна... И знает тебя Бог –
И над тобой Он носится тревожно...
Перед тобой я преклониться мог,
Но полюбить тебя – мне невозможно.
Я ни одной тебе не дам слезы...
Не от тебя я ожидаю счастья –
Но ты растёшь, как море в час грозы,
Без моего ненужного участья.
Гордись, толпа! Ликуй, толпа моя!
Лишь для тебя так ярко блещет небо...
Но всё ж я рад, что независим я,
Что не служу тебе я ради хлеба...
И я молчу – о том, что я люблю...
Молчу о том, что страстно ненавижу –
Я похвалой толпы не удивлю,
Насмешками толпы я не обижу...
А толковать – мечтать с самим собой,
Беседовать с прекрасными друзьями...
С такой смешной – ребяческой мечтой
Расстался я, как с детскими слезами...
А потому... мне жить не суждено...
И я тяну с усмешкой торопливой
Холодной злости – злости молчаливой
Хоть горькое, но пьяное вино.

Нe позднее 1843

	Баллада Перед воеводой молча он стоит; Голову потупил – сумрачно глядит. С плеч могучих сняли бархатный кафтан; Кровь струится тихо из широких ран. Скован по ногам он, скован по рукам: Знать, ему не рыскать ночью по лесам! Думает он думу – дышит тяжело: Плохо!.. видно, время доброе прошло. «Что, попался, парень? Долго ж ты гулял! Долго мне в тенёта волк не забегал! Что же приумолк ты? Слышал я не раз – Песенки ты мастер петь в весёлый час; Ты на лад сегодня вряд ли попадёшь... Завтра мы услышим, как ты запоёшь». Взговорил он мрачно: «Не услышишь, нет! Завтра петь не буду – завтра мне не след; Завтра умирать мне смертию лихой; Сам ты запоёшь, чай, с радости такой!.. Мы певали песни, как из леса шли – Как купцов с товаром мы в овраг вели... Ты б нас тут послушал – ладно пели мы; Да не долго песней тешились купцы... Да ещё певал я – в домике твоём; Запивал я песни – всё твоим вином; Заедал я чарку – барскою едой; Целовался сладко – да с твоей женой». Нe позднее 1841 Старый помещик 1 Вот и настал последний час... Племянник, слушай старика. Тебя я бранивал не раз И за глазами и в глаза: Я был брюзглив – да как же быть! Не научился я любить... Ты дядю старого прости, Казну, добро себе возьми, А как уложишь на покой, Не плачь; ступай, махни рукой! 2 И я был молод, ел и пил, И красных девушек ласкал, И зайцев сотнями травил, С друзьями буйно пировал... Бывало, в город еду я – Купцы бегут встречать меня... Я первым славился бойцом, И богачом, и молодцом. Богатство всё перевелось – Да что!.. любить не довелось! 3 И сам не знаю отчего: Не то чтоб занят был другим Иль время скоро так прошло... Но только не был я любим – И не любил; зато тоска Грызёт и давит старика – И в страшный час, последний час, Ты видишь – слёзы льют из глаз: Мне эти слёзы жгут лицо, И стыдно мне и тяжело... 4 Ах, Ваня, Ваня! что мне в том, Что я деньжонок накопил, Что церковь выстроил и дом: Я не любим, я не любил! Что в деньгах мне? Возьмите всё Добро последнее моё – Да лишь бы смерть подождала И насладиться мне дала... Ах, дайте страсть узнать и жизнь – И я умру без укоризн! 5 Я грешник, Ваня. Мне бы след Теперь подумать и о том, Как Богу в жизни дать ответ, Послать бы надо за попом... Но всё мерещится – вот, вот Ко мне красавица идёт... Я слышу робкий шум шагов И страстный лепет милых слов, И в голове моей седой Нет места мысли неземной. 6 Я худо вижу... Смерть близка... Ну, жизнь бесплодная, прощай! Ох, Ваня! страшная тоска... Родимый, руку мне подай... Смотри же, детям расскажи, Что дед их умер от тоски, Что он терзался и рыдал, Что тяжело он умирал – Как будто грешный человек, Хоть он и честно прожил век. (1837–1841) Заметила ли ты, о друг мой молчаливый, О мой забытый друг, о друг моей весны, Что в каждом дне есть миг глубокой, боязливой, Почти внезапной тишины? И в этой тишине есть что-то неземное, Невыразимое... душа молчит и ждёт: Как будто в этот миг всё страстное, живое О смерти вспомнит и замрёт. О, если в этот миг невольною тоскою Стеснится грудь твоя и выступит слеза... Подумай, что стою я вновь перед тобою, Что я гляжу тебе в глаза. Любовь погибшую ты вспомни без печали; Прошедшему, мой друг, предаться не стыдись... Мы в жизни хоть на миг друг другу руки дали, Мы хоть на миг с тобой сошлись. Нe позднее 1842 Толпа Посвящено В.Г.Белинскому Среди людей, мне близких... и чужих, Скитаюсь я – без цели, без желанья. Мне иногда смешны забавы их... Мне самому смешней мои страданья. Страданий тех толпа не признаёт; Толпа – наш царь – и ест и пьёт исправно И, что в душе задумчивой живёт, Болезнию считает своенравной. И права ты, толпа! Ты велика, Ты широка – ты глубока, как море... В твоих волнах всё тонет: и тоска Нелепая, и истинное горе. И ты сильна... И знает тебя Бог – И над тобой Он носится тревожно... Перед тобой я преклониться мог, Но полюбить тебя – мне невозможно. Я ни одной тебе не дам слезы... Не от тебя я ожидаю счастья – Но ты растёшь, как море в час грозы, Без моего ненужного участья. Гордись, толпа! Ликуй, толпа моя! Лишь для тебя так ярко блещет небо... Но всё ж я рад, что независим я, Что не служу тебе я ради хлеба... И я молчу – о том, что я люблю... Молчу о том, что страстно ненавижу – Я похвалой толпы не удивлю, Насмешками толпы я не обижу... А толковать – мечтать с самим собой, Беседовать с прекрасными друзьями... С такой смешной – ребяческой мечтой Расстался я, как с детскими слезами... А потому... мне жить не суждено... И я тяну с усмешкой торопливой Холодной злости – злости молчаливой Хоть горькое, но пьяное вино. Нe позднее 1843
	Весенний вечер Гуляют тучи золотые Над отдыхающей землёй; Поля просторные, немые Блестят, облитые росой; Ручей журчит во мгле долины, Вдали гремит весенний гром, Ленивый ветр в листах осины Трепещет пойманным крылом. Молчит и млеет лес высокий, Зелёный, тёмный лес молчит. Лишь иногда в тени глубокой Бессонный лист прошелестит. Звезда дрожит в огнях заката, Любви прекрасная звезда, А на душе легко и свято, Легко, как в детские года. Нe позднее 1843
из цикла «вариации»	III. (В дороге) Утро туманное, утро седое, Нивы печальные, снегом покрытые, Нехотя вспомнишь и время былое, Вспомнишь и лица, давно позабытые. Вспомнишь обильные страстные речи, Взгляды, так жадно, так робко ловимые, Первые встречи, последние встречи, Тихого голоса звуки любимые. Вспомнишь разлуку с улыбкою странной, Многое вспомнишь родное, далёкое, Слушая ропот колёс непрестанный, Глядя задумчиво в небо широкое. Нe позднее 1843 Когда давно забытое названье Расшевелит во мне, внезапно, вновь, Уже давно затихшее страданье, Давным-давно погибшую любовь,– Мне стыдно, что так медленно живу я, Что этот хлам хранит душа моя, Что ни слезы, ни даже поцелуя – Что ничего не забываю я. Мне стыдно, да; а там мне грустно станет, И неужель подумать я могу, Что жизнь меня теперь уж не обманет, Что до конца я сердце сберегу? Что вправе я отринуть горделиво Все прежние, все детские мечты, Всё, что в душе цветёт так боязливо, Как первые, весенние цветы? И грустно мне, что то воспоминанье Я был готов презреть и осмеять... Я повторю знакомое названье – В былое весь я погружён опять. Нe позднее 1843 Федя Молча въезжает – да ночью морозной Парень в село на лошадке усталой. Тучи седые столпилися грозно, Звёздочки нет ни великой, ни малой. Он у забора встречает старуху: «Бабушка, здравствуй!» – «А, Федя! Откуда? Где пропадал ты? Ни слуху ни духу!» «Где я бывал – не увидишь отсюда! Живы ли братья? Родная жива ли? Наша изба всё цела, не сгорела? Правда ль, Параша, – в Москве мне сказали Наши ребята, – постом овдовела?» «Дом ваш как был – словно полная чаша, Братья все живы, родная здорова, Умер сосед – овдовела Параша Да через месяц пошла за другого». Ветер подул... Засвистал он легонько; На небо глянул и шапку надвинул, Молча рукой он махнул и тихонько Лошадь назад повернул – да и сгинул. Нe позднее 1843 К *** Через поля к холмам тенистым Промчался ливень... Небо вдруг Светлеет... Блеском водянистым Блестит зелёный, ровный луг. Гроза прошла... Как небо ясно! Как воздух звучен и душист! Как отдыхает сладострастно На каждой ветке каждый лист! Оглашено вечерним звоном Раздолье мирное полей... Пойдём гулять в лесу зелёном, Пойдём, сестра души моей. Пойдём, о ты, мой друг единый, Любовь последняя моя, Пойдём излучистой долиной В немые, светлые поля. И там, где жатва золотая Легла волнистой полосой, Когда заря взойдёт, пылая, Над успокоенной землёй, – Позволь сидеть мне молчаливо У ног возлюбленных твоих... Позволь руке твоей стыдливо Коснуться робких губ моих... 1844 (возможно, 1842) Брожу над озером... Туманны Вершины круглые холмов, Темнеет лес, и звучно-странны Ночные клики рыбаков. Полна прозрачной, ровной тенью Небес немая глубина... И дышит холодом и ленью Полузаснувшая волна. Настала ночь; за ярким, знойным, О сердце! за тревожным днём, – Когда же ты заснёшь спокойным, Пожалуй, хоть последним сном? Нe позднее 1844 Долгие, белые тучи плывут Низко над тёмной землёю... Холодно... лошади дружно бегут, Еду я поздней порою... Еду – не знаю, куда и зачем. После подумать успею. Еду, расставшись со всеми – со всем, Со всем, что любить я умею. Молча сидит и не правит ямщик... Голову грустно повесил. Думать я начал – и сердцем поник, Так же, как он, я невесел. Осень... везде пожелтела трава. Ветер и воет и мчится. Дрожью сокрытой дрожит вся душа, Странной тоскою томится. Смерть ли я вспомнил? иль жаль мне моей Жизни, изгаженной роком? Тихо ямщик мой запел – и темней Стало на небе широком. Нe позднее 1841 Осенний вечер... Небо ясно, А роща вся обнажена – Ищу глазами я напрасно: Нигде забытого листа Нет – по песку аллей широких Все улеглись и тихо спят, Как в сердце грустном дней далёких Безмолвно спит печальный ряд. Нe позднее 1842 Дай мне руку – и пойдём мы в поле, Друг души задумчивой моей... Наша жизнь сегодня в нашей воле – Дорожишь ты жизнию своей? Если нет, мы этот день погубим, Этот день мы вычеркнем шутя. Всё, о чём томились мы, что любим, Позабудем до другого дня... Пусть над жизнью пёстрой и тревожной Этот день, не возвращаясь вновь, Пролетит, как над толпой безбожной Детская, смиренная любовь... Светлый пар клубится над рекою, И заря торжественно зажглась. Ах, сойтись хотел бы я с тобою, Как сошлись с тобой мы в первый раз. «Но к чему, не снова ли былое Повторять?» – мне отвечаешь ты. Позабудь всё тяжкое, всё злое, Позабудь, что расставались мы. Верь: смущён и тронут я глубоко, И к тебе стремится вся душа Жадно так, как никогда потока В озеро не просится волна... Посмотри, как небо дивно блещет, Наглядись, а там кругом взгляни – Ничего напрасно не трепещет, Благодать покоя и любви... И в себе присутствие святыни Признаю, хоть недостоин ей. Нет стыда, ни страха, ни гордыни, Даже грусти нет в душе моей... О, пойдём – и будем ли безмолвны, Говорить ли станем мы с тобой, Зашумят ли страсти, словно волны, Иль уснут, как тучи под луной, – Знаю я, великие мгновенья, Вечные с тобой мы проживём. Этот день, быть может, день спасенья, Может быть, друг друга мы поймём. Нe позднее 1842 Когда я молюсь Когда томительное, злое Берёт раздумие меня... Когда, как дерево гнилое, Всё распадается святое, Чему так долго верил я... Когда так дерзко, так нахально Шумит действительная жизнь И содрогается печально Душа – без сил, без укоризн... Когда подумаю, что даром Мой страстный голос прозвенит И даже глупым, грубым жаром Ничья душа не загорит... Когда ни в ком ни ожиданья, Ни даже смутной нет тоски, Когда боятся так страданья, Когда так правы старики, – Тогда – тогда мои молитвы Стремятся пламенно к нему, Стремятся жадно к богу битвы, К живому богу моему. Нe позднее 1843 К.А.Фарнгагену фон Энзе^) Теперь, когда Россия наша Своим путём идёт одна И, наконец, отчизна ваша К судьбам другим увлечена – Теперь, в великий час разлуки, Да будут русской речи звуки Для вас залогом, что года Пройдут – и кончится вражда; Что, чуждый немцу с колыбели, Через один короткий век Сойдётся с ним у той же цели, Как с братом, русский человек; Что, если нам теперь по праву Проклятия гремят кругом, – Мы наш позор и нашу славу Искупим славой и добром... Всему, чем ваша грудь согрета, – Всему сочувствуем и мы; И мы желаем мира, света, Не разрушенья – и не тьмы. Нe позднее 1847*
	Я шёл среди высоких гор... Я шёл среди высоких гор, Вдоль светлых рек и по долинам... И всё, что ни встречал мой взор, Мне говорило об едином: Я был любим! любим я был! Я всё другое позабыл! Сияло небо надо мной, Шумели листья, птицы пели... И тучки резвой чередой Куда-то весело летели... Дышало счастьем всё кругом, Но сердце не нуждалось в нём. Меня несла, несла волна, Широкая, как волны моря! В душе стояла тишина Превыше радости и горя... Едва себя я сознавал: Мне целый мир принадлежал! Зачем не умер я тогда? Зачем потом мы оба жили? Пришли года... прошли года – И ничего не подарили, Что б было слаще и ясней Тех глупых и блаженных дней. Ноябрь 1878 Крокет в Виндзоре Сидит королева в Виндзорском бору... Придворные дамы играют В вошедшую в моду недавно игру; Ту крокет игру называют. Катают шары и в отмеченный круг Их гонят так ловко и смело... Глядит королева, смеётся... и вдруг Умолкла... лицо побледнело. Ей чудится: вместо точёных шаров, Гонимых лопаткой проворной, Катаются целые сотни голов, Обрызганных кровию чёрной... То головы женщин, девиц и детей... На лицах – следы истязаний, И зверских обид, и звериных когтей – Весь ужас предсмертных страданий. И вот королевина младшая дочь – Прелестная дева – катает Одну из голов – и всё далее, прочь – И к царским ногам подгоняет. Головка ребёнка в пушистых кудрях, И ротик лепечет укоры... И вскрикнула тут королева – и страх Безумный застлал её взоры. «Мой доктор! На помощь! Скорей!» – И ему Она поверяет виденье... Но он ей в ответ: «Не дивлюсь ничему; Газет вас расстроило чтенье. Толкует нам «Times», как болгарский народ Стал жертвой турецкого гнева... Вот капли... примите... всё это пройдёт!» И в замок идёт королева. Вернулась домой и в раздумье стоит... Склонились тяжёлые вежды... О ужас! кровавой струёю залит Весь край королевской одежды! «Велю это смыть! Я хочу позабыть! На помощь, британские реки!» «Нет, ваше величество! Вам уж не смыть Той крови невинной вовеки!» 20 июля 1876, Санкт-Петербург
тексты для романсов Полины Виардо	Синица Слышу я: звенит синица Средь желтеющих ветвей... Здравствуй, маленькая птица, Вестница осенних дней! Хоть грозит он нам ненастьем, Хоть зимы он нам пророк, Дышит благодатным счастьем Твой весёлый голосок. Дышит благодатным счастьем Твой весёлый голосок. В песенке твоей приветной Слух пленён ужели ж мой Лишь природы безответной Равнодушною игрой? Иль беспечно распевает И в тебе охота жить – Та, что людям помогает Смерть и жизнь переносить? Та, что людям помогает Смерть и жизнь переносить? Разлука О разлука, разлука! Как ты сердцу горька. Терзает его скука, Сожигает тоска! Терзает его скука, Терзает его скука, Сожигает тоска, Сожигает тоска. Терзает его скука, Сожигает тоска, Сожигает тоска! Где бывалая сила? Увы, где прежний я? Меня ты разлюбила... Но не кляну тебя! Где бывалая сила? Увы! Где прежний я? Меня ты разлюбила... Но не кляну тебя! Меня ты разлюбила... Но не кляну тебя! О разлука, разлука! Как ты сердцу горька… Терзает его скука, Сожигает тоска! Терзает его скука, Терзает его скука, Сожигает тоска, Сожигает тоска. Терзает его скука, Сожигает тоска, Сожигает тоска! Перед судом (Из Гёте) Под сердцем моим чьё дитя я ношу, Не знать тебе, судья! Га! Ты кричишь: «Развратница!..» Честная женщина я! Честная женщина я! И с кем я спозналась, тебе не узнать! Мой друг мне верен навек! Ходит ли в шёлке да в бархате он, Бедный ли он человек. Насмешки, стыд, позор людской – Всё я готова снесть... Меня не выдаст милый мой… И Бог на небе есть! Вы, судьи, судьи вы мои, Молю, оставьте нас... Дитя моё! И ничего Не просим мы у вас... Дитя моё! И ничего Не просим мы, нет! у вас! Загубленная жизнь (Из Р.Поля) Глядит на закат она солнца, И взор отуманен слезой... На память приходит ей юность, Невинности сон золотой, Невинности сон золотой, Невинности сон золотой! И тот, что был сердцу дорог, И всё, чем так сладко жилось, – Всё чёрной скрыто завесой, Всё сгибло, навек унеслось. А бабушка тихо слагает Дрожащие, бледные руки И бледными шепчет устами: «Подай нам кончину без муки!» «Подай нам кончину без муки!» «Стоит погода злая!» (Из Гейне) Стоит погода злая! Что за погода злая! Сердито шумит гроза... Сижу под окошком – и молча Вперил я во мрак глаза. Вдали огонёк одинокий Тихонько бредёт... С фонариком, вижу, старушка Там дряхлой стопой идёт. Муки купить, яичек И масла нужно ей... Пирог спечь она хочет Для дочери своей, Для дочери своей. А та лежит на кресле И, щурясь, глядит на ночник... Пушистые кудри мягко Льются на розовый лик. Пушистые кудри мягко Льются на розовый лик. А та лежит на кресле И, щурясь, глядит на ночник... Что за погода злая! И.С.Тургенев Сочинения, т. 1. М.–Л., изд-во Академии наук СССР, 1960. Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах, т. 13. М.–Л.: Наука, 1967.