[Письмо А.К.Толстого издателю и редактору «Современника» П.А.Плетнёву от 11 марта 1840 г. Обстоятельства этой мистификации неизвестны.]


     Милостивый государь
                                       Пётр Александрович,
     Если Вы найдёте стихотворения сии достойными «Современника», то я почту себя счастливым, содействовав к толщине сего журнала. Так как я малороссиянин, то легко быть может, что Вы встретите в меня ошибкы против правописания. В таком случае Вы, милостивый государь, немало меня обяжите, приняв на себя труд оные исправить, ибо мне на старости лет учиться Орфографии и Пунктуацыи кажется столько же трудним, сколько и бесполезним!
     Прымите, милостивый государь, уверение в истинном почтении и совершенной преданности, с которымы честь имею бить
                        Вашим покорнейшим слугою.

                                                                        Афанасий Погорельский


     …Я прочитал сегодня речь графа Панина к депутатам. Она очень хороша, особенно её конец: «Господа, мои двери вам всегда будут отворены, но, к сожалению, я принимать вас не могу». Это напоминает мне, как один начальник, принимая меня и ещё несколько человек в комнате, где не было ни одного стула, обратился к нам, делая рукой округлый жест: «Милости просим садиться, господа!»

     [Из письма Б.М.Маркевичу от 20 марта (1 апреля) 1860 г., Погорельцы; перевод с французского]


     …Женщины в Равенне – удивительно миловидные и исключительно хорошо сложены. Я пошёл гулять после захода солнца и, дойдя до дворца Теодориха, увидел у его дверей молодую девушку, с которой мне захотелось поговорить, а чтобы завязать беседу, я спросил её, не боится ли она привидений. «Нисколько!» – ответила она. «Но вы живёте в этих развалинах?» – «Не такие уж развалины!» – ответила она. «Я хотел бы их посмотреть». – «Идёмте со мной, я вам всё покажу». И так хорошо она взялась за дело, и так хорошо у нас это дело пошло, что мы вместе стали взбираться по лестницам византийских времён, и не успели мы взобраться на самый верх, как совсем стемнело. В Равенне темнеет очень быстро, тогда lucciole^*) так и бороздят улицы, все поросшие травой, кустарником и красными маками. Я уже ничего не видел, и ей пришлось вести меня под руку. И тут мне пришло в голову напугать её, и я сказал, что это я – Одоакр, похороненный в саду. Она задрожала. Мне стоило величайших усилий убедить её, что я не привидение, а вполне живой человек.

     [Из письма Б.М.Маркевичу от 26 мая 1869 г., Красный Рог; перевод с французского]


     …Посылаю я в Почеп телеграмму, написанную по-французски и адресованную в Лондон Николаю Жемчужникову. Такие телеграммы посылаются обычно эстафетой из Почепа в Брянск, откуда уже действием электричества направляются по назначению. Телеграмму мне возвращают с указанием, что телеграмму в Лондон надо послать с нарочным в Брянск. Почему? Не имею понятия. Однако отправляю нарочного в Брянск, за 55 вёрст отсюда. Через два дня он привозит назад телеграмму и сообщает, что мне её надо написать целиком по-французски, без единого английского слова. Английские же слова составляли адрес: Smith, Payne and Smith. Скажите мне, как перевести эти слова на французский?

     [Из письма Б.М.Маркевичу от 14 мая 1871 г., Красный Рог; перевод с французского]


А.К. Толстой.
Собрание сочинений, т. 4. М.: Художественная литература, 1964.