Природа с красоты своей Покрова снять не позволяет, И ты машинами не вынудишь у ней, Чего твой дух не угадает. 1872 В сне земном мы тени, тени... Жизнь игра теней, Ряд далёких отражений Вечно светлых дней. Но сливаются уж тени, Прежние черты Прежних ярких сновидений Не узнаешь ты. Серый сумрак предрассветный Землю всю одел; Сердцем вещим уж приветный Трепет овладел. Голос вещий не обманет. Верь, проходит тень, Не скорби же: скоро встанет Новый вечный день. 9 июня 1875 Истинно тот есть любимец богов, кто жизни весною Миртом главы не венчал, кого только в грёзах манила Нежной рукой золотая царица Китеры. Дарами Муз и харит небогатый, пусть древнего Кроноса семя В сердце глубоко таит он и думой угрюмой питает. Рано иль поздно пробьётся наружу сокрытое пламя, Молнией вспыхнет и землю широким охватит пожаром. Всё, что в груди хоронилось, что образа тщетно искало: Гордого духа порывы и нежность любви беспредельной, Всё то в одну непреклонную силу сольётся, волшебным Мощным потоком все думы людские обнимет, Цепь золотую сомкнёт и небо с землёй сочетает. 16 мая 1876 У царицы моей есть высокий дворец, О семи он столбах золотых, У царицы моей семигранный венец, В нём без счёту камней дорогих. И в зелёном саду у царицы моей Роз и лилий краса расцвела, И в прозрачной волне серебристый ручей Ловит отблеск кудрей и чела. Но не слышит царица, что шепчет ручей, На цветы и не взглянет она: Ей туманит печаль свет лазурных очей, И мечта её скорби полна. Она видит: далёко, в полночном краю, Средь морозных туманов и вьюг, С злою силою тьмы в одиночном бою Гибнет ею покинутый друг. И бросает она свой алмазный венец, Оставляет чертог золотой И к неверному другу, – нежданный пришлец, – Благодатной стучится рукой. И над мрачной зимой молодая весна – Вся сияя, склонилась над ним И покрыла его, тихой ласки полна, Лучезарным покровом своим. И низринуты тёмные силы во прах, Чистым пламенем весь он горит, И с любовию вечной в лазурных очах Тихо другу она говорит: «Знаю, воля твоя волн морских не верней: Ты мне верность клялся сохранить, Клятве ты изменил, – но изменой своей Мог ли сердце моё изменить?» Между концом ноября 1875 и 6 марта 1876, Каир Отрывок Зачем тебе любовь и ласки, Коль свой огонь в груди горит И целый мир волшебной сказки С душой так внятно говорит; Когда в синеющем тумане Житейский путь перед тобой, А цель достигнута заране, Победа предваряет бой; Когда серебряные нити Идут из сердца в область грёз... О, боги вечные! Возьмите Мой горький опыт и верните Мне силу первых вешних гроз!.. Не позднее 1878 Мудрый осенью (элегия, с персидского) Не говори: зачем цветы увяли? Зачем так в небе серо и темно? Зачем глядит, исполненный печали, Поблекший сад к нам в тусклое окно? Не говори: зачем в долине грязно? Зачем так скользко под крутой горой? Зачем гудит и воет неотвязно Холодный ветер позднею порой? Не говори: зачем под лад природы Твоя подруга злится и ворчит? Слова бесплодны: мудрый в час невзгоды Пьёт с ромом чай и с важностью молчит. Июнь 1879 Таинственный гость Поздно ночью раненый Он вернулся и Семь кусков баранины Скушал до зари. На рассвете тяжкую Рану он обмыл, Медленно фуражкою Голову покрыл, Выйдя осмотрительно, Он в кибитку влез И затем стремительно Вместе с ней исчез. Конец 1870 – начало 1880-х (?) О, как в тебе лазури чистой много И чёрных, чёрных туч! Как ясно над тобой сияет отблеск Бога, Как злой огонь в тебе томителен и жгуч. И как в твоей душе с невидимой враждою Две силы вечные таинственно сошлись, И тени двух миров, нестройною толпою Теснясь к тебе, причудливо сплелись. Но верится: пройдёт сверкающий громами Средь этой мглы божественный глагол, И туча чёрная могучими струями Прорвётся вся в опустошённый дол. И светлою росой она его омоет, Огонь стихий враждебных утолит, И весь свой блеск небесный свод откроет И всю красу земли недвижно озарит. 1881 В тумане утреннем неверными шагами Я шёл к таинственным и чудным берегам. Боролася заря с последними звездами, Ещё летали сны – и, схваченная снами, Душа молилася неведомым богам. В холодный белый день дорогой одинокой, Как прежде, я иду в неведомой стране. Рассеялся туман, и ясно видит око, Как труден горный путь и как ещё далёко, Далёко всё, что грезилося мне. И до полуночи неробкими шагами Всё буду я идти к желанным берегам, Туда, где на горе, под новыми звездами, Весь пламенеющий победными огнями, Меня дождётся мой заветный храм. Не позднее 1884 На мотив из Мицкевича Пускай нам разлуку судьба присудила, – Зачем умножать неизбежные муки? О друг, если сердце любить не забыло, Ты в час расставанья молчи о разлуке! Отдать не хочу я враждующей силе Блаженства последних крылатых мгновений, Чтоб мог схоронить в одинокой могиле Я память любви без тоски и сомнений. Чтоб грезить я мог до скончания света Про нежные ласки, про ясные очи, Пока не сойдёшь ты, в сиянье одета, Меня пробудить от томительной ночи. 1886 Видение (сочинено в состоянии натурального гипноза) По небу полуночи лодка плывёт, А в лодке младенец кричит и зовёт. Младенец, младенец, куда ты плывёшь? О чём ты тоскуешь? Кого ты зовёшь? Напрасно, напрасно! Никто не придёт... А лодка, качаясь, всё дальше плывёт, И звёзды мигают, и месяц большой С улыбкою странной бежит за ладьёй... А тучи в лохмотьях томятся кругом... Боюсь я, не кончится это добром! 1880 Люблю я дам сорокалетних, Люблю я старое вино, Мне зимний сад дороже летних, И разноцветное окно Полуразрушенной светлицы Мне так же много говорит, Как сердцу трепетной девицы Большого бала первый вид. Март 1887 Город глупый, город грязный! Смесь Каткова и кутьи, Царство сплетни неотвязной, Скуки, сна, галиматьи. Нет причин мне и немножко Полюбить тебя, когда Даже милая мне ножка Здесь мелькнула без следа. 4 апреля 1887 Бедный друг, истомил тебя путь, Тёмен взор, и венок твой измят. Ты войди же ко мне отдохнуть. Потускнел, догорая, закат. Где была и откуда идёшь, Бедный друг, не спрошу я, любя; Только имя моё назовёшь Молча к сердцу прижму я тебя. Смерть и Время царят на земле, Ты владыками их не зови; Всё, кружась, исчезает во мгле, Неподвижно лишь солнце любви. 18 сентября 1887 Размышление о неизменности законов природы Депа пожарного служитель Горе над прахом вознесён И, как орёл – эфира житель, Всезрящим оком наделён. Он одинок на сей вершине, Он выше всех, он бог, он царь... А там внизу, в зловонной тине, Как червь, влачится золотарь, – Для сердца нежного ужасен Контраст клоаки и депа... Смирись! Закон природы ясен, Хоть наша мудрость и слепа. Заходит солнце, солнце всходит, Века бегут, а всё, как встарь, На вышке гордый витязь ходит И яму чистит золотарь. Середина апреля 1889 Ex Oriente lux*) «С Востока свет, с Востока силы!» И, к вседержительству готов, Ирана царь под Фермопилы Нагнал стада своих рабов. Но не напрасно Прометея Небесный дар Элладе дан. Толпы рабов бегут, бледнея, Пред горстью доблестных граждан. И кто ж до Инда и до Ганга Стезёю славною прошёл? То македонская фаланга, То Рима царственный орёл. И силой разума и права – Всечеловеческих начал – Воздвиглась Запада держава, И миру Рим единство дал. 1890 Зной без сияния, тучи безводные, Шум городской суеты... В сердце тоскующем думы бесплодные, Трепет бескрылой мечты. Жду, когда новая туча надвинется, Думы прольются в слезах И над разбитою скорбью поднимется Лик твой, как солнце в лучах. 1890 (?) Из письма Во-первых, объявлю вам, друг прелестный, Что вот теперь уж более ста лет, Как людям образованным известно, Что времени с пространством вовсе нет; Что это только призрак субъективный, Иль, попросту сказать, один обман. Сего не знать есть реализм наивный, Приличный ныне лишь для обезьян. А если так, то, значит, и разлука, Как временно-пространственный мираж, Равна нулю, а с ней тоска и скука, И прочему всему оценка та ж... Сказать по правде: от начала века Среди толпы бессмысленной земной Нашлись всего два умных человека – Философ Кант да прадедушка Ной. Тот доказал методой априорной, Что, собственно, на всё нам наплевать, А этот – эмпирически бесспорно: Напился пьян и завалился спать. 1890 Сказочным чем-то повеяло снова... Ангел иль демон мне в сердце стучится? Форму принять моё чувство боится... О, как бессильно холодное слово! 3 января 1892 Там, где семьёй столпились ивы И пробивается ручей По дну оврага торопливо, Запел последний соловей. Что это? Радость обновленья Иль безнадёжное прости?.. А вдалеке неслось движенье И гул железного пути. И небо высилось ночное С невозмутимостью святой И над любовию земною, И над земною суетой... 16 июня 1892 Тесно сердце – я вижу – твоё для меня, А разбить его было б мне жалко. Хоть бы искру, хоть искру живого огня, Ты холодная, злая русалка! А покинуть тебя и забыть мне невмочь: Мир тогда потеряет все краски И замолкнут навек в эту чёрную ночь Все безумные песни и сказки. 17 июня 1892 О, что значат все слова и речи, Этих чувств отлив или прибой Перед тайною нездешней нашей встречи, Перед вечною, недвижною судьбой? В этом мире лжи – о, как ты лжива! Средь обманов ты живой обман. Но ведь он со мной, он мой, тот миг счастливый, Что рассеет весь земной туман. Пусть и ты не веришь этой встрече, Всё равно, – не спорю я с тобой. О, что значат все слова и речи Перед вечною, недвижною судьбой? 1892 Милый друг, иль ты не видишь, Что всё видимое нами Только отблеск, только тени От незримого очами? Милый друг, иль ты не слышишь, Что житейский шум трескучий Только отклик искажённый Торжествующих созвучий? Милый друг, иль ты не чуешь, Что одно на целом свете Только то, что сердце к сердцу Говорит в немом привете? 1892 По дороге в Упсалу Где ни взглянешь всюду камни, Только камни да сосна... Отчего же так близка мне Эта бедная страна? Здесь с природой в вечном споре Человека дух растет И с бушующего моря Небесам свой вызов шлёт. И средь смутных очертаний Этих каменных высот В блеске северных сияний К царству духов виден вход. Знать, недаром из Кашмира И с полуденных морей В этот край с начала мира Шли толпы богатырей. 1893 Вы были для меня, прелестное созданье, Что для скульптора мрамора кусок, Но сломан мой резец в усиленном старанье, А глыбы каменной он одолеть не мог! Любить Вас tout de même?*) Вот странная затея! Когда же кто любил негодный матерьял? О светлом Божестве, любовью пламенея, О светлом Божестве над вами я мечтал. Теперь утешу Вас! Пигмалионы редки, Но есть каменотёс в примете у меня: Из мрамора скамью он сделает в беседке И будет отдыхать от трудового дня. Март 1893 На палубе «Фритиоса» Только имя одно я успел прошептать За звездой, что скатилася в море, Пожелать не успел, да и поздно желать: Всё минуло – и счастье и горе. Берег скрылся давно, занят весь кругозор Одинокой пучиной морскою. В одинокой душе тот же вольный простор, Что вокруг, предо мной и за мною. 6 августа 1893 Если желанья бегут, словно тени, Если обеты – пустые слова, – Стоит ли жить в этой тьме заблуждений, Стоит ли жить, если правда мертва? Вечность нужна ли для праздных стремлений, Вечность нужна ль для обманчивых слов? Что жить достойно, живёт без сомнений, Высшая сила не знает оков. Высшую силу в себе сознавая, Что ж толковать о ребяческих снах? Жизнь только подвиг, – и правда живая Светит бессмертьем в истлевших гробах. 1893 (?) Панмонголизм Панмонголизм! Хоть имя дико, Но мне ласкает слух оно, Как бы предвестием великой Судьбины Божией полно. Когда в растленной Византии Остыл божественный алтарь И отреклися от Мессии Иерей и князь, народ и царь – Тогда он поднял от Востока Народ безвестный и чужой, И под орудьем тяжким рока Во прах склонился Рим второй. Судьбою павшей Византии Мы научиться не хотим, И всё твердят льстецы России: Ты – третий Рим, ты – третий Рим. Пусть так! Орудий Божьей кары Запас ещё не истощён. Готовит новые удары Рой пробудившихся племён. От вод малайских до Алтая Вожди с восточных островов У стен поникшего Китая Собрали тьмы своих полков. Как саранча, неисчислимы И ненасытны, как она, Нездешней силою хранимы, Идут на север племена. О Русь! забудь былую славу: Орёл двуглавый сокрушён, И жёлтым детям на забаву Даны клочки твоих знамён. Смирится в трепете и страхе, Кто мог завет любви забыть... И третий Рим лежит во прахе, А уж четвёртому не быть. 1 октября 1894 Посв[ящается] П.Е.Ауэр Этот матово-светлый жемчужный простор В небесах и в зеркальной равнине, А вдали этот чёрный застывший узор – Там, где лес отразился в пучине. Если воздух прозрачный доносит порой Детский крик иль бубенчики стада – Здесь и самые звуки звучат тишиной, Не смущая безмолвной отрады. Так остаться бы век – и светло, и тепло Здесь на чистом летающем снеге. Злая память и скорбь – всё куда-то ушло, Всё расплылось в чарующей неге. 11 октября 1894 Признание Посвящается гг.Страхову,
Розанову, Тихомирову и К° Я был ревнитель правоверия, И съела бы меня свинья, Но на границе лицемерия Поворотил оглобли я. Душевный опыт и история, Коль не закроешь ты очей, Тебя научат, что теория Не так важна, как жизнь людей. Что правоверие с безверием Вспоило то же молоко И что с холодным лицемерием Вещать анафемы легко. Стал либерал такого сорта я, Таким широким стал мой взгляд, Что снять ответственность и с чёрта я, Ей-Богу, был бы очень рад. Он скверен, с гнусной образиною, Неисправим – я знаю сам. Что ж делать с эдакой скотиною? Пускай идёт ко всем чертям. Октябрь 1894 Поэт и грачи (краткая, но грустная история) Осень По сжатому полю гуляют грачи, Чего-нибудь ищут себе на харчи. Гуляю и я, но не ради харчей, И гордо взираю на скромных грачей... Зима Морозная вьюга, в полях нет грачей, Сижу и пишу я в каморке своей. Весна Ласкается небо к цветущей земле, Грачи прилетели, а я – на столе. Октябрь 1894 На Сайме зимой Вся ты закуталась шубой пушистой, В сне безмятежном, затихнув, лежишь. Веет не смертью здесь воздух лучистый, Эта прозрачная, белая тишь. В невозмутимом покое глубоком, Нет, не напрасно тебя я искал. Образ твой тот же пред внутренним оком, Фея – владычица сосен и скал! Ты непорочна, как снег за горами, Ты многодумна, как зимняя ночь, Вся ты в лучах, как полярное пламя, Тёмного хаоса светлая дочь! Декабрь 1894 Иматра Шум и тревога в глубоком покое, Мутные волны средь белых снегов, Льдины прибрежной пятно голубое, Неба жемчужного тихий покров. Жизнь мировая в стремлении смутном Так же несётся бурливой струёй, В шуме немолчном, хотя лишь минутном, Тот же царит неизменный покой. Страсти волну с её пеной кипучей Тщетным желаньем, дитя, не лови: Вверх погляди на недвижно-могучий, С небом сходящийся берег любви. Январь 1895 Памяти А.Ф.Аксаковой Опять надвинулись томительные тени Забытых сердцем лиц и пережитых грёз, Перед неведомым склоняются колени, И к невозвратному бегут потоки слёз. Не об утраченных, о нет: они вернутся, Того мгновенья жаль, что сгибло навсегда, Его не воскресить, и медленно плетутся За мигом вечности тяжёлые года. Иль эта мысль обман, и в прошлом только тени Забытых сердцем лиц и пережитых грёз? Перед неведомым склоняются колени, И к невозвратному бегут потоки слёз. 1895 Эти финские малютки Бесконечно белокуры! Хоть попробовать для шутки Им всерьёз устроить куры? От меня седых бы зайцев Родили они, наверно. Мяса я не ем, и был бы Им папаша я примерный. Пустяки! На белом свете Проживу без белых финок, А кому угодно зайцев – Их зимою полон рынок. 12 ноября 1896 Гроза утром Разогнали раскаты громовые Смутных снов налетевшую стаю. Перед бездной огнисто-лиловою Разорвалась завеса до краю. Шумно льются потоки назревшие, Гром гремит, словно чем-то утешен... Вижу очи твои потемневшие, Хоть дождём от тебя занавешен. Вдруг затихло... Там кто-то прощается, И просветы лазури открыты... Но двоится твой взор: улыбается И темнеет грозой позабытой. 1896 Ответ на «Плач Ярославны» К.К.Случевскому Всё, изменяясь, изменило, Везде могильные кресты, Но будят душу с прежней силой Заветы творческой мечты. Безумье вечное поэта – Как свежий ключ среди руин... Времён не слушаясь запрета, Он в смерти жизнь хранит один. Пускай Пергам давно во прахе, Пусть мирно дремлет тихий Дон: Всё тот же ропот Андромахи, И над Путивлем тот же стон. Своё уж не вернётся снова, Немеют близкие слова, – Но память дальнего былого Слезой прозрачною жива. 19 июня 1898 11 июня 1898 г. Стая туч на небосклоне Собралася и растёт... На земном иссохшем лоне Всё живое влаги ждёт. Но упорный и докучный Ветер гонит облака. Зной всё тот же неотлучный, Влага жизни далека. Так душевные надежды Гонит прочь житейский шум, Голос злобы, крик невежды, Вечный ветер праздных дум. Май или июнь 1898 Песня моря А.А.Фету От кого это теплое южное море Знает горькие песни холодных морей?.. И под небом другим, с неизбежностью споря, Та же тень всё стоит над мечтою моей. Иль ей мало созвучных рыданий пучины, Что из тесного сердца ей хочется слёз, Слёз чужих, чьей-нибудь бескорыстной кручины Над могилой безумно отвергнутых грёз... Чем помочь обманувшей, обманутой доле? Как задачу судьбы за другого решить? Кто мне скажет? Но сердце томится от боли И чужого крушенья не может забыть. Брызги жизни сливались в алмазные грёзы, А теперь лишь блеснёт лучезарная сеть, Жемчуг песен твоих расплывается в слёзы, Чтобы вместе с пучиной роптать и скорбеть. Эту песню одну знает южное море, Как и бурные волны холодных морей, Про чужое, далёкое, мёртвое горе, Что, как тень, неразлучно с душою моей. 1898 Вновь белые колокольчики В грозные, знойные Летние дни – Белые, стройные Те же они. Призраки вешние Пусть сожжены, – Здесь вы, нездешние, Верные сны. Зло пережитое Тонет в крови, Всходит омытое Солнце любви. Замыслы смелые В сердце больном, Ангелы белые Встали кругом. Стройно-воздушные, Те же они В тяжкие, душные, Грозные дни. 8 июля 1900 Соловьёв В. «Неподвижно лишь солнце любви…» Стихотворения. Проза. Письма. Воспоминания современников. Московский рабочий, 1990. |