Из предисловия к сборнику «Цветы и ладан»

     […] Я утверждаю, что самый вопрос о преобладании содержания над формой или формы над содержанием не может быть поставлен, ибо ставящий его разлагает неразложимое, предполагает раздельность там, где конкретно существует только единство. Ибо основной закон художественного творчества в единстве мысли, образа, краски, звука. Только то стихотворение имеет право именоваться художественным произведением, в котором нет ничего внешнего, в котором малейший уклон голоса, малейший красочный переход обусловлены внутренней, духовной необходимостью. Стихотворец, облекающий мысль в техническую форму, как в нечто постороннее самой мысли, никогда не создаст художественного произведения. В истинном процессе творчества мы имеем только неделимость творческого акта; мысль родится одновременно с образом и напевом; она даже не сознаётся отдельно от оных, что побуждает некоторых эстетиков парадоксально утверждать, что в поэзии нет ничего, кроме формы, сочетания красок и звуков. На самом деле подобное утверждение столь же неосновательно, как и ему противоположное, оценивающее достоинство произведения сообразно с ценностью заключённой в нём мысли. Наконец, не следует забывать философское значение термина «форма», означающего цель космического процесса, движущее начало, образующее материю, созидающее из стихийных сил природы образ вечной красоты. Только то, что формально, стоит вне законов природной жизни, не подвержено изменению и смерти. Таков нетленный мир математических фигур и формул, таковы создания искусства. Но математика – только формальна; она стоит вне природной жизни. Напротив, искусство состоит из чувственного материала впечатлений; оно ведает материальный мир; начало его – познание a posteriori, опытное. Но из чувственного материала впечатлений художник созидает нематериальную действительность; призрачную реальность материи он преобразует в подлинную реальность красоты. Красота начинается там, где кончается природа; но она и мыслима только при наличности природы, исходя от неё и ведая только её. Отсюда трагизм всякого художника, жреца красоты; как и сама красота, он всегда в мире – и всегда не от мира, всегда в материи – и всегда чужд материи. […]


     Из сборника «Crurifragium»

     […] Звучность, напевность, музыкальность (все три слова в применении к поэзии – синонимы) состоит в единстве звука, мысли и образа. Поэтому критика стихов может исходить только из вопроса: соответствует ли форма стихов их содержанию, соответствует ли рифма настроению, эпитет – образу и т.д. Разбирать же, хороши рифмы или эпитеты сами по себе, – труд по меньшей мере бесплодный. Рифм, как и эпитетов, плохих самих по себе, не существует, ибо на рифме отражается всякое колебание чувства, всякий уклон мысли. Потому что в рифме – весь поэт, она зеркало его души. Но стоит отнять предмет от зеркала, как получится пустота, ничто. […]


     Из предисловия к сборнику «Цветник царевны»

     […] Позволю себе […] коснуться существенного вопроса о поэтическом миросозерцании. Книга стихов не должна непременно являться выражением цельного и законченного миросозерцания. По большей части, книга стихов даёт нам историю развития миросозерцания, его различные этапы.
     Большой ошибкой было бы принимать за философское credo каждую отдельную мысль, заключённую в сборнике стихов. Книга стихов есть исповедь поэта, история его исканий, нахождений, ошибок, падений. Объединяет все отдельные мысли и переживания, заключённые в книге стихов, только единство сознания того, кто переживает, – поэта. […]


Сергей Соловьёв.
Цветы и ладан. М., 1907.
Crurifragium. М., 1908.
Цветник царевны. М.: Мусагет, 1913.