Я помню крылья за плечами...
Великолепный их размах.
Небес призывное молчанье,
Толпы остолбеневшей страх.
Тогда земля была другая,
И мог я со своей скалы
Смотреть на солнце, не моргая,
Как смотрят змеи и орлы.
Мне нравился упругий ветер,
Шуршанье перьев за спиной...
И, если бы тебя я встретил,
Не стала б ты моей женой.
Теперь, когда припоминаю
Приснившийся однажды сон,
Меня гнетёт тоска земная,
И в неземное я влюблён.
От слов твоих – забвенно-милых
Крылатый ужас за спиной.
И все ветра (я не забыл их),
Все женщины – в тебе одной.
1951
Критический сонет
Нет мёртвых форм, есть мёртвые сердца.
Нет рыбьих тел, бывают рыбьи души.
Они вас будут слушать без конца,
Но прежде ватой заложили уши.
С серьёзным выражением лица
Промямлят вам: «Неплохо, друг Ванюша!
Но Пушкин – лучше...» Сами ж огурца,
Бьюсь об заклад, не отличат от груши.
Мы мечем бисер, а они икру
Критически-бездарных примечаний.
О, что за жалость! Скоро я умру...
Они, увы, бессмертны, как мычанье,
Как глупый кашель, как дурацкий смех...
Они, увы, переживут нас всех!
12 января 1952
Неоконченный сонет
в защиту старых мастеров
Не трогай вечных строк, имей почтенье к мёртвым,
Над болью бедных рифм вотще не зубоскаль,
Да, пусть: «любовь» и «кровь» – словам уже затёртым
Принадлежит земли кремнистая печаль.
Ты, обречённый дням, турбинам и ретортам,
Постигший новых форм расплавленную сталь –
И ты, и ты в свой час останешься за бортом,
Кому-то и тебя когда-то будет жаль...
Дай Бог тебе не знать ни славы, ни забвенья,
Быть верным до конца призванью своему,
И не сказать себе, встречая свет и тьму, –
Что жил как некий спрут, высасывал мгновенья.
05 мая 1955
И тянет вдаль, и тянет ввысь.
Под снегом спящее столетье,
Я говорю тебе: «Проснись!»
От чёрных бурь найду спасенье
И в белом, и в другом вине.
Душа становится весенней,
Душа бушует о весне!
Весна пришла, а это значит,
Что нет запрета сердце красть.
И девушки ночами плачут,
Предчувствуя позор и страсть.
Дрожите, люди! Март на воле!
Теряя стыд, ломая лёд…
Никто не спрячется от боли,
Никто от жизни не уйдёт!
1955
Ясный сонет
Нас для себя Бог создал. Помни это
И не бунтуй, подопытный зверёк.
Пока ещё игрушечна планета,
Пусть не идёт нам мирозданье впрок.
Но всё же наша песенка не спета.
Господь не зря на муки тварь обрёк.
Мы служим высшему, как стих поэта,
И провиденье – не бездушный рок.
Придёт пора – игрушка станет вещью,
Вещь – существом, с другими наряду.
Сама Первопричина дышит жертвой...
Жизнь только внешне кажется зловещей.
В лаборатории, а не в аду
Ты – человек: морская свинка герб твой!
10 ноября 1975
Ночь жива лишь до рассвета,
Как жива до правды ложь.
Можно и убить поэта –
Песне горла не заткнёшь!
Заточи её в темницу,
Спрячь от солнечных лучей,
Глядь, она щебечет птицей
И наполнила ручей.
1946
Под синим сводом над белым снегом
Кудрями Бога клубятся тучи.
Презренны люди, что сыты хлебом:
Земля питает, но небо учит.
За звёздным светом недольным счастьем
Тоскует сердце, стремится разум,
Но разве можно огонь украсть им
И мирозданье окинуть глазом?
О, как те жалки, что так довольны
Трудом – твореньем своим убогим:
Родятся в рабстве, умрут не вольны,
Высокий жребий суждён немногим.
Вселенной тайну проникли смутно
Одни пророки, одни поэты
Но цель безмерна, а жизнь минутна.
На все ль вопросы найдёшь ответы?
Чем жить по-волчьи, ночным набегом,
Отверзни слух свой, смотри и слушай:
Под чёрным небом над белым снегом
Бушуют ветры, блуждают души,
1946
П Д.Успенскому,
автору «Tertium Organum»
Мы постигаем мир на ощупь
И большего нам не дано.
Но чем сложнее всё – тем проще;
Нет многого, но есть одно.
В угарном сне земного пира,
В хмельном обманчивом бреду,
Мы видим только профиль мира
Мы видим то, что на виду.
Когда же изредка оттуда
Сюда луч тайны промелькнёт,
Мы не хотим поверить в чудо
И принимаем цвет за плод.
Но силы неба необорны,
Напрасно закрывать глаза,
Незримо набухают зёрна, –
Неслышно близится гроза.
Лишь с первым грозовым ударом,
Вдруг потрясённые поймём,
Что на песке построив дом,
Мы потеряли время даром.
О, как нам будет невтерпёж
Ловить зарницу откровенья...
Ведь даже Истина и Ложь –
Друг другу родственные звенья.
1947
Ты – плотная земля, ты – жидкая вода,
Примите душу, лёгкую, как воздух.
Нет, – легче, нет – плотней! Нет, – ярче, чем звезда!..
Но кто меня поймёт? Кто понимает в звёздах?!
Ни плотная земля, ни жидкая вода,
Ни тело, пламенеющее светом,
Не смогут объяснить, не скажут никогда
О муке всех времён – быть истинным поэтом!
1948
Самодержавие
И в этом мире тот же гнёт!
О, замолчите, Бога ради!
Ликует император Пётр,
Как встарь, в своём престольном граде.
Как встарь, конь поднят на дыбы
И змей клубится под копытом...
Ну что же, властелин судьбы,
Гряди! Приспело время пыток!
Да, мы играем не в крокет
(Пришла счастливая пора, ведь).
Дубинка скипетром в руке,
Вот так Россией нужно править!
Пришпорь сильнее скакуна,
Чугун, что родина, не выдаст...
Он был бы хрупок, как она,
Кабы не царская эгида-с.
Он ничего не позабыл.
Он так сроднился с этой глыбой.
Смотри: конь вздёрнут на дыбы!
Россия вздёрнута на дыбу.
1948
Принцип самоотдачи – единственный путь
Для того, кто падает вверх...
1948
Муза
Он горек, как вода морская,
Твой неприкаянный покой.
Ведь, ни на миг не умолкая,
Ты лиру трогаешь рукой.
Я слушаю неясный шорох
Рифм, прилетающих на зов,
И ты присутствуешь при спорах
Подсказанных тобою слов.
Но вот спешишь ты удалиться,
Владычица судьбы моей,
Забыть скучающие лица
Непонимающих людей.
И без малейшего нажима,
Очищены от шелухи,
Легко, почти непостижимо
В душе рождаются стихи.
1950
Жить, жить во что бы то ни стало!
Пока бежит по жилам кровь.
Душа, ты верить не устала
В земное счастье и любовь!
Ещё ветра ревут, как трубы
Над миром вечно молодым,
Ещё хочу чужие губы
Дрожа прижать к губам своим!
Ещё мои все дни и ночи, –
Ведь я покоя не просил,
Ещё забыть тебя нет мочи
И разлюбить тебя нет сил.
Мне нравится под лунным светом
Твоих волос молочный цвет,
Мне нравится писать об этом!
Мне нравится, что я поэт!
Покамест старость не настала,
Спеши стихами ворожить...
Жить, жить во что бы то ни стало!
Во что бы то ни стало – жить!
1951
Поют солдаты за окном...
Ведь сердце, хоть и под сукном,
Всё ж бьётся. Не красивы, да!
Но скоро им идти туда,
Где ждёт их самый страшный труд…
Куда красивых не берут.
1951
Без иронии
Люблю курить табак, валяться на кровати,
Ночь напролёт писать, а спать при свете дня,
И милую ласкать, и руки целовать ей,
До утренней зари терзавшие меня.
Но более всего люблю свою квартиру,
Где свысока в окно гляжу я на людей,
И кошек я люблю за равнодушье к миру
И за отсутствие идей.
1952
Радуга
Ласточки летают низко,
Значит, дождик где-то близко.
Существует переписка
Между небом и землёй.
Телеграф с земли: я жажду,
Влаги жду травинкой каждой.
И прольётся не однажды
Ливень щедрый и шальной.
Небо синее высоко.
Небу в небе одиноко.
Светит солнечное око
И глядит сквозь облака
На поля земли в помарках,
На воздвигнутую арку.
И на ней цветами жарко –
Благодарности строка.
1954
Мне страшно самому от силы,
Которую в себе ношу.
Такая б музыка – убила...
Я переделался в левшу,
В чудовищного пианиста –
Берущего одной рукой
Аккорд от Генделя до Листа!..
О! Если б я сыграл другой!
1957
Настоящая сила стиха
Не в искусном сплетении слов.
Нет, ты можешь пустить петуха,
А в итоге – затмить соловьёв.
Настоящая сила стиха
Это – вывернутые потроха.
К вдохновения адским котлам,
Где с чернилами кровь пополам.
– Пополам! Если кровь лишь одна –
То она ни на что не годна:
Сочиненье не стоит труда
И чернила без крови – вода.
Настоящая сила стиха
Иногда небывало тиха
В черновых очертаниях чар,
От которых родился Анчар...
Это нектар созвездья Ковша,
Духом схваченное бытие.
Настоящая сила – душа, –
Невозможно подделать её!
1957
Русь
Тишина вокруг, только грай ворон.
То ли дым летит, то ли пыль...
Наступает степь с четырёх сторон
И качает траву ковыль.
Ковыляй, казак, на твоё седло
Кровью крашенный коршун сел.
Было воинство, да костьми легло –
Нет проходу от русских тел...
А хотелось так: расстелить пургой
Бурки белые, словно плат...
Уж порубан враг, ан пришёл другой
И булатом погнул булат!
У него, врага, – не людская крепь:
Кони чёрные, будто смоль...
С четырёх сторон наступает степь,
С пятой – смертная злая боль...
Больше силы нет... не стерпи обид,
Расступись под ногой, земля!
Удалец – убит, трус плетями бит,
Что из той травы, ковыля...
Кабы лес густой – запалил огнём!
Горьким дымом избыл позор...
Раз согнули спину – ещё согнём,
Раз укравший – навеки вор!
Кабы море синее – в даль уплыл,
Кабы горы – укрылся б там...
Никому не люб и себе не мил,
Только Родину не отдам!
Дома смерть красна и нежна жена,
На чужбине – что небыль – быль...
Не испить до дна зелена вина,
Не белеет трава-ковыль.
Кабала страшна, коли воли нет
Разорвать железную цепь...
Близок батюшка-солнце, Божий свет.
Ближе мать – золотая степь...
С теплотой твоей, с красотой твоей
Не сравниться земле иной.
Ты подуй, подуй, ветер-суховей...
Слушай, слушай стук костяной!
Ко стене небес раскачает стон
В колокольный набат страна,
И воскреснет Русь с четырёх сторон,
Потому что она одна...
1957
Немой стих
Я пишу на варварском наречье
(У России вырвали язык!)
Царственно себе противоречу
По примеру всех земных владык.
О, потомки! Полюбуйтесь, груб как
Ужас, миновавший ваши рты.
Этот окровавленный обрубок –
Громкое мычанье немоты!
1958
Талант и гений
О! Талант – то корабль без пробоин.
В колыханье изведанных волн
Он торговлей живёт и разбоем,
И собою, и золотом полн.
Гений – тот, кто неведомым выслан
На разведку в чужой небосвод!
Это стих, затопляемый смыслом
Из каких-то надмирных пустот.
1960
Твердишь, что устал от работы...
А видел когда-нибудь ты,
Как били волков с вертолёта,
Прицельным огнём с высоты?
Они разбегались по снегу,
Услышав рокочущий вихрь.
Висящую в небе телегу,
Спускавшуюся на них.
Они спотыкались об иней...
Об собственный ужас, скорей...
Бескрылые трусы в кабине
На выбор стреляли зверей.
Когда уничтожили стаю,
Заметить смогли вожака.
Он мчал к перелеску, петляя,
Он спасся бы наверняка!
Но тут вдруг случилось такое,
Что слово пред этим – мертво!
Волк стал, оглянулся с тоскою,
Увидел – за ним никого...
Лишь грохот железной убийцы,
Плывущий над полем вагон...
И волк – это может присниться
Обратно направился он!
Навстречу чудовищу, гордо,
В величье бессильной тоски
Зверь поднял косматую морду
И грозно ощерил клыки.
Он звал к поединку машину!
Врага, изрыгавшего гром!..
И даже такие мужчины
Шесть раз промахнулись по нём.
Когда его подняли в пене,
Сражённого выстрелом в пах,
Две жёлтые искры презренья
Ещё догорали в зрачках.
1960
Прогресс
Вечной памяти в мире не быть!
Я придумал, как быстро, без ссоры,
Можно мамонта в яме убить
И в грядущей карете – рессоры.
Ты во сне осенила меня,
Хоть, наверное, вызовет пренья
Новый вид производства огня –
Высеканьем без помощи тренья.
Изыскал я, как бросить копьё
Силой жилы на согнутой палке.
Колесо – это дело моё,
И удобные кресла-качалки.
Порох, запонки, нефть и сонет –
Вот плоды бесподобной работы,
У которой названия нет,
Так свербит всё и мучает что-то!
А нельзя ли освоить Луну?
Пробуравить насквозь нашу Землю?
От восторга глотаю слюну,
Вытекающим формулам внемля.
Я сегодня отправил в печать
Обоснованный вывод: возможно
Человека в пробирке зачать.
Антикрест – пирамиды безбожной.
И становится ясно уму:
Для смертельно удобного быта
Можно всё! Лишь зачем – не пойму…
Это в самом начале – забыто.
1963
Память
Если ночью тяжело мне,
Слышу голос – сон и явь –
«Вспомни будущее, вспомни.
Прошлое своё представь...»
Память не киномеханик,
Не прокручивает фильм,
Память движется стихами,
С небылью рифмуя быль...
Память – творческая сила,
Руки протянув вперёд,
Предрекает то, что было
И, пророчествуя, врёт.
В ритме растворяюсь весь я,
Смыслом выгорев дотла.
Только лишь из этой смеси
Состоят светил тела.
1963
Собачья выставка
Собачья выставка. Немного
Здесь на скамье передохнём.
Две девушки выводят дога –
Мужчину голого с хвостом.
За ним болонка-лилипутка
Из опереточных актрис.
Соотношенье просто жутко:
«О, дети! Не смотрите вниз!»
Вот пудель, пуделем завитый,
Как иностранный дирижёр,
Проходит в окруженье свиты
Филармонических обжор.
Невольно русская борзая
Напомнит собственную дичь.
Не раз глядел в её глаза я,
Но тайны их не мог постичь.
Чего не скажешь о легавой:
Сплошной четвероногий нюх,
Охотничьей овеян славой,
А на работе ловит мух.
Бульдог, на Черчилля похожий...
Сравненье можно пошлым счесть,
Но истина всего дороже:
Так схожи мужество и честь!
А мне, где мне занять отваги,
Чтоб описать вам, важно как
Ведут хозяева-дворняги
Своих породистых собак!
1966
Судьба России
Судьба России в инородцах:
Евреях, немцах, латышах...
Они одни могли бороться,
А мы остались на шишах.
Мы матерились и трудились,
Блевали спьяну вперегиб,
Покуда в главные не вылез
Известный черноусый тип.
Грузинской цепкою рукою
Бразды правленья захватив,
Он пол-России упокоил
И умер, обратившись в миф.
Судьба России в инородцах,
Чьи византийские глаза –
Артезианские колодцы –
Все затопили образа!
Варяги были и монголы,
Как тучи, с гиканьем прошли
По бедственному телу голой,
Воистину ничьей земли!
Тут литургия – летаргия!
И кто не онемел – оглох...
Неведома судьба России...
Об этом знает только Бог.
1968
Не пиши чересчур образцово.
Стихотворец, себе на уме,
Добивается смысла от слова
В тесной клетке строфы, как в тюрьме.
Он не ждёт вдохновенья, он – мастер.
Но поэт, блудный сын Божества,
Только ты знаешь высшее счастье
Выпускать на свободу слова!
1971
Лолита
В. Набокову
Когда ты будешь старой в восемнадцать
И на тебя я даже не взгляну,
Сладчайшая из всех галлюцинаций –
Кто даст мне с неба новую луну?
Когда ты станешь девушкой обычной,
В привычном окружении юнцов, –
О, вспомни, вспомни, чьей была добычей:
Я не тебя любил, в конце концов! –
А возвращался в собственное детство,
К резинкам, бантам, мячикам и снам,
Где никуда не деться, и раздеться
Невинность предуказывает нам.
Прости мне за ожог прикосновенья,
Но женщины в тебе не узнаю.
Ты будешь жить в пульсирующей вене,
И никогда – со мной, в былом раю.
Играющие солнечные блики…
И голуби садятся на карниз.
Сообщница… И ни одной улики –
И только губы уголками вниз.
Спасительная крошечная метка
Убережёт от бреда в двадцать лет.
По-прежнему надеюсь, что нередко
Ты с отвращеньем произносишь «Нет».
На прошлом никаких кровавых пятен.
Всё девственно – ни боли, ни стыда.
И я тебе, как взрослый, неприятен
И больше – непонятен навсегда.
1971
Не поддавайся слабости, поэт,
Живой Пизанской башне уподоблен,
Ты падаешь – о, сколько тысяч лет –
На землю, чтоб постичь её подробней...
Вот жук ползёт, как пиво по усам
Желтеющею каплей на травинке...
Пускай я пьян, я это вижу сам:
Лежу в канаве, даже снял ботинки.
1971
Моцарт
Он уже не нуждается в людях,
От оркестра земли вдалеке...
Человек – это только орудье:
Искра музыки в Божьей руке.
Ничего ему больше не надо.
Он на полном довольствии звёзд.
Под ночную свою серенаду
Спит, как сторож, покинувший пост.
Отомкнули гармонии двери,
Не басово-скрипичным ключом...
Моцарт спит и в грабителей верит.
Этой музыке всё нипочём.
1974
Наплыв из прошлого
Красноголовый дятел стучал в сосновый ствол,
Как дачный обыватель, садящийся за стол.
Фигуру ту понуро, словес не подберу,
Обслуживала Нюра в закусочной, в бору.
Несло подкисшим пивом от столика в тени...
Каким я был счастливым и молодым в те дни!
В хмелю любовной клятвы, восторженный нахал,
Лобзал я Нюру. Дятла не видел, не слыхал.
Сегодня ночью спятил я, наконец, с ума:
Мне тот приснился дятел, а не любовь сама.
Не призрак, тень былого, у памяти в углу, –
Живой, красноголовый, стучащий по стволу.
1975
Ударит ласточка в стекло,
Влететь не сможет... –
И наше время истекло:
Век жизни прожит.
Я воплотился! Для чего?
Для встречи чуда!..
И ухожу, как божество, –
Туда, отсюда...
Не плачь над прахом дорогим,
Довольно страха!
Твоя любовь нужна другим.
Ударь с размаха!
Осколки брызнут в пустоту
Небесных комнат,
Где я стихи свои прочту, –
Тебя запомнят...
О, не жалей пролитых слёз,
Всё не напрасно!
От гиацинтов до берёз
Земля прекрасна!
И даже эти кирпичи
Пустого склепа,
Преображаются в лучи!..
Но люди слепы...
Прозрей, любимая, прозрей!
Теряя силы,
Беги за мной ещё скорей,
Чтоб воспарила...
1976
Я был украден, подменён
Самим собою в древнем детстве.
Отсюда этот миллион
Терзаний, наслаждений, бедствий.
Есть расстоянья для людей.
Я странствую сквозь состоянья:
То блудодей, то чародей,
Так начинаются цыгане...
Но надо в духе осознать
Присягу царственного слова,
Тогда ты – подлинная знать
И можешь не рождаться снова.
Когда ты истинный поэт,
Тебе до истины нет дела!
Ты пишешь потому, что свет
Твоё переполняет тело!..
1976
Андрею Белому
Касатка взвизгнула в окне...
Касательно тебя – ни звука...
Скажи ты мне! Скажи ты мне!
Горька ль последняя разлука?
Над бесприютной головой
Рой мошек – ласточкина пища...
Любимый мой... Любимый мой!
Пространством поглощённый нищий.
На Новодевичьем во тьме
Скрипит фарфоровый веночек...
Душа, ты вечно на уме!
Дух, голубь, сумасшедший лётчик!
Твоя страна – она внизу.
Как странно это! Как бездарно!
В сухую, скучную грозу
Безмолвней гром и безударней!
Кто нёс Восток в косых глазах?!
Кто Запад заповедью дал нам?!
Всё спущено на тормозах!
Всё выжжено твоим напалмом!
Пророк! Самум! Воздушный столб!
Смерч! Необорное торнадо!
Гомункулюс! Колдун из колб!
А Родина тебе не рада!..
В чертах летящего лица
Ловлю, люблю родные тени.
Любовь пребудет до конца:
Ты – вечное её растенье!
1976
Есть рай поэтов. Некий городок,
По видимости, даже не на небе,
Чтоб мученик новоприбывший мог
Благословить меняющийся жребий.
Не сразу бедолагу призовут
К Творца возвышенному славословью.
Напротив, сам он, с первых же минут,
Тут окружён заботой и любовью.
Поэта вдоль перрона встретит хор
Прекрасных дев, его сонет поющий…
Начало шока. Автор до сих пор
Гадал о славе на кофейной гуще.
Ему привычно хочется вина,
И пожевать, и покурить с дороги,
Душа смятенья тихого полна,
Совсем как в миг, когда почила в Боге.
По улицам ночным Рай-городка
Ведёт поэта спутница с крылами,
И кажется дорога коротка
Счастливцу, поселённому над нами.
Он произносит вслух последний стих,
Им на земле пред смертью сочинённый,
Тем боле, что соперников святых
Не слышно ни дыхания, ни стона.
Сверх золотых кудрей включает нимб
Серебряный прекрасная подруга.
И первую любовь свою под ним
Бард узнаёт в сиянье полукруга.
1976
Поэт милостью Божией
Я не хочу лишь чудом случая
Раскрыться для мильонов глаз.
Стихи – природное горючее
Как антрацит, как нефть, как газ.
Наступят сумерки печальные
(Они уж, кажется, пришли...)
И будет чудо неслучайное –
Я вспыхну к вам из-под земли!
В заключение книги
Музыка ушла... Осталась Муза, –
Невидимка с чувственной душой.
Странно жить, не ощущая груза
Притяженья родины чужой.
Словно реактивным звездолётом
Прободён воздушный океан.
Я взлетаю и не знаю, что там...
Только старт неотвратимо дан.
Уноси меня, земное лихо,
В сторону от Солнца и Луны.
Музыка ушла, и стало тихо...
Ужасом последней тишины.
19 мая 1959–24 декабря 1975
Николай Шатров.
Неведомая лира: Избранные стихотворения и поэмы. Томск – М.: Водолей Publishеrs, 2003.
2000: Венок Маргариты: Только сонеты. М.: «ПаЛЕАлиТ»: «Норма», 2000.
Звук: читает автор.
