Утренняя песня
Aubade

Смотрится утро лазурное, чистое,
         Милая, в окна твои,
Блещет алмазами поле росистое,
         В роще поют соловьи.

Месяца лик в предрассветном сиянии
         Призраком бледным глядит,
Тихо проносится ветра дыхание
         В ветвях прибрежных ракит.

Слышно с села петушиное пение,
         Гулко табун проскакал,
Миг – и за рощей, в немом отдалении,
         Крест золотой просиял...



Тих и ясен вечер мая,
Мглой прозрачной полон сад,
И горит, не догорая,
Ярким полымем закат.

Над затихшею рекою
Я стою, исполнен дум...
Тих и нежен под горою
Мерных волн усталый шум.

Соловьиный рокот страстный,
Говор дрёмотный волны, –
И царят в душе безвластной
Полугрёзы, полусны...

Весь окутан синей мглою,
Дремлет мирно дальний лес,
И за первою звездою
Оживает свод небес.

Унестись в простор безбрежный
Манит звёзд алмазных даль, –
И лететь готов, мятежный,
И с землёй расстаться жаль!



Свежестью пахнуло с тусклого востока: –
Зашумели сонно волны спелой ржи,
Мягкий гул донёсся с мельницы далёкой,
Встрепенулись чутко ивы у межи...

Миг – и снова тихо. Сонное молчанье –
Потонули звуки в ровной тишине...
Но стоишь и медлишь, – словно в ожиданьи,
Что забродит снова ночь в глубоком сне...


Мадонна
Флорентинское сказание

Три года художник над ликом Мадонны трудился.
Не раз перед ним Богоматерь являлась в виденье...
И жарко художник пред образом дивным молился,
Да свыше его осенит благодать вдохновенья,
Чтоб слабою кистью он Божье величье поведал, –
Но сил ему труд свой докончить Всеведущий не дал.

И ангел предстал... И померкли глубокие очи...
И выпала кисть из руки непокорной на землю...
«Творец, не страшит меня мрак неизведанной ночи,
И свыше призыву с надеждою светлой я внемлю;
Но даруй три дня – и готова картина святая, –
И с миром на суд Твой, Создатель, предстану тогда я».

Но тщетно!.. Уж новая в склепе готова гробница,
И в церкви над телом почившего льются моленья;
Вкруг гроба – монахов суровые, строгие лица, –
И – «hodie tibi!»^*) – звучит погребальное пенье...
А в гробе, весь в белом, покоится инок-художник, –
И ждёт его тщетно с картиной заветной треножник.

Окончена служба. Замолкло органа рыданье.
Чуть видно мерцают во мраке святые лампады...
Затихла обитель, во храме – покой и молчанье,
И все свершены уж по чину над телом обряды.
Читает Писанье причётник за чёрным налоем, –
И полночь бьёт с башни протяжным таинственным боем.

И – чудо! – ещё не замолкли последние звуки,
Из гроба художник почивший главу поднимает,
Горе он возводит иссохшие слабые руки
И тихо свой одр, свой торжественный одр покидает;
И в ужасе приор читает молитву заклятья,
И падает ниц перед ликом воскресшего братья.

Вдоль сводов он шествует лёгкой, неслышной стопою
И в келью, лампадой едва озарённый, вступает;
Там веет труда и молитвы отрадой святою,
Там, с кроткой улыбкой, с холста Богоматерь взирает...
И кисти берёт он, исполнен огня вдохновенья,
И пишет, и пишет – до раннего ласточек пенья.

Три ночи проводит он здесь в вдохновенных занятьях, –
И, только что третья блеснула с востока денница,
Стоит перед ним, как живая, с младенцем в объятьях,
Из рода Давида избранная Богом царица...
И молвит художник, в восторге склонясь пред святыней:
«Раба своего отпущаеши, Господи, ныне!»



Внимая слову моему,
Поймёшь ли ты его значенье,
И сердца смутное волненье
Доступно ль сердцу твоему?

Иль непонятна и мертва
Живая мысль в одежде речи, –
И в памяти от нашей встречи
Останутся – одни слова?..



Душа моя готова каждый миг
С твоей душой в одном объятье слиться,
Как с родником сверкающий родник
        Струёй созвучною роднится.

Но тщетен зов! – той жажды не унять,
Хоть и в тебе она неугасима:
Мы, как друзья, не устаём страдать
        И, как враги, проходим мимо.


Из Виктора Гюго

Как в тихом пруде, задремавшем в молчанье лесном,
Стихии враждебные в сердце слилися людском:

И светлое небо, в сиянье весенних лучей,
Весь мир озарившее блеском лазури своей;

И тинистый омут, бездонный, угрюмый, немой,
Где гады кишат и где царствует сумрак ночной.



Плывут, плывут волнистые туманы,
Плывут, плывут, цепляясь за тростник;
Грустят берёз седые великаны,
И старый клён задумчиво поник...

Плывут, плывут – и тают, как надежды...
Гляжу им вслед – и грустно мне глядеть!
Оделась ночь в печальные одежды, –
Томится грудь, – устала грудь скорбеть!..

Плывут, плывут волнистые туманы –
Конца им нет – и скорби нет границ...
О, если б вновь промчался вихрь нежданный!
О, если б вновь блеснул обман зарниц!



Умирая с каждым мигом,
С каждым словом, с каждым взглядом,
Мы идём пустынной степью,
Мы идём – как будто рядом...

Милый друг, пугливой тенью
Ты вечор во мгле мелькнула –
Словно в сердце на мгновенье
Взором ласковым взглянула.

Но далёк твой призрак бледный! –
Я зову тебя напрасно:
Сумрак ночи нас объемлет
Молчаливо, безучастно...

В небесах клубятся тучи,
Опалённые зарницей...
Дайте силы! дайте крылья!
Улетел бы вольной птицей!

Но бессильны сердца стоны, –
Кто поймёт их? кто услышит?..
Сторожит покой пустыня,
Полночь сонная не дышит…



Помню: тихим утром, светлым утром мая,
Садом ароматным мы с тобою шли:
Пробегали тени, по траве мелькая,
И в кустах звенели чёрные шмели.
Чистая, как утро в первый день творенья,
Ты сияла светлой вешнею красой, –
И на нас с черешен ветра дуновенье
Сыпало порою пылью золотой...

А теперь... нет солнца: осень и ненастье!
Грустный, одинокий выхожу я в сад, –
Только не найти мне там былого счастья,
Там одне берёзы жалобно шумят, –
Всё шумят, как будто что-то вспоминают
Иль твердят о прошлом сказочную быль...
А на душу снова грёзы низлетают
И воспоминаний золотая пыль.


Из И. Лорма

Два путника лесом задумчиво шли.
Уж длинные тени на землю легли,
На крыльях безмолвия вечер слетал, –
Вдруг где-то топор вдалеке зазвучал.
И молвил один – он был молод и смел:
«Там пристань, там берег, там моря предел,
Там строят могучей рукой корабли,
Чтоб по морю мчаться к окрайнам земли!»
Другой же в ответ покачал головой:
«О нет, юный друг, то не берег морской,
То дом воздвигают, покоя приют, –
И скоро цветами его уберут»...
За лесом зари погасают огни,
И вот на поляну выходят они;
И что ж? – оба правы, и тот, и другой:
То строят корабль неустанной рукой –
Для дальней дороги в неведомый край;
То строят жилище, без камней и свай,
С любовью цветами его уберут, –
И гробом корабль тот и дом тот зовут...


В осеннюю ночь

Мелкий дождик бьёт по крышам
Утомительно и скучно,
Бесконечный, безнадёжный,
Безустанный, однозвучный...

Точно кто-то тихо плачет,
Плачет тихими слезами, –
Не поднимет к небу руки,
Отягчённые цепями;

Не поднимет к небу руки
С искупительной мольбою –
И потоком льются слёзы,
Льются слёзы за стеною...

Сердце внемлет, сердце ноет:
Не избыть ему кручины!
И встают во мраке ночи
Позабытые картины...

Полумрак... лампадки трепет...
Шелест спиц в руках у няни...
Иль ты снова оживаешь,
Светлый мир воспоминаний?

Чу! – не шепчет ли старушка,
Как бывало, в час докучный? –
Нет, то дождик бьёт по крышам,
Безустанный, однозвучный...


Диссонансы

Весна, весна... Какая скука!
Опять душа болит тоской,
Опять в груди проснулась мука
Забытых дней весны былой.

Весна, весна! Волнами света
И блеском юной красоты
Ты гонишь прочь покой поэта,
Смущаешь робкие мечты;

В груди ты будишь рой желаний,
Тоску невысказанных дум, –
И трепет тайных ожиданий
Опять волнует гордый ум...

Повсюду – нега и истома,
И, сладострастия полны,
Орут коты на крыше дома
В лучах мечтательной луны.

В крови – какой-то трепет знойный,
В душе – томительные сны, –
И жалко мне зимы спокойной
На этом празднике весны!


Минувшее

В час глухой, в полночный час,
Всё, что тайно, всё, что скрыто,
Что в земле сырой зарыто,
Что в душе давно забыто,
Воскресает вновь для нас, –
В неизбежный страшный час!

Память яркими лучами,
Совесть зоркими очами
Озаряют сердца тьму, –
И с бессильными слезами
Смотрим мы в немую тьму –
Не видать их никому!

Свет дневной во тьме полночной,
Будишь ты в душе порочной
Старых дум забытый клад,
И с тоской мы в час урочный
Озираемся назад,
В час, когда надежды спят.

И растёт в душе забота,
Словно – нищий – плачет кто-то
У затворенных дверей...
Слёзы падают без счёта! –
Это призрак юных дней
Сел у запертых дверей...

И над мёртвыми мечтами,
Над несбывшимися снами
Плачем мы в ночной тиши,
И суровыми очами
Смотрит совесть в глубь души,
В глубь истерзанной души...


Мгновенье

Как бесконечной цепи звенья
В узоре жизни мировой,
Бегут пугливые мгновенья
Неудержимой чередой.

Конца им нет, им нет начала,
Но чует сердце их полёт, –
И с каждым – вечность миновала,
И с каждым – вечность настаёт...

Не вопрошай: куда? – откуда? –
Не нам их бег заворожить...
Но всё же сердце жаждет чуда, –
Ему без чуда страшно жить!



Вешние думы – что вешние воды...
Сердцу понятно смятенье природы,
Люб ему вольный простор...
Тихие зори, прозрачные, чистые,
Звёзды приветные, звёзды лучистые,
В душу глядится ваш взор!

Что-то в груди – как звезда – разгорается:
Сердце ль о прошлом, смятенное, кается?
Новые ль грёзы растут?
Вешние думы – что вешние воды, –
Жаждут они беспредельной свободы,
К радости, к счастью зовут...

Глянь, уж и вербы стоят опушённые!
Зреют и веют мечты полусонные, –
В небо невольно глядишь:
Ясная даль – как мечта необъятная, –
В сердце глядится звезда незакатная,
В сердце тревога – и тишь...



Есть мечты – им нет названья, –
И живут они во мне,
Словно как воспоминанья
О забытой стороне...

Есть слова – им нет значенья, –
Но их звук, в тиши ночной,
Пережитые мгновенья
Оживляет предо мной...

Как пугливые зарницы
Плещут крыльями во тьме,
Эти были-небылицы
Гаснут, вспыхнувши в уме.

Их мгновенного сиянья
Никому не разгадать...
Есть мечты – им нет названья,
Есть слова – их не сказать!