 |
||||
Ночью в колыбель младенца Месяц луч свой заронил. «Отчего так светел Месяц?» – Робко он меня спросил. В день-деньской устало Солнце, И сказал ему Господь: «Ляг, засни, и за тобою Всё задремлет, всё заснёт». И взмолилось Солнце брату: «Брат мой, Месяц золотой, Ты зажги фонарь – и ночью Обойди ты край земной. Кто там молится, кто плачет, Кто мешает людям спать, Всё разведай – и поутру Приходи и дай мне знать». Солнце спит, а Месяц ходит, Сторожит земли покой. Завтра ж рано-рано к брату Постучится брат меньшой. Стук-стук-стук! – отворят двери. «Солнце, встань! – грачи летят, Петухи давно пропели – И к заутрене звонят». Солнце встанет, Солнце спросит: «Что, голубчик, братец мой, Как тебя Господь Бог носит? Что ты бледен? что с тобой?» И начнёт рассказ свой Месяц, Кто и как себя ведёт. Если ночь была спокойна, Солнце весело взойдёт. Если ж нет – взойдёт в тумане, Ветер дунет, дождь пойдёт, В сад гулять не выйдет няня И дитя не поведёт. 1841 Дорога Глухая степь – дорога далека, Вокруг меня волнует ветер поле, Вдали туман – мне грустно поневоле, И тайная берёт меня тоска. Как кони ни бегут – мне кажется, лениво Они бегут. В глазах одно и то ж – Всё степь да степь, за нивой снова нива. – Зачем, ямщик, ты песни не поёшь? И мне в ответ ямщик мой бородатый: – Про чёрный день мы песню бережём. – Чему ж ты рад? – Недалеко до хаты – Знакомый шест мелькает за бугром. И вижу я: навстречу деревушка, Соломой крыт, стоит крестьянский двор, Стоят скирды. Знакомая лачужка. Жива ль она, здорова ли с тех пор? Вот крытый двор. Покой, привет и ужин Найдёт ямщик под кровлею своей. А я устал – покой давно мне нужен; Но нет его... Меняют лошадей. Ну-ну, живей! Долга моя дорога – Сырая ночь – ни хаты, ни огня – Ямщик поёт – в душе опять тревога – Про чёрный день нет песни у меня. Нe позднее 1842 Пришли и стали тени ночи На страже у моих дверей! Смелей глядит мне прямо в очи Глубокий мрак её очей; Над ухом шепчет голос нежный, И змейкой бьётся мне в лицо Её волос, моей небрежной Рукой измятое, кольцо. Помедли, ночь! густою тьмою Покрой волшебный мир любви! Ты, время, дряхлою рукою Свои часы останови! Но покачнулись тени ночи, Бегут, шатаяся, назад. Её потупленные очи Уже глядят и не глядят; В моих руках рука застыла, Стыдливо на моей груди Она лицо свое сокрыла... О солнце, солнце! Погоди! 1842 Зимний путь Ночь холодная мутно глядит Под рогожку кибитки моей, Под полозьями поле скрипит, Под дугой колокольчик гремит, А ямщик погоняет коней. За горами, лесами, в дыму облаков, Светит пасмурный призрак луны. Вой протяжный голодных волков Раздаётся в тумане дремучих лесов.– Мне мерещатся странные сны. Мне всё чудится, будто скамейка стоит, На скамейке старуха сидит, До полуночи пряжу прядёт, Мне любимые сказки мои говорит, Колыбельные песни поёт. И я вижу во сне, как на волке верхом Еду я по тропинке лесной Воевать с чародеем-царём В ту страну, где царевна сидит под замком, Изнывая за крепкой стеной. Там стеклянный дворец окружают сады, Там жар-птицы поют по ночам И клюют золотые плоды, Там журчит ключ живой и ключ мёртвой воды – И не веришь и веришь очам. А холодная ночь так же мутно глядит Под рогожу кибитки моей, Под полозьями поле скрипит, Под дугой колокольчик гремит, И ямщик погоняет коней. Нe позднее 1844 Уже над ельником из-за вершин колючих Сияло золото вечерних облаков, Когда я рвал веслом густую сеть плавучих Болотных трав и водяных цветов. То окружая нас, то снова расступаясь, Сухими листьями шумели тростники; И наш челнок шёл, медленно качаясь, Меж топких берегов извилистой реки. От праздной клеветы и злобы черни светской В тот вечер, наконец, мы были далеко – И смело ты могла с доверчивостью детской Себя высказывать свободно и легко. И голос твой пророческий был сладок, Так много в нём дрожало тайных слёз, И мне пленительным казался беспорядок Одежды траурной и светло-русых кос. Но грудь моя тоской невольною сжималась, Я в глубину глядел, где тысяча корней Болотных трав невидимо сплеталась, Подобно тысяче живых зелёных змей. И мир иной мелькал передо мною – Не тот прекрасный мир, в котором ты жила, И жизнь казалась мне суровой глубиною С поверхностью, которая светла. Нe позднее 1844 Татарская песня Посв. Г. П. Данилевскому Он у каменной башни стоял под стеной; И я помню, на нём был кафтан дорогой; И мелькала, под красным сукном, Голубая рубашка на нём... Презирайте за то, что его я люблю! Злые люди, грозите судом – Я суда не боюсь и вины не таю! Не бросай в меня камнями!.. Я и так уже ранена... Золотая граната растёт под стеной; Всех плодов не достать никакою рукой; Всех красивых мужчин для чего Стала б я привораживать! Но Приютила б я к сердцу, во мраке ночей Приголубила б только его – И уж больше любви мне не нужно ничьей! Не бросай в меня камнями!.. Я и так уже ранена... Разлучили, сгубили нас горы, холмы Эриванские! Вечно холодной зимы Вечным снегом покрыты оне! Говорят, на чужой стороне Девы Грузии блеском своей красоты Увлекают сердца... Обо мне В той стране, милый мой, не забудешь ли ты? Не бросай в меня камнями!.. Я и так уже ранена... Говорят, злая весть к нам оттуда пришла: За горами кровавая битва была; Там засада была... Говорят, Будто наших сарбазов*) отряд Истреблён ненавистной изменою... Чу! Кто-то скачет... копыта стучат... Пыль столбом... я дрожу и молитву шепчу... Не бросай в меня камнями!.. Я и так уже ранена... 1846 Затворница В одной знакомой улице – Я помню старый дом, С высокой, тёмной лестницей, С завешенным окном. Там огонёк, как звёздочка, До полночи светил, И ветер занавескою Тихонько шевелил. Никто не знал, какая там Затворница жила, Какая сила тайная Меня туда влекла, И что за чудо-девушка В заветный час ночной Меня встречала, бледная, С распущенной косой. Какие речи детские Она твердила мне: О жизни неизведанной, О дальней стороне. Как не по-детски пламенно, Прильнув к устам моим, Она дрожа шептала мне: «Послушай, убежим! Мы будем птицы вольные – Забудем гордый свет... Где нет людей прощающих, Туда возврата нет...» И тихо слёзы капали – И поцелуй звучал – И ветер занавескою Тревожно колыхал. 20 июля 1846, Тифлис Нищий Знавал я нищего: как тень, С утра, бывало, целый день Старик под окнами бродил И подаяния просил... Но всё, что в день ни собирал, Бывало, к ночи раздавал Больным, калекам и слепцам – Таким же нищим, как и сам. В наш век таков иной поэт. Утратив веру юных лет, Как нищий старец изнурён, Духовной пищи просит он. – И всё, что жизнь ему ни шлёт, Он с благодарностью берёт – И душу делит пополам С такими ж нищими, как сам... Декабрь 1846 Ночь Отчего я люблю тебя, светлая ночь, – Так люблю, что, страдая, любуюсь тобой! И за что я люблю тебя, тихая ночь! Ты не мне, ты другим посылаешь покой!.. Что мне звёзды – луна – небосклон – облака – Этот свет, что, скользя на холодный гранит, Превращает в алмазы росинки цветка И, как путь золотой, через море бежит? Ночь! за что мне любить твой серебряный свет? Усладит ли он горечь скрываемых слёз, Даст ли жадному сердцу желанный ответ, Разрешит ли сомненья тяжёлый вопрос? Что мне сумрак холмов – трепет сонных листов – Моря тёмного вечно шумящий прибой – Голоса насекомых во мраке садов – Гармонический говор струи ключевой? Ночь! за что мне любить твой таинственный шум? Освежит ли он знойную бездну души, Заглушит ли он бурю мятежную дум – Всё, что жарче впотьмах и слышнее в тиши? Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, – Так люблю, что, страдая, любуюсь тобой! Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, – Оттого, может быть, что далёк мой покой! 30 августа 1850 Массандра, на южном берегу Крыма Качка в бурю М. Л. Михайлову Гром и шум. Корабль качает; Море тёмное кипит; Ветер парус обрывает И в снастях свистит. Помрачился свод небесный, И, вверяясь кораблю, Я дремлю в каюте тесной... Закачало – сплю. Вижу я во сне: качает Няня колыбель мою И тихонько запевает – «Баюшки-баю!» Свет лампады на подушках, На гардинах свет луны... О каких-то всё игрушках Золотые сны. Просыпаюсь... Что случилось? Что такое? Новый шквал? – «Плохо – стеньга обломилась, Рулевой упал». Что же делать? что могу я? И, вверяясь кораблю, Вновь я лёг и вновь дремлю я... Закачало – сплю. Снится мне: я свеж и молод, Я влюблён, мечты кипят... От зари роскошный холод Проникает в сад. Скоро ночь – темнеют ели... Слышу ласково-живой, Тихий лепет: «На качели Сядем, милый мой!» Стан её полувоздушный Обвила моя рука, И качается послушно Зыбкая доска... Просыпаюсь... Что случилось? – «Руль оторван; через нос Вдоль волна перекатилась, Унесён матрос!» Что же делать? Будь что будет! В руки Бога отдаюсь: Если смерть меня разбудит – Я не здесь проснусь. 1850 Песня цыганки Мой костёр в тумане светит; Искры гаснут на лету... Ночью нас никто не встретит; Мы простимся на мосту. Ночь пройдёт – и спозаранок В степь, далёко, милый мой, Я уйду с толпой цыганок За кибиткой кочевой. На прощанье шаль с каймою Ты на мне узлом стяни: Как концы её, с тобою Мы сходились в эти дни. Кто-то мне судьбу предскажет? Кто-то завтра, сокол мой, На груди моей развяжет Узел, стянутый тобой? Вспоминай, коли другая, Друга милого любя, Будет песни петь, играя На коленях у тебя! Мой костёр в тумане светит; Искры гаснут на лету... Ночью нас никто не встретит; Мы простимся на мосту. 1853 (?) Колокольчик Улеглася метелица... Путь озарён... Ночь глядит миллионами тусклых очей... Погружай меня в сон, колокольчика звон! Выноси меня, тройка усталых коней! Мутный дым облаков и холодная даль Начинают яснеть; белый призрак луны Смотрит в душу мою – и былую печаль Наряжает в забытые сны. То вдруг слышится мне – страстный голос поёт, С колокольчиком дружно звеня: «Ах, когда-то, когда-то мой милый придёт – Отдохнуть на груди у меня! У меня ли не жизнь!.. чуть заря на стекле Начинает лучами с морозом играть, Самовар мой кипит на дубовом столе, И трещит моя печь, озаряя в угле, За цветной занавеской, кровать!.. У меня ли не жизнь!.. ночью ль ставень открыт, По стене бродит месяца луч золотой, Забушует ли вьюга – лампада горит, И, когда я дремлю, моё сердце не спит, Всё по нём изнывая тоской». То вдруг слышится мне, тот же голос поёт, С колокольчиком грустно звеня: «Где-то старый мой друг?.. Я боюсь, он войдёт И, ласкаясь, обнимет меня! Что за жизнь у меня! и тесна, и темна, И скучна моя горница; дует в окно. За окошком растёт только вишня одна, Да и та за промёрзлым стеклом не видна. И, быть может, погибла давно!.. Что за жизнь!.. полинял пёстрый полога цвет, Я больная брожу и не еду к родным, Побранить меня некому – милого нет, Лишь старуха ворчит, как приходит сосед, Оттого, что мне весело с ним!..» 1854 Утрата Когда предчувствием разлуки Мне грустно голос ваш звучал, Когда, смеясь, я ваши руки В моих руках отогревал, Когда дорога яркой далью Меня манила из глуши – Я вашей тайною печалью Гордился в глубине души. Перед непризнанной любовью Я весел был в прощальный час, Но – боже мой! с какою болью В душе очнулся я без вас! Какими тягостными снами Томит, смущая мой покой, Всё недосказанное вами И недослушанное мной! Напрасно голос ваш приветный Звучал мне, как далёкий звон, Из-за пучины: путь заветный Мне к вам навеки преграждён, – Забудь же, сердце, образ бледный, Мелькнувший в памяти твоей, И вновь у жизни, чувством бедной, Ищи подобья прежних дней! 1857 На берегах Италии Я по красному щебню схожу один К морю сонному, Словно тучками, мглою далёких вершин Окаймлённому. Ах! как млеют, вдали замыкая залив, Выси горные! Как рисуются здесь, уходя в тень олив, Козы чёрные... Пастухи вдали, на свои жезлы, С их котомками, Опершись, стоят на краю скалы – Над обломками. Там, у взморья, когда-то стоял чертог С колоннадами, И наяды плескались в его порог Под аркадами. Там недавно мне снился роскошный сон, Но... всегда ли я Ради этих снов забывал твой стон, О Италия! Вдохновляемый плачем твоим, я схожу К морю сонному, Словно тучками, мглою далёких вершин Окаймлённому. Там в лазурном тумане толпой встают Тени бледные. То не тени встают – по волнам плывут Пушки медные. Корабельный флаг отдаленьем скрыт, Словно дымкою. Там судьба твоя с фитилём стоит Невидимкою... 1858 Недавно ты из мрака вышел, Недавно ты пошёл назад, И всё ты видел, всё ты слышал, – И всё ты понял невпопад... Остановись! ужель намедни, Безумец, не заметил ты, Что потушил огонь последний И смял последние цветы!.. Нe позднее 1859 На Женевском озере На Женевском озере Лодочка плывёт – Едет странник в лодочке, Тяжело гребёт. Видит он, по злачному Скату берегов Много в тёмной зелени Прячется домов. Видит – под окошками Возле синих вод В виноградном садике Красный мак цветёт. Видит – из-за домиков, В вековой пыли, Колокольни серые Подняли шпили, А за ними – вечные В снежных пеленах Выси допотопные Тонут в облаках. И душой мятежною Погрузился он О далёкой родине В неотвязный сон – У него на родине Ни озёр, ни гор, У него на родине Степи да простор. Из простора этого Некуда бежать, Думы с ветром носятся, Ветра не догнать. Не позднее 1859 Чайка Поднял корабль паруса; В море спешит он, родной покидая залив, Буря его догнала и швырнула на каменный риф. Бьётся он грудью об грудь Скал, опрокинутых вечным прибоем морским, И белогрудая чайка летает и стонет над ним. С бурей обломки его Вдаль унеслись; чайка села на волны – и вот, Тихо волна покачав её, новой волне отдаёт. Вон – отделились опять Крылья от скачущей пены – и ветра быстрей Мчится она, упадая в объятья вечерних теней. Счастье моё, ты – корабль: Море житейское бьёт в тебя бурной волной; Если погибнешь ты, буду как чайка стонать над тобой; Буря обломки твои Пусть унесёт! но – пока будет пена блестеть, Дам я волнам покачать себя, прежде чем в ночь улететь. Нe позднее 1860 Поцелуй И рассудок, и сердце, и память губя, Я недаром так жарко целую тебя – Я целую тебя и за ту, перед кем Я таил мои страсти – был робок и нем, И за ту, что меня обожгла без огня, И смеялась, и долго терзала меня, И за ту, чья любовь мне была бы щитом, Да, убитая, спит под могильным крестом. Всё, что в сердце моём загоралось для них, Догорая, пусть гаснет в объятьях твоих. Нe позднее 1863 Чужое окно Помню, где-то в ночь с проливным дождём Я бродил и дрог под чужим окном; За чужим окном было так светло, Так манил огонь, что я – стук в стекло... Боже мой! какой поднялся содом! Как встревожил я благородный дом! «Кто стучит! – кричат. – Убирайся, вор! Аль не знаешь, где постоялый двор!..» Ваше сердце мне – тоже дом чужой, Хоть и светит в нём огонёк порой, Да уж я учён – не возьму ничего, Чтоб с отчаянья постучать в него... Нe позднее 1864 Орёл и змея На горах, под метелями, Где лишь ели одни вечно зелены, Сел орёл на скалу в тень под елями И глядит – из расселины Выползает змея, извивается, И на тёмном граните змеиная Чешуя серебром отливается... У орла гордый взгляд загорается: Заиграло, знать, сердце орлиное. «Высоко ты, змея, забираешься! – Молвил он. – Будешь плакать – раскаешься!..» Но змея ему кротко ответила: «Из-под камня горючего Я давно тебя в небе заметила И тебя полюбила, могучего... Не пугай меня злыми угрозами, Нет! – бери меня в когти железные, Познакомь меня с тёмными грозами Иль умчи меня в сферы надзвездные». Засветилися глазки змеиные Тихим пламенем, по-змеиному, – Распахнулися крылья орлиные, Он прижал её к сердцу орлиному. Полетел с ней в пространство холодное; Туча грозная с ним повстречалася: Изгибаясь, змея подколодная Под крыло его робко прижалася. С бурей борются крылья орлиные: Близко молния где-то ударила... Он сквозь гром слышит речи змеиные – Вдруг змея его в сердце ужалила. И в очах у орла помутилося, Он от боли упал как подстреленный, А змея уползла и сокрылася В глубине, под гранитной расселиной. Нe позднее 1866 Литературный враг Господа! я нынче всё бранить готов – Я не в духе – и не в духе потому, Что один из самых злых моих врагов Из-за фразы осуждён идти в тюрьму... Признаюсь вам, не из нежности пустой Чуть не плачу я, – а просто потому, Что подавлена проклятою тюрьмой Вся вражда во мне, кипевшая к нему. Он язвил меня и в прозе, и в стихах; Но мы бились не за старые долги, Не за барыню в фальшивых волосах, Нет! – мы были бескорыстные враги! Вольной мысли то владыка, то слуга, Я сбирался беспощадным быть врагом, Поражая беспощадного врага; Но – тюрьма его прикрыла, как щитом. Перед этою защитой я – пигмей... Или вы ещё не знаете, что мы Легче веруем под музыку цепей Всякой мысли, выходящей из тюрьмы. Иль не знаете, что даже злая ложь Облекается в сияние добра, Если ей грозит насилья острый нож, А не сила неподкупного пера. Я вчера ещё перо моё точил, Я вчера ещё кипел и возражал; А сегодня ум мой крылья опустил, Потому что я боец, а не нахал. Я краснел бы перед вами и собой, Если б узника да вздумал уличать! Поневоле он замолк передо мной – И я должен поневоле замолчать. Он страдает, оттого что есть семья, – Я страдаю, оттого что слышу смех; Но что значит гордость личная моя, Если истина страдает больше всех! Нет борьбы, и – ничего не разберёшь – Мысли спутаны случайностью слепой, – Стала светом недосказанная ложь, Недосказанная правда стала тьмой. Что же делать? и кого теперь винить? Господа! во имя правды и добра – Не за счастье буду пить я – буду пить За свободу мне враждебного пера. Нe позднее 1866 На железной дороге Мчится, мчится железный конёк! По железу железо гремит. Пар клубится, несётся дымок; Мчится, мчится железный конёк, Подхватил, посадил да и мчит. И лечу я, за делом лечу, – Дело важное, время не ждёт. Ну, конёк! я покуда молчу... Погоди, соловьём засвищу, Коли дело-то в гору пойдёт... Вон навстречу несётся лесок, Через балки грохочут мосты, И цепляется пар за кусты; Мчится, мчится железный конёк, И мелькают, мелькают шесты... Вон и родина! Вон в стороне Тёсом крытая кровля встаёт, Тёмный садик, скирды на гумне; Там старушка одна, чай, по мне Изнывает, родимого ждёт. Заглянул бы я к ней в уголок, Отдохнул бы в тени тех берёз, Где так много посеяно грёз. Мчится, мчится железный конёк И, свистя, катит сотни колёс. Вон река – блеск и тень камыша; Красна девица с горки идёт, По тропинке идёт не спеша; Может быть – золотая душа, Может быть – красота из красот. Познакомиться с ней бы я мог, И не всё ж пустяки городить, – Сам бы мог, наконец полюбить... Мчится, мчится железный конёк, И железная тянется нить. Вон, вдали, на закате пестрят Колокольни, дома и острог; Однокашник там мой, говорят, Вечно борется, жизни не рад... И к нему завернуть бы я мог... Поболтал бы я с ним хоть часок! Хоть немного им прожито лет, Да немало испытано бед... Мчится, мчится железный конёк, Сеет искры летучие вслед... И, крутя, их несёт ветерок На росу потемневший земли, И сквозь сон мне железный конёк Говорит: «Ты за делом, дружок, Так ты нежность-то к чёрту пошли...» Нe позднее 1868 Блажен озлобленный поэт, Будь он хоть нравственный калека, Ему венцы, ему привет Детей озлобленного века. Он как титан колеблет тьму, Ища то выхода, то света, Не людям верит он – уму, И от богов не ждёт ответа. Своим пророческим стихом Тревожа сон мужей солидных, Он сам страдает под ярмом Противоречий очевидных. Всем пылом сердца своего Любя, он маски не выносит И покупного ничего В замену счастия не просит. Яд в глубине его страстей, Спасенье – в силе отрицанья, В любви – зародыши идей, В идеях – выход из страданья. Невольный крик его – наш крик, Его пороки – наши, наши! Он с нами пьёт из общей чаши, Как мы отравлен – и велик. 1872 Из Бурдильёна The night has a thousand eyes. Ночь смотрит тысячами глаз, А день глядит одним; Но солнца нет – и по земле Тьма стелется, как дым. Ум смотрит тысячами глаз, Любовь глядит одним; Но нет любви – и гаснет жизнь, И дни плывут, как дым. 1874 На закате Вижу я, сизые с золотом тучи Загромоздили весь запад; в их щель Светит заря, – каменистые кручи, Рёбра утёсов, березник и ель Озарены вечереющим блеском; Ниже – безбрежное море. Из мглы Тёмные скачут и мчатся валы С неумолкаемым гулом и плеском. К морю тропинка в кустах чуть видна, К морю схожу я, и – здравствуй, волна! Мне, охлаждённому жизнью и светом, Дай хоть тебя встретить тёплым приветом!.. Но на скалу набежала волна – Тяжко обрушилась, в пену зарылась И прошумела, отхлынув назад: «Новой волны подожди, – я разбилась...» Новые волны бегут и шумят, – То же, всё то же я слышу от каждой... Сердце полно бесконечною жаждой – Жду, – всё темно – погасает закат... Нe позднее 1877 Узница Что мне она! – не жена, не любовница И не родная мне дочь! Так отчего ж её доля проклятая Спать не даёт мне всю ночь! Спать не даёт, оттого что мне грезится Молодость в душной тюрьме, Вижу я – своды... окно за решёткою, Койку в сырой полутьме... С койки глядят лихорадочно-знойные Очи без мысли и слёз, С койки висят чуть не до полу тёмные Космы тяжёлых волос. Не шевелятся ни губы, ни бледные Руки на бледной груди, Слабо прижатые к сердцу – без трепета И без надежд впереди... Что мне она! – не жена, не любовница И не родная мне дочь! Так отчего ж её образ страдальческий Спать не даёт мне всю ночь! 1878 На пути Хмурая застигла ночь, На пути – бурьян... Дышит холодом с реки, Каплет сквозь туман. Но как будто там – вдали, Из-под этих туч, За рекою – огонька Вздрагивает луч... И как будто где-то там Голоса в кустах... Песня эта или звон У меня в ушах? В реку брошусь я – в кусты Брошусь сквозь туман – Впереди тепло и свет, На пути – бурьян... Не позднее 1890 Полонский Я.П. Сочинения в 2-х томах., М.: Художественная литература, 1986. Стихотворения. Поэмы. М.: Правда, 1986. |
|
||||