| |
Вот он! Одетый солнцем…
Вот он! Одетый солнцем,
День мой пробеган и выпит.
Кинься росой по кольцам
И, задымившись, выбей
В грозах поющую искру
На облаках и вёслах, –
Это ведь я тебя выдумал,
Выискал этой осенью.
Это теперь ведь наше
Время взнуздать сгоряча,
Всполохом встав на стражу,
Вылюбить бытом в ночах.
Вместе за тучей,
Вместе как сокол
Гнаться и внове выучивать
Эту науку весёлую,
Или, звеня, с разбега
Только по почерку молний
Мы узнаем дорогу,
Скрученную тревогой…
Сентябрь 1915, Красная Поляна
Я принимаю синеглазых
Я принимаю синеглазых
Окраин вешних простоту,
И странную вдыхаю ясень
В засеребришвемся листу.
Что это будет? Только очерк.
Дивеева скита лазурь?
Нет! Буйный рост, как живопись, как роща,
Поющая и пьющая грозу.
Какой густой овладевает ветер,
По заводям зацеловав траву, –
А ласточек моих всё нет и нету!..
И бродит март по талому двору.
1915
Весенняя гроза
Откуда взявшейся грозы
Предвестьем воздух переполнен –
Её изменчивый язык
В снопах разоружённых молний.
Вон вылилась и залегла
По топоту весенней конницы,
Где мгла каурая паслась
В дремучем одеяньи солнца.
Владеющий оружьем бурь
Любой исполосован молнией,
И проясневший изумруд
Уже клюют литые голуби.
И где начало тучных пущ,
Подгромок сбился в синих пряслах,
И дождь, завечерев за тучей,
Упавшей в облачные ясли,
Вдруг заблестит в повязке веток,
Сырую выжавши лазурь –
И лёгкие вскружают лета
Стрекозы в радужном глазу.
1916, Москва
Посмертье
В кору хоронят соки слепо
Раденья вербных тонких вен,
И хладами вскормлённый сквер
Уже заведомо забвен.
А вот когда в весны предсердьях
Встаёт аорты тяжкой ярь,
Ты володом каких посмертий
Вздыхаешь целины испарь?
В.М.Синяковой
В такую горячую весень,
В такую певучую заросль
Вошла – и раскинула песень
Сплошной зацветающий парус.
И стаей лазурного вымысла
За мной чрез кленовую летопись
Неслись на весны коромыслах
Дремучие скрипы и шелесты.
И в этой распевшейся прелести
Апреля – летучее племя –
Молвой дождевою от ветрости
Срываясь, впивалося в землю.
И там насыщаясь от чар её
Легла в золотистой обнове –
И дней густолистое марево,
Как повесть, как поросль кленовая.
Посвящение
A toi, Natur! Je me rends
Et ma faim et toute ma soif.
J.Rimbaud.
О, лоно полонное пламя!
О, ночери чёрная плата!
Дремлин затаённая млада!
Поющая вёсное веди,
Понятное струнам баюна.
Ей надо, чтоб внове ржаная
Рожала, ложася снопами
Всеярую молний нежданно
Взлетевшую звёздную память.
Посмертьем её сонаследий
И в лето льняное по сердцу
Оденешься в вёсное веди
Как в детскую древнюю дерзость.
И девой дивея в забытье
Сентябрьских расплавленных дней,
Снимаешь небесное мыто,
Немые разлоги небес.
Лесное былье
А.Чапыгину
Русалий лес.
Выходит лось-звезда,
Боднёт вершину дуба,
Твоих серебряных чудес,
Спадает ясная узда
За день тенеющих раздумий.
Ночь залегает
В ясли темноты –
Знакомым знаком выведет просека
Обвалы небывалой синевы;
Первоначальная гудит беседа
По ясеням звериной иневы
И поручейный дым и день
И в шубе рыжебурой ствол
И тенепада голубая рень,
(Моё вечаное родство)
Прольёт падумчивая голубь.
Пушистой темноты
Потянет дым
Донцами, полночью тумана.
Таким узором по-цвету младеть
И цветнем свадьбу ветровую ведать…
Чаруний соловьиный куст
Расплещет ночь.
1917, Пьяный Бор
Осенний офорт
И приход сентября без отчёта
По восторгу горюющих мет
Узнаю голубин неизбывьем,
Твой мелькающий мех ясенец.
Это золото встало по бредню
На убаве неметь и робеть,
Перед дующим поверху сретеньем
Колыхать облегчённую ветвь.
И дичая и в чащах роясь
Загораться с рябиновых слов
Из-за морева грающий спас,
По лугам полыхающий лов.
Ловчих десять с потешной капели
В рукопашной сердец сентября
Ветропадом бродяжным напели
Сребропенную сыть соловья.
Потому от осенних потерь,
От пропаж, от полетья куста
Будет холода ранняя тверь
Занемлять радунцами уста.
Красная поляна
Весеннее гремя
Не сердце ль ветров половецких
Узорами зарного племя,
Не ты ли вскипело подвеской
У липы весеннее гремя?
Замрёт. – Но у зурны лазурной
На утро – по роздыху розы
По заросль вгрузается бурное
Всё в молоди рясное озеро
И в голубь державного лада
Впадают дремлинные русла
И устлана русская млада
Распевом простым радоуста.
На зелёное лезвие леса
Упадает, отдав синеве
Всеоружье пернатое песень
Пламенами в обыт по тебе
И виднеясь в синеющий небом
Полдень – лавой благою брегов
Ты – весна! Закипевшая древом,
Изумрудом зажжённых снегов.
Март
Точно синевою пар
Поднят был, и назван полднем –
Марта талая тропа
Почерками белых молний.
То ли ветер на юру
Налетит, толкнув прибоем,
И, продрогнувши, гряду
Смутным серебром покроет.
Кажется вот-вот найдёшь
Тот смарагд, где ты затерян
Был, когда навис дождём
Серый сумрак от деревни.
И во сне сойдёт с лица
Краска тёплая полночи,
Выйдешь – даже у крыльца
Двинут марта влажный очерк.
1918
Стихи о войне
1914–1917
И век меча, и век секиры новой
Плывёт над европейской ночью,
И залпами шестнадцатидюймовок
Покровы лицемерья рвутся в клочья.
Их заменяют пафосом удушья
Завесы газов. Танки зашивают саван.
И запахом гниющей туши –
Биржёвок бюллетень, военных сводок слава.
Окопы сторожат огромные мешки.
И сейфы ширятся. Под проливнем свинца
Качаются столы. Трёхцветные флажки
Рифмуют – «до победного конца!»
Хлопочут на амвонах, зажигая свечи.
Ракеты освещают небеса.
И, задыхаясь, выпускают печи
Стальные стаи в тёмные леса.
В конторах банков и военных складов
Ведётся прибылей подсчёт.
И в памороке – за звериным садом
Поют полки запасных рот.
Линяет небо. И под звук оркестров
Тут навзничь падают. Им выдают кресты.
В тылу с балконов повисает пестрядь.
Но... хмурятся предместья нищеты.
Она выходит из фабричных зданий,
Забоев, кузниц, начиная раздувать
Высокий пламень молодых восстаний:
Тяжёлый воздух потрясён до дна!
1918, Москва
Песня
Верфель
Проходит день, проходит год, проходит человек,
И прижимаются плотней
Два яблока на мускулах кривых ветвей,
Из переулка слышен ход телег,
Сквозь облако покачивают кони морды,
Кружится по холма покатым бёдрам
Народ пирующих ворон,
И войско тайное стрекоз,
Как звон струны, летит через овёс.
Тяжёлый гул проходит по лесам,
Неузнанный никем бродяга, брат ветрам.
Я заодно охвачен этим чувством,
Что я, осеннего свидетель пира,
Как птица, дерево, как ход телег,
Дыша, не исключён из мира.
Проходит день, и год, и человек.
1922
Весна в деревне
И.Бехер
Ревёт рогатый скот в загонах. Возле дома
Поставлены стропила. Красят маляры.
Проходит нищий. В серой улыбается истоме.
На свежих грядках чучело стоит.
То висельник? Или его достали
Со дна реки, весь в тине и траве?
И вот стоит он здесь. Как крест настороже,
Бедняк-мертвец, что истлевает стоя.
Вот ветер пробежал. И звоном жутким
Задребезжит покойника жестяное лицо.
В саду цветут повсюду незабудки.
И скоро выползет луны зелёное яйцо.
1928
Евпаторийские стихи
Обрывок степи. Солончак.
Слюда остывшего лимана,
Раскинут чёрный флаг Мойнак,
Дымок зюйд-вестами протянут.
Нога вгрузается в песок,
Он серо-пепельный на синем.
В тени весёлых облаков
Бесшумный час осенне двинут.
И вон какая тишина!
Её заслушаюсь, зажмурясь –
Следы звонцов степных отар,
Трамвай игрушечною бурей.
Над жёлтым взгорбьем чёрный жук
Летит, оставив облак пыли.
И – тишина...
в твою межу
Вношу поправку:
здесь мы жили,
Мы здесь нашли в одно из утр
В траве, распевшейся, как ода,
Мир по-вечернему пустой,
Перо убитого удода.
1929
Насельники горы, щеглы летят над садом
Моей зимы. И вы, и дом, похожий на гараж,
Вот всё как есть: снежок платка, и рядом Фауст,
Одетый в шубу, давнишний и – ваш.
И вдруг всё наплывает сразу: подстрочники весны,
Ручьи, сиротки-пролески.
И синяя тетрадь.
Её глаза, открытые, как жалость, как удивленье или тишина.
И ходики, и комната, где вы живёте,
Как продолженье сна, дыхание, или душа?..
Зимой – весна. Вот так оно и бродит
По строкам кровь, не спрашиваясь, и дыша.
Бросаю крохи юности, – и птицы
Слетаются на краешек окна,
Я их собрал в слова, как горсть пшеницы,
Рассыпав всё моим гостям.
Ты приголубь их – и на крыльях
Они влетят в наш быт, с птенцами на руках,
Они, как вы, такие же простые,
И вам, и мне – по синеве родня.
1930
Воспоминание
Ты вышла со мною в поля,
И в умброй окрашенных далях
Торчали в седых тополях
Свидетели первых светаний.
Лазоревки или щеглы
Смотрели простыми глазами
Из зарослей утренней мглы,
Как ты проходила, лесная.
И мы находили слова,
Такие ж простые, как эти,
Как руки твои и трава,
Раскинутые при свете.
Я помню русалочий взор,
Травы под босыми ногами
Живой холодок, и лицо,
Когда ты меня укрывала.
И ты на земле, как лучи
За солнцем, подымешься снова,
В повязке стыдливой зари –
Краснеть, одеваясь листвою
1933, Борисовка
Из Алфёровской тетради
(Лето 1942)
1
Смешали глину с кровью и железом –
И тайны многие открылись перед нами:
Вот жизнь без стен, и видно всё.
А дальше?..
Мёртвые идут в одном строю,
Держа того же цвета знамя,
Что раненых пропитанные кровью перевязки.
Участники военных действий все:
Деревья, лошади и птицы – безоружны.
Здесь погребальных хоров нет.
Работают лопаты...
И безучастные пойдут дожди.
Своею жизнью заживут весной цветы.
И в землю лягут имена,
Зимой над ними встанут снежные кресты.
2
В короткой тишине я вижу лица
И руки, ещё недавно державшие перо
Над школьной партой. Сейчас – винтовку.
Те самые, что пожимали на прощанье – ваши.
Недосказавшие нам всё – лежат,
Прижав траву... протянутые навсегда.
И венчики на лбу: потёки высохшего пота,
Бессмертники с наплывом полевых гвоздик,
Несут почётный караул посменно облака,
Лёгкие, как в жаркий жатвы день,
Как в песне: хатка без окон, без дверцы –
Глаза пустые – прямо в голубое небо.
Смешали сердце с землёю и железом...
3
Одна стена осталась. На ней плакат:
Улыбка девушки, к груди прижатый сноп,
И розовые облака – об урожае вялое двустишье.
И в чёрных рамках чьи-то фотографии.
На погорелое дают пока серебряную пыль,
Всё тот же утра золочёный пепел.
Вот дерево – оно осталось жить.
К нему летают снова пчёлы. Ночью
В условной тишине висят на ветках
Праздничные звёзды.
Как долго не были мы дома!..
И каждый день Поворино горит.
В ногах у солнца – не туман, а дым.
Не спит земля. И девочка без матери
Уснуть не может. И не поёт петух.
А полевая рация стучит: Дубрава!
Я – Горлинка. Приём!.. И на Хопре
Сапёры строят переправу.
Орудия, как в Троицын день, все в зелени стоят
И ждут приказа – заговорить на молний языке
И грома. Как домовито топоры стучат!
И у бойцов на лицах нет пятен подчиненья
И смиренья. Лишь на губах – запёкшаяся горечь
Отступленья...
Мы дышим ветром разрушенья.
Запахами свежих щепок
И работой. Брёвна пахнут уваженьем к жизни.
Вдали горят скирды. В болото ухают снаряды.
И вздрагивают двери... Она уснула.
Пусть ей приснится воздушный синий шар:
Как хорошо бежать за ним по лугу,
Держа за ниточку его!.. Но ей таких шаров весёлых
Не приносил ещё никто.
Опять гудят над лесом.
И топоры стучат.
Молчат на отдыхе солдаты.
Смешали пот с землёю и – железом.
Поздние стихи
Пожолкнут травы, листья опадут,
Как обветшалые одежды,
Но слышу шелест их в саду,
Когда они росли с надеждой.
– И с верой? – может, спросишь ты.
– В движеньи! – я тебе отвечу, –
Возьми, перечитай листы,
Летящие тебе навстречу,
С такой осенней щедростью, что ты
Дивуешься богатству, брошенному наземь,
Не пригоршням тяжёлых золотых,
А просто так...
чтобы тебя украсить.
И здесь, на маленькой земле,
На бедном северном подзоле
Им суждено, прозябнувши в тепле,
Жить без конца,
без всяких предисловий.
И нет прекрасней ничего,
Чем замыслы всего, что вижу,
Они – и мысль, и торжество
Стихов, которые ты слышишь.
Не говори: вот здесь обрыв.
Зима. Метель... Внизу – долина,
Где горы, нас разъединив,
Она ж связала воедино.
1955, Москва
Когда искал я тебя, открывая...
Когда искал я тебя, открывая,
Бродя без дорог по лесам
И не зная,
Какая ты будешь,
и кем назовёшься –
Речная,
озёрная или лесная –
В просветах стремительных сосен
Ты смуглою мне показалась,
И в эту начальную осень
Со мною ты вместе бежала
Высокой, с зелёной косою,
И вдруг по озёрам в осоке
С дождём промелькнула босою,
Вся в зелени утопая,
В рубашке ли, в белом тумане
По радуге шла золотая,
С кувшинкою белою лета,
На облачке уплывая,
Одним только светом одета...
И пахло у берега мятой,
Травою, никем не примятой.
Речною водой на рассвете,
Землёю, слегка обогретой.
И вдруг всё исчезло. И только
Вверху голубая полоска
Московского неба. И ольхи.
И берег пустой, и берёзки.
А дальше дорога большая,
Ведущая к полустанку.
Дымок паровозный растаял,
Когда я расстался с русалкой,
Я так до сих пор и не знаю
Ты кем же была? – Тишиною,
Тропою осенней, лесною,
Звездою на небе ночною,
А, может, тревожною песней
В дорогу меня провожала?
1956
Лёгкий дождь
Дождь, мальчишка босоногий,
Без рубашки, голый дождь.
Вон бежит он без дороги,
Голенастый – среди рощ.
Пляшет в листьях по долине
Дождь-подстёга, дождь косой.
Пахнет цветом и холстиной,
Коноплёю и землёй.
Отдождило. Просветлело:
Вся алмазная трава –
Влажным блеском приоделись
Нагота и синева.
Уж петух пропел и вышел,
Клюнув в луже серебро –
Только с крыши тихий слышен
Крупных капель разговор.
1965
Мы, видно, погостим ещё
Анастасии Цветаевой
Мы, видно, погостим ещё
С тоской любви на затемнённом свете –
Туман – зима!.. Обман – зима... А он расцвёл
На волю вырвался лучом,
Чтоб в талый день и я его заметил.
Я мимо не прошёл, детёныш мой,
Ты с пастухом, как с тишиною вместе –
А я... я ждал тебя и чёрною порой
Через сугробы шёл за правильною вестью.
Туман – зима, обман – зима!
Но дали
Становятся отзывчивей уже,
И ты
Словам, написанным рукой печали,
Мне отвечай, – по-прежнему, –
в душе.
Не говори, мой друг
Ник. Асееву
Не говори, мой друг,
Ты ж знаешь сам:
Тут вырваны листы,
Там не хватает строчек...
Ну что ж!
Они вернутся светлой ночью,
А утром гаснут – как звезда –
Потом, заполнив тёмный прочерк,
Всю правду
Скажут им в глаза.
<Из трёхстиший>
Мир входящему дню
В мои окна: чёрную копоть
Смываю со стёкол.
Я подсмотрел, какая ты
Наедине с собой,
Смотрящаяся в зеркало реки.
Развороши под пеплом огонёк
Да пригляди за ним,
Чтоб разгорелось пламя.
Вы мелькаете мимо,
А чужая печаль,
Что рисунок лица на песке.
Всё нелегко на выпуклой на молодой
Земле. А соблюдай баланс – учась,
Как «Девочка, стоящая на шаре».
Знамёна Мая. Танец волн и цвета.
Зелёное перо у Робин Гуда.
Наш красный цвет – как счастье на костре.
Опущен занавес. Погашены огни.
Иду по мостику домой
Между землёй и небом.
Пусть трудятся стихи
И после смерти:
Читая их, беседуешь со мной.
Григорий Петников.
Поросль солнца. М.: Лирень, 1918.
Книга Марии-Зажги-Снега. Лирень, Петербург, 1920.
Избранные стихи. М.: Художественная литература, 1936.
Утренний свет. Крым, 1967.
|
|
