| |
С моей измученной душою
Слился какой-то злобы яд,
И непрерывной чередою
В ней с своенравием кипят
Тоска и желчь негодованья,
В ней дух смирения истлел
И ангел Божий отлетел
От недостойного созданья.
Где ж вера в будущий удел,
В моё святое назначенье –
Свершить чредою смелых дел
Народов бедных искупленье?
Где мир любви, в котором я
Пил чашу наслаждений рая,
В котором жизнь была моя,
Как утро радостного мая?
О нет! Ещё в душе моей
И вера, и любовь
святая
Таятся, ввек не
угасая,
Как звёзды в сумраке
ночей.
Но в ней тоска
негодованья,
Но дух смиренья в ней
истлел,
Но ангел Божий
отлетел
От недостойного
созданья.
Конец
ноября 1837
Деревенский
сторож
Ночь темна, на небе
тучи,
Белый снег
кругом,
И разлит мороз
трескучий
В воздухе
ночном.
Вдоль по улице
широкой
Избы мужиков –
Ходит сторож
одинокой,
Слышен скрип
шагов.
Зябнет сторож; вьюга
смело
Злится вкруг
него,
На морозе
побелела
Борода
его.
Скучно! Радость
изменила,
Скучно
одному;
Песнь его звучит
уныло
Сквозь метель и
тьму.
Ходит он в ночи
безлунной,
Бела утра
ждёт
И в края доски
чугунной
С тайной грустью
бьёт.
И, качаясь,
завывает
Звонкая
доска...
Пуще сердце
замирает,
Тяжелей
тоска!
1840
Кремль
За тучами чуть видима
луна,
Белеет снег в туманном
освещенье,
Безмолвны стогны, всюду
тишина,
Исчезло дня бродящее
движенье.
Старинный Кремль угрюмо
задремал
Над берегом реки
оледенелой,
И колокол гудящий
замолчал,
Затворен храм и терем
опустелый.
Как старый Кремль в полночной
тишине
Является и призрачен, и
страшен,
В своей зубчатой затворясь
стене
И вея холодом угрюмых
башен!
Лежит повсюду мертвенный покой –
Его кругом ничто не
возмущает,
Лишь каждый час часов унылый
бой
О ходе времени
напоминает.
Не позднее 1840?
Хандра
Бывают дни, когда душа
пуста:
Ни мыслей нет, ни чувств, молчат
уста,
Равно печаль и радости
постылы,
И в теле лень, и двигаться нет
силы.
Напрасно ищешь, чем бы ум занять, –
Противно видеть, слышать,
понимать,
И только бесконечно давит
скука
И кажется, что жить – такая
мука!
Куда бежать? чем облегчить бы
грудь?
Вот ночи ждёшь – в постель!
скорей заснуть!
И хорошо, что стало всё
беззвучно...
А сон нейдёт, а тьма давит
докучно!
Не позднее начала 1840-х
Звуки
Как дорожу я прекрасным
мгновеньем!
Музыкой вдруг наполняется
слух,
Звуки несутся с каким-то
стремленьем,
Звуки откуда-то льются
вокруг,
Сердце за ними стремится
тревожно,
Хочет за ними куда-то
лететь...
В эти минуты растаять бы
можно,
В эти минуты легко
умереть.
Не позднее 1841
Кабак
Выпьем, что ли,
Ваня,
С холода да с
горя;
Говорят, что
пьяным
По колено
море.
У Антона дочь-то –
Девка
молодая:
Очи
голубые,
Славная
такая!
Да богат он,
Ваня:
Наотрез
откажет;
Ведь сгоришь с стыда,
брат,
Как на дверь
укажет.
Что я ей за
пара? –
Скверная
избушка!..
А оброк-то,
Ваня,
А кормить
старушку!
Выпьем, что ли, с
горя?
Эх, брат! да едва
ли
Бедному за чаркой
Позабыть
печали!
1841
Изба
Небо в час
дозора
Обходя,
луна
Светит сквозь
узоры
Мёрзлого
окна.
Вечер зимний
длится,
Дедушка в
избе
На печи
ложится
И уж спит
себе.
Помоляся Богу,
Улеглася мать;
Дети понемногу
Стали засыпать.
Только за работой
Молодая дочь
Борется с дремотой
Во всю долгу ночь,
И лучина бледно
Перед ней горит.
Всё в избушке бедной
Тишиной
томит;
Лишь звучит
докучно
Болтовня
одна
Прялки однозвучной
Да
веретена.
Не позднее 1842
По краям дороги
В тишине глубокой
Тёмные деревья
Поднялись высоко;
С неба светят звёзды
Мирно сверх тумана...
Сердце?.. Сердце просит
Нового обмана.
В памяти тревожной
Всё былые встречи,
Ласковые лицы,
Ласковые речи;
Но они подобны
Призракам могилы,
Не вернут былого
Никакие силы.
О! Когда б пришлося
По дороге тёмной
Снова для ночлега
Встретить домик скромный
И в объятьях жарких
Пробудиться рано...
Сердце?.. Сердце просит
Нового обмана.
1857–1858 (?)
Моцарт
Толпа на улице и слушает, как
диво,
Артистов-побродяг. Звучит кларнет
пискливо;
Играющий на нём, качая
головой,
Бьёт оземь мерный такт широкою
ногой;
Треща, визжит труба; тромбон
самодовольный
Гудит безжалостно и как-то
невпопад,
И громко все они играют на
разлад,
Так что становится ушам до
смерти больно.
Так что ж? Вся наша жизнь проходит
точно так!
В семье ль, в народах ли –
весь люд земного шара,
Всё это сборище
артистов-побродяг
Играет на разлад под
действием угара...
Иные, все почти,
уверены, что хор
Так слажен хорошо, как
будто на подбор,
И ловят дикий звук
довольными ушами,
И удивляются, когда
страдают сами.
А те немногие, которых
тонкий слух
Не может вынести напор
фальшивой ноты,
Болезненно спешат, всё
учащая дух,
Уйти куда-нибудь от пытки и
зевоты,
Проклятьем наградя играющих и
их
Всех капельмейстеров, небесных и
земных.
Люблю я Моцарта; умел он
забавляться,
Дурного скрипача и слушать
и смеяться;
Он даже сочинил чудеснейший
квартет,
Где всё – фальшивый звук и ладу
вовсе нет;
Над этим, как дитя, он
хохотал безмерно –
Художник и мудрец!
О, Моцарт беспримерный!
Скажи мне, где
мне взять тот добродушный смех,
Который
в хаосе встречает ряд утех,
Затем, что
на сердце – дорогою привольной –
Так
просто, весело и внутренно не больно!
Не позднее середины 1860-х
| |
из запрещённых стихов
|
Российская империя
Под диким гнётом изнывая,
Томится русская земля:
Безгласны люди от Китая
До стен недвижного Кремля!
Живут и мрут среди смиренья
В молчаньи вялом поколенья.
Молчит запуганный мужик
Под гнётом маленьких владык!
Его чиновник грабит смело!
В труде проходит жизнь его
И не приносит ничего!
Проходит тускло… После тело
Кладут, как ветошь, в тёмный гроб.
Над ним бормочет пьяный поп
Да бабы вопят… Жизнь бесцветна,
Безрадостна и неприветна,
Смерть равнодушна и дика,
Хоть скорбь на сердце велика.
Но тот из нас, кому наука
Раздвинула границы дум,
На привязи свой держит ум,
Снедаем праздностью и скукой.
Кругом отпетые глупцы,
Рабы, шпионы-подлецы,
Попы, канальи голубые,
Воров несметные полки,
Да меры строгости тупые,
Да тюрьмы, ссылки и штыки!
А чья-то воля будто правит
И сверху вниз всё нагло давит.
Тут тесно, тяжело дышать,
И хочется бежать, бежать,
Куда-нибудь уйти скорее
От этой жизни, пытки злее,
Из этой грязи вековой,
От этой родины «святой»!
Русские обыватели
в момент реакции
Безропотно, как маленькие дети,
Они свободу отдали тотчас,
В смущении боясь солдатской плети,
И весь прогресс, как шалость, в них погас.
Революционер
В груди моей не хамья кровь,
В душе не православья вера:
Есть к массам у меня любовь
И в сердце злоба Робеспьера!
История России
Я вижу, как сквозь тьму веков,
Чуждаясь дико мыслей здравых,
Стремится с яростью волков
Толпа мучителей кровавых,
А с ними, не глядя куда,
Народов жалкие стада.
Полноправные россы
Мы все в России, милый друг,
Как жук, привязанный за ножку,
В правах летать себе вокруг!
Но недалёко и немножко.
……………………………
Н.П.Огарёв
Избранное. М., Правда, 1983.
Весь запрещённый поэт Огарёв. 82 стихотворения. Издание под редакцией Государственного Преступника Сидорацкого. Paris.
|
|
