Юность бежит – вдалеке, вдалеке,
Диплом шелестит ветерком в руке.
Руки, как перед увертюрой, чисты,
И не просохли партитуры листы.
Скоро вступленье. Последний звонок.
Разорваны звенья. У горла комок.
Вьюгой запорошено,
запето соловьём, –
Всего хорошего,
Учение моё!
...Юность всё бежит ещё, всё видна.
Скоро, как детство, скроется она...
Перед путём белым помолчать, присесть.
Написать мелом: "МЫ БЫЛИ ЗДЕСЬ".
А "Зимние грёзы" – это про нас, старина!
Выслушай музыку. Выпей вина.
Дрожью нервозной в календаре
летит по морозу полоз к заре...
Терять нечего. «Что нам весь свет?»
Замер застенчиво Университет.
Выше голову перед судьбой –
Мы же молоды, старик, мы с тобой!
В нас же – эрудиции по куску.
...И не забудь, – поцелуй Москву...
Март 1974
(перед выпуском)
***
Памяти Константина Георгиевича Паустовского
– Далеко ли до Тарусы?
– Пешим ходом полчаса, –
Отвечали люди русы,
Дальние их голоса.
А хлеба ещё не сжаты,
И туманится овраг...
Мне не надо провожатых –
Я найду дорогу так.
Далеко ли до Тарусы?
Под Тарусой – Велегож.
Ты бредёшь с незримым грузом.
Выше, выше – ты бредёшь...
И как сердце отступает
Перед этой крутизной,
Так твой груз легчает, тает,
Попадая в мир лесной.
У родимой у сторонки
Бьются лодки переправ.
Ты теперь меня, паромщик,
Хоть куда, – а переправь...
Познакомиться в дороге
С сиволобым лесником, –
С кузовками в изголовье,
С крепковатым огоньком.
«Спи покуда, – скажет, – мягко!» –
И подкинет вдруг сенца.
«Нам с тобою, – скажет внятно, –
Не видать ещё конца».
И примолвит осторожно,
Что велик и горек свет,
Что леса шумят, как должно, –
Человека только нет.
1975
***
Я сам дознаюсь, доищусь...
А.Твардовский
Я всё хочу понять в свой срок
И всё пойму. И всё сумею.
Недаром, как сулил мне рок,
Познанья жаждой пламенею.
Но я, как дерево, расту,
И потому с меня, прохожий, –
Листву увидев за версту, –
Ты не сдирай живую кожу.
Увидев корни в наготе,
В ход не пускай свои копытца.
Я пригожусь ещё тебе.
И отдохнуть. И освежиться.
1978
***
Не люблю церковный запах смерти –
Тянет от тенёт его на волю.
Но люблю родимый облик церкви
Вдалеке, в пути, в пустыне, в поле...
1981, с. Бородино
***
После града листва голубеет.
От мороза сжимается сад.
И деревья от боли немеют.
И, увидев злодея, бледнеют…
Помнят всё. Ничего не простят!
Июнь 1983
***
С верой – наивный,
Без веры – пустой и страшный,
Шел полудикарь, и за ним простирались пашни.
Скифы, венеды…
Рощи в огне трещали.
Грубо победы пращуров угощали.
Ставили дом с конём,
Сосны валили в яри
Там, где прошёл с огнём
Или с сохою арий.
…Так и грядёт в мой век
Странно родной, вчерашний
Селянин, человек, –
С верой наивный, как грек,
Без веры – пустой и страшный.
Декабрь 1983
***
Незаметно весна наступает,
Да запевка её дорога.
И леса красноватые тают...
Бунт воды низошёл на луга.
И раздумья у всех – о землице...
Ненадолго потоп, не беда!
Погляди в обновлённые лица,
Верь, что целы твои невода.
Время! Кончилось сердца зимовье.
Пляски птиц, плеск ручьёв,
Просинь дня...
Это Русский музей Подмосковья
Снова душу вселяет в меня.
Это снова, под праздничный лепет,
В непросохших страданья слезах,
Кто-то плоть мою сызнова лепит,
Скомкав мокрый суглинок в перстах.
1983
Гюль мулла
Памяти Велимира Хлебникова
Был он странным, «священник цветов».
Он весь мир примирить был готов:
Камни Индии, волжскую ширь
И курган, где уснул богатырь.
Был он тихим, любовник наук,
А в руках – не колчан и не лук.
Не боялся его басурман,
Знал: юродивый воздухом пьян.
Шёл горами оборвыш-урус,
Не боец, не борец и не трус,
Понимаемый без языка.
И кормили его, чудака…
Его анты из Африки шли,
Его персы в России цвели.
Но в веках Запорожская Сечь
Без раздумий кровавила меч…
Был он кроток, и горд, и непрост.
И один – словно Бог среди звёзд.
Птиц нахохленных напоминал.
А тетрадки – костру отдавал.
Слишком странный и слишком чужой.
С будетлянской, надмирной, душой.
И угас он, больное дитя,
Будто птицей, душою свистя.
1983 – 2006
***
Отчего жива поэзия?
Оттого, что все века
Вера в идола железного
У людей невелика.
Никогда не врут поверия:
Нам поэзия сродни,
Как сродни – ручей и дерево,
Детства давешнего дни.
Не мелеют откровения,
Не стираются слова:
Вылетают гуси-лебеди
Из правóго рукава.
И цветёт прямое деревце
Там, у батюшки, вдали...
Мне самой порой не верится –
Сколько силы у земли!
1984
Бесы
Сидел Достоевский, –
Клеймёный,
Казнённый,
Больной,
Истерике женской
Внимая за тощей стеной.
И думал некстати, качая
Казнённой своей головой:
«Грядущий Нечаев...
Как выразить? Боже ты мой!»
Не знали мы этого в школе.
И всё же – спаслись.
Нам воля – неволя.
Учебники – разодрались.
На рынке космической эры
Безумцы орут.
И красные кхмеры,
И чёрные кхмеры
Грядут.
Ах, счастье с мороза!
Дорога к тебе нелегка!
......................................
И детские слёзы
Дрожат в бороде старика.
1985
В.М. и А.А.Антиповым
***
Протопоп Аввакум, –
Подсоби, будто кум,
Укажи, как судьбину пытати,
Как нести на горбу
В маету-боротьбу
Твой завет: «Не рыдай мене, мати».
Протопоп Аввакум, –
Вразуми ты мой ум,
Укрепи мою слабую волю.
Твои руки – в цепях,
Твои снеги – в степях,
В диких дебрях злосчастная доля.
Что, силач-бородач?
Наругался – хоть плачь –
Ты досы́та в батальях словесных?
Для чего бунтовал?
Под глазами провал.
Злая кожа на скулах железных.
Проповедник! Скажи!.. –
Только ветер во ржи.
Только правда.
Открытей не скажешь.
...Ты в остроге молчишь.
Не сгорая горишь.
Ты в огне двоеперстие кажешь.
1986
Из древней Индии
Человек человеку не йог.
Человек человеку не волк.
Человек человеку не врач.
Человек человеку не рвач.
Человек человеку не пастырь.
Человек человеку – не пластырь.
Человек – не чеснок, не конфета…
Человек человеку – планета!
1986
***
Обаянье жизни – музыка!
Риск, задор, любовь, тоска...
Сладость мартовского облака.
Посвист пули у виска.
Смех в лицо грядущей старости.
Свет и тени на крыльце.
...Так навек мне показалась ты –
Жизнь и смерть в одном лице.
1987
Музыка
...Забрезжит мелодия свято,
Умолкнет последняя боль –
Всё станет легко и понятно:
Надежда, забвение, бой...
Тоска но значительной жизни,
Желаний богатство и гнёт...
В лесной зачарованной выси
Бессмертно валторна поёт.
Подхватят суровые сосны
Великую повесть веков...
Так просто, так страшно, так остро, –
Ни слёз не желаю, ни слов.
Так весело, гибко, свободно,
Без разницы – быть иль не быть...
А просто мне было угодно
Её
больше слова любить.
1988
Колотый сахар
Жизнь ударит поэта по самой святой из иллюзий.
Хряснет жилистым кулаком без пощады
В межглазье судьба.
И в ранимых мечтах потемнеют берёзы в Тарусе.
Реквиемно завоет, рыдая, прощанья труба.
От хрипящей одышки никто из земных
Не спасался.
Но не каждый умел первозданную радость дарить.
Мирискусник и сказочник
В старости юным остался.
Его кроткого голоса в хаосе –
Не позабыть.
Только, может, он плакал,
Слагая тарусские письма?
Покаянье своё, Завещанье устало пиша?
Надвигались лихие, как Трощенко, грубые числа,
И молитвой тургеневских гнёзд исходила душа:
...ни печали, ни воздыханий, но жизнь бесконечная...
Всё себе он предскажет. А после – другой народится,
Чтоб о Спящей Красавице вещую весть уловить,
Чтобы из родника, из ручья, из колодца напиться,
Чтоб кольчугу лесную себе и зелёную свить.
Ту кольчугу поэту дарил умирающий Пришвин.
Коль надел – исихия объемлет тебя,
Как рублёвский обет.
Ты невидим бескрылым. В спасенье ты бродишь неслышном.
И Россия тебя понимает, а общество – нет...
В той кольчуге простой ядовитые стрелы застрянут.
Кровь очистится песней. Грибные дожди заблестят.
Из холодной земли наши тёплые души воспрянут.
– Вы куда, дорогие? – К Вознесенью! – ответят друзья.
Поплыву же и я вслед за ними на лодочке утлой,
К Вознесенью-селу встречь теченью легко поднимусь.
Ничего, что была наша жизнь и нескладной, и трудной –
Константину Георгиевичу я до земли поклонюсь.
Весна 1988 – август 1999
***
...Музыку не слушайте, ребята!
Вас она далёко завлечёт,
Впрыснет в жилы скорбный сок заката,
Все пути земные – пресечёт.
Запуржит в обманчивую вьюгу,
Души белым снегом окружит,
Уведёт у молодца подругу,
Разных ворожей отворожит.
Будете метаться очумело
В тщетном порывании к добру,
Проклянёте Истину и Дело;
Станет мир – как чернь по серебру!
...Будете скитаться, как безумцы,
В сиром, неприкаянном краю...
Бойся Бога Музыки, о юность,
Позабудь про классику мою!
30 октября 1989
Покров
Будашкин. Концерт на баяне...
Хозяйка, пирог испеки!
Короткая русская радость.
Застолья. И запах семьи.
Капусту уже порубили.
Забродит антоновки сок.
И близится лошадью в мыле
Мороза крутой кипяток.
Свобода, и свадьба, и осень.
Забвенья летучая сень.
...Мы в гости соседей попросим,
И петь мы заставим гостей.
И колокол ухнет, проснувшись.
Запахнет пронзительней груздь.
И в детское сердце всё глубже
Проникнет прощания грусть.
...Так вижу себя возбуждённо:
Рябина... Просёлок... Стерня...
И – хочется-колется-жжётся,
И – воля уже не моя!
Покров. Раздвоение духа.
Но холода крепкий раствор
Всё вылепил прочно и сухо
И объединил, как простор.
...Всё ты, всё концерт на баяне,
Как сага про бодрые дни;
Самих этих дней обаянье –
И слаще, и чище любви...
28 января 1991
Легенда
В скиту живёт старик последний
С седым венцом над головой.
Он служит раннюю обедню
В зелёной чаще ветровой.
Он келью чисто прибирает,
Он хлеб кладёт на полотно.
И часто птицы залетают
В его открытое окно.
Хоть и не князь,
Он вроде князя.
Ему весь свет давно видать.
И, на простор перекрестяся,
Одно он скажет: «Благодать!»
Он не боится духа злого
И не противится судьбе.
Один, среди пути земного,
Хранит он счастье при себе.
Порой лукаво улыбнётся
Над сотворённою строкой,
Непроизвольно застя солнце
По-детски розовой рукой.
«Гори, закат мой благодатный!» –
Он тихо скажет в тот же миг.
Ах, люди, как вам не понятно,
Что он – последний, тот старик!
Вот, от дождя укрыт рогожей,
Идёт, лаская дерева,
Чуть-чуть на Пришвина похожий
И на Саровского едва.
Из берегов выходят реки.
Сады полны живой воды...
Почти что в каждом человеке
Есть эти добрые следы.
Не путь борьбы, не путь угрозы –
Лишь путь любви людей спасёт.
И я гляжу, гляжу, сквозь слёзы,
Как, исчезая, он идёт...
1893
***
«Я тебя породил – я тебя и убью!» –
Раздаётся над сонной равниной.
И ни сердцу, ни разуму, ни соловью
Не слыхать молчаливого сына.
Шелест уст его ветер ковыльный унёс.
Батько выстрелил в жизнь молодую.
Тело хищно терзал обезумевший пёс...
За любовь, о которой – тоскую...
Он и умер – любя, на безлюбой войне,
На игре мертвецов с мертвецами.
Он стоял, как Иисус, никого не кляня...
Жизнь! О чём говоришь ты с отцами?!
4 сентября 1994
***
...Мне жалко бессмертную Душу свою,
А вовсе не эту себя!
(Кто нам подарил упоенье в бою?
Жила я, весь мир Твой любя!)
Мне жаль непокорную Девочку Жизнь,
Доверье и свет синевы,
Что, может, помилует чистую высь,
И вас,
И цветы средь травы...
22 февраля 1996
Подземка
Кто-то пишет на вагонных
Схемах линий, в суету
Нищих будней, век драконий –
Милоту и доброту:
«На юг переезжает
Грачиная семья.
Грачонка провожают
Все школьные друзья.»
Кто ты, друг мой? Дай ответ свой.
Имя, имя! Нет, как нет.
Карандашный почерк детский –
На подземке страшных лет.
Твой двойник – иконописец.
Чистоты твоей ушат
Беззащитно льётся в числа,
Что от ужаса дрожат.
Эй! Защитник одиноких!
Напиши ещё стихи –
Про ежонка, про сороку,
Васильки и лопухи!
Погляди открытым сердцем
В обезумевший народ.
Не боись подсыпать перца
В милицейский огород.
Проходи сквозь строй, князь Мышкин
Или Принц Экзюпери...
Будь упрямым, шалунишка,
Но храни себя, храни!
Вызывай мою улыбку,
Юный бог среди горилл.
...Коль исчезнет почерк зыбкий –
Значит, мир тебя убил,
15 апреля 1996
***
Первые концерты композиторов,
Неземной омытые росой, –
Словно край чудес, не позабытых мной,
Иль полёт над вечною весной.
Крылья у Чайковского и Скрябина,
Крылья у Рахманинова есть.
Не подумайте, что вовсе спятила я:
Смолоду крылаты все мы здесь.
А теперь, тоскуя о потерянном
(Русский инфантилен, так и знай!),
Мы находим, в музыке рассеянный,
Наш невозвратимый, жгучий рай.
Продлевай мелодию желанную,
Дай мне время переоценить.
Главное богатство – даль туманную –
Мир ничем не сможет заменить.
28 мая 1996
Пахнет летом.
Пахнет лесом.
Пахнет спелою смолой.
Скользкой хвоей разогретой,
Земляникой молодой.
Пахнет детством.
Пахнет тестом.
Пахнет банною листвой.
Пахнет жизнью – по соседству
С леденящей темнотой.
И в родимое окошко
Я гляжу – не нагляжусь:
Облака, церквушка, стёжка...
Ты держись –
И я держусь.
4 января 1997
***
Нас не учили любви и смерти.
Школа, как лодочка, проплыла.
Всё же (поверьте или проверьте)
Странно и сладко –
В ней жизнь была!
Добрым Мазаем от половодья
Нас упасали словарь и рояль.
...Мы не своею волей приходим
И ни за что исчезнем, как встарь.
Нас оскорбляли, желая такта,
Нас избивали: будьте добрей!
Не обессудь, что хожу не так я
И говорю, как затравленный зверь.
Если б чуть-чуть нашу жизнь жалели!
Если б хоть кто-то её берёг –
Маленький, сжатый в тисках метели,
Хрупкий и мыслящий тёплый цветок!
И ни один не спросил современник:
Девочка, чем ты ещё жива?
Даже священнику хочется денег.
Ну, докажите, что я не права!
Август 1997 – август 1999
***
В этой жизни мы все – сироты,
Дети, брошенные во тьме.
Догадайся: зачем ты? Кто ты?
С кем ты? Что за обет в тебе?
Ах, как быстро мелькают спицы
Пролетевшего смельчака...
Годы – чёрные с белым птицы –
Не устанут нас упрекать.
Мы летим навстречу закату.
Всё, что любит, сжигает плоть.
Мы в закате сгорим когда-то.
Но чего же хотел Господь?
9 марта – 4 мая 1998
***
В симфонии время,
как в церкви, стоит,
А в песне оно умирает.
Засохшую яблоню,
Сгинувший вид,
Минувшее напоминает.
Недолго живёт
однодневка судьбы,
Да много напомнить способна:
Исчезнувший мир
привстаёт на дыбы,
Забытое рвётся из гроба.
А классика наших страстишек чужда.
Юна и цельна бесконечно,
Она одолеет века – не года.
Её предстояние вечно.
31 октября 1998 – 22 августа 1999
***
– Ну чего ты сидишь, как Спиноза?
Отчего не читаешь?
– Тоска.
Не изводится эта заноза,
И в глазах – будто горсти песка.
Перестали захватывать книги!
Только люди волнуют. И путь.
Журналистика – это вериги.
И свобода. И прелесть интриги.
Или пуля финальная...
Пусть!
2 ноября 1998
***
Люди способны смеяться.
Это – смешнее всего!
Не унывать. Не сдаваться
Бренности дня своего,
Люди хохочут открыто,
Вкусно ликуют юнцы...
Радость ещё не убита,
Разум не отдал концы.
Смерти смеёмся на зависть,
Выше её и мудрей,
Слабостями потешаясь
Суетных, сумрачных дней.
Сладок тот смех над собою.
Свеж его вечный родник.
Рядом с любою бедою –
Юмор, бессмертный старик.
9 июня 1999
***
Ощущение полёта над собой.
Ощущение полёта над судьбой.
Над насилием.
Над страхом.
Над бедой.
Над бесцельной маетой и суетой.
Над неверием в призвание своё.
Над потерями, упрёками, нытьём,
Увереньями, что ты – лишь инфантил,
Трагифарсом всех разменянных квартир.
Катастрофами.
Разломами костей.
Годовыми невиданьями гостей.
Приближением к застенку и петле…
К невозможности дыханья в пустоте…
Ощущение полёта. Вопреки!
Над излучиной родной Москвы-реки,
Униженьем сволотой и нищетой,
Уравниловкой, святою простотой,
Ожиданием пожара и войны,
Вытиранием из памяти – страны…
Ощущение полёта. Всё равно!
Всё погибло; друг предаст и недруг,
Но –
Вот тогда ты и воскресни как поэт!
Потому что нет пути
И смысла нет –
Кроме детства,
Кроме песни,
Кроме слов,
Кроме вечного спасения основ…
12 мая 2003, с. Новоспасское Смоленской области
***
Мои деревенские предки
Убили б меня за стихи.
А после бы плакали: «Детка!
Стихи твои были сладки!»
Мои, не писавшие писем,
Неграмотные, как трава, –
Рожали, пахали, косили,
Стирали, кололи дрова…
Спасибо им за интонацию,
За гены всех наших родных,
За нашу несчастную нацию,
За лучший на свете язык…
Вы рано, как яблоки, падали
В могилки Рязани, Москвы…
И бабы по-детски так плакали,
Пугаясь: помрём ведь и мы…
Весёлые, нежные, грубые,
Белёсые и смуглецы…
Как нагло над Шурами-Любами
Хозяйничали подлецы.
Сестрёнки мои безответные!
Мой детский запущенный сад…
Виктимность – от бабки, наверное.
Романтик была, говорят.
Вот так!
Не сложила ни строчечки,
А тоже мечтатель душой…
Кроила да шила сорочечки,
Кормила домашней лапшой.
Поэт не имеет наследников
(Мне Блок неподкупный знаком).
Но вырвалась я из передников.
И стала я их языком.
16 марта 2004 – 25 марта 2005 – 25 апреля 2006
Ипподром
Памяти Манежа
…хотя тут нечего слушать…
В.И.Даль
Мастер Слухов, –
Сгорели твои слуховые!
Детство Пушкина помнящие, как живые.
Тонко дерево, червем источено, тлело.
Президентская ночка угрозой горела.
И, победный, горел пост-кутузовский год,
Осенивший Манеж гулко-скачущий тот.
Ещё будут убиты невинные люди.
Столько судеб сгорит…
Ещё это ли будет?
И кому объяснить (слуха коль не дано),
Что мне жалко тебя, слуховое окно!
А напротив – отныне чужую читалку.
«Старый-новый» и старенький наш МГУ.
И студентку, себя, молодую нахалку,
И своё на экзамене: «Ни бум-бум! У-у-уу!..»
…Как студент шёл на сессию, обликом сер.
Как назад возвращался под Первый концерт!
(Хоть медаль на меня ты сегодня повесь –
Не доходит уже та победная песнь…)
…Всё – вдоль окон. Единственных, памятных окон,
Открывавшихся в небо далёко-далёко…
Разбивался о рамы
Копыт резонанс.
Напевала мне мама
Старинный романс.
Лился звук молоком
В длинном детстве моём.
Наблюдала я сказку облаков над Кремлём…
И над крышей зелёной, и над слуховыми
Мчались мысли метафорами неземными!
Сколько прожито рядом и дружб, и историй.
Сколько смеха и слёз – в шуме аудиторий…
Для меня оживал Девятнадцатый век,
И в пальтишке-футляре шагал человек…
Жалко улицу Чехова! Герцена – жаль,
Будто так и не найденный нами Грааль…
Чем закончен журфак, я не знаю пока –
Дом в Клину я окончила наверняка!
Фильм Таланкина я невзначай услыхала –
И другою судьба с той поры моя стала.
И так рядом ДК наш. И наш БЗК…
Эти Конкурсы-всплески…
О, эти восторги!
Вэна Клайберна тень достаёт до галёрки.
Даже в страшный, чернобыльский, памятный год
Навсегда светлый праздник –
Поиск праздника тот.
А затем – и грозы, и бессмертия гром…
И Москва под дождями –
наш искренний дом…
Сачкодромы вы наши! Психодромы родные…
Даль, – ты вдаль не глядел, ты неправ!
То ли барды поют, то ль весны часовые…
Тянет к музыке шею журфака жираф.
Абсолютного слуха
Своего не развив,
Потеряла я музыку,
И достался мне – миф.
Родниковой такой,
Благородной такой
Я не буду уже,
Дождик мой городской.
Дай черпнуть чистоты.
Оплесни мне окно.
Слуховое оно.
До конца.
Всё равно.
16 марта 2004 – 25 марта 2005 – 25 апреля 2006
***
По лунному лучу
Уходишь от меня
Упорной и слепой
сомнамбулы походкой.
Тебя позвать хочу, –
Но луч не знает дня.
Всё глуше отзыв твой –
И реже плач мой кроткий.
Ты здесь – и ты нигде.
Ты – жизнь моя и кровь.
Ты – яблока судьбы вторая половинка.
Ты – вызов моей беде.
Ты стала вихрем слов.
И одиночества початой четвертинкой.
Тебя мне не догнать.
Объятий не сомкнуть.
И мокрые не целовать ресницы.
Зачем же, до сих пор,
Презрев размолвок муть,
Друг так отчётливо и чисто снится?
Ты – правда и печаль.
Ты – выдумка моя.
Ты – плачущий огонь,
Что порожденье Фета...
Ты – шрам мой навсегда от этого огня
И на Святой Горе немеркнущее лето.
Мне ведомо теперь, зачем в иных мирах
Живёт одна из лучших на Земле мелодий.
Всё истинное побеждает страх,
Преображается,
Но не проходит!
16-21 апреля 2008
Мавка
Нет, я жива!
И жить я буду вечно.
Есть в сердце у меня
То, что бессмертно...
Леся Украинка
...Куда ты ушла –
Я не чую, не знаю.
Ты – девочка Мальва,
Ты Мавка лесная.
Ты – сорванный ветром нездешний цветок,
Упавший безвестным в зелёный исток.
И сразу злорадная выпь закричала,
Когда ты покорно клонилась к началу.
Зачем мы терзали друг друга?
Не знаю.
То – навь и затменье, морока лесная,
Лохматая нечисть глухой старины,
Коряги, чьи завистью души полны.
А я – на свободе.
Не с ними, не с ними!
Я дам тебе новое, вещее имя!
И – только одна – от забвенья спасу
Я сердце твоё, что у сердца несу.
Ты в снах появляешься, друг мой чудесный.
Меня утешаешь. Твердишь: «Я воскресла!»
В котором мы встретимся снова столетье?
Я верю во встречу.
Мы – дети.
Мы – дети...
Ноябрь 2008
«Повести о лесах» Паустовского
Когда от бессилья сжимаются кисти...
Из ранних стихов Тани
Когда тебе снятся кошмары погонь,
Запомни: спасение – встречный огонь!
Твой лес выжигают, шипит клевета,
Мерзавцы слагают дрова для костра,
Который тебе уготовала ложь –
А ты не сдаёшься: стихи издаёшь!
Не прячься. Не сетуй. Навстречу иди.
Не прячь своё сердце и рану в груди.
И в пику попыткам тебя запугать,
Унизить с улитку, смешком доконать, –
Скажи: да, невинна любовь и мечта!
... И встречной лавиной огня правота
Задушит пожар в заповедном лесу.
...Я милое имя от тлена спасу!
1–2 июля 2008
Пушкинские горы
Анданте кантабиле
Любовь сквозь корявую форму услышать,
Шершавую строчку – простить.
Мне – поле моё перейти,
Только б выжить,
Где пульса теряется нить.
Бессмертие мне по руке предсказали,
А старость – она не моя.
Всё поле уходит в небесные дали –
Не тропочка, не колея.
Не плачьте! Ведь сердце готово на муку,
Свобода его – наразрыв.
...Мне только пожать бы горячую руку,
До крови губу закусив.
7 мая 1990
Фроловское, под Клином
(После операции на щитовидке)
***
Мне не хватает стариков.
Зачем их след в тумане тает?
Как голоса былых веков,
Мне Колесовых не хватает.
Их честь и разум заменить
Шумливый круг друзей не может.
Пока судеб прядётся нить,
Ровесник словом не поможет.
А старики, а старики –
Те всё на свете понимают.
Живут в тиши, как родники,
Журчат, ворчат – и боль снимают.
Я к ним, голодная, тянусь.
Мне их чудачества – отрадой,
Как некорыстие, как Русь,
Как дом дощатый за оградой.
Храни их души, мирный век!
Гори теплей, закат осенний.
Над деревенькою соседней
Замедли, время, свой разбег.
Татьяна Никологорская.
1. Серебряный бор. М.: Молодая гвардия, 1981.
2. Прощание с учениками: Стихотворения и поэмы. М.: Современник, 1989.
3. Строгая юность: Стихотворения и поэмы. М.: Молодая гвардия, 1990.
4. Подземка: Стихи. Приложение к журналу «Поэзия». М.: Московская городская организация Союза писателей России, 1999.
5. Девочка Жизнь: Стихотворения и поэмы. М.: Звонница-МГ, 2000.
6. Вера!.. М.: Новый ключ, 2008.
7. Татьяна Никологорская, Вера Малева – Вселенская гостиница: Стихи, проза, письма. М.: Новый ключ, 2010.
8. Есть музыка. М.:Советский писатель, 1987.
9. Мы так и не поняли птиц. Дневник Натальи Туренко (Орловой). Новый ключ, 2009.
