Убегу – не остановишь,
Потеряюсь – не найдёшь.
Я – нелепое сокровище:
Ласкающийся ёж.
Вниз по лесенке
Позвольте пройти.
Весёлой песенки
Замучил мотив.
Ля-ля-ля
Ляляля-ля-ля,
Ля-ля-ля
Ляляля-ля-ля,
Голова закружится
Будто во хмелю,
Люблю по лужам,
По небу люблю.
Ля......
А вечером снега сугробы
Окутывают фонари.
Бродим вместе. До гроба?
До зари?
А может быть слишком рано
Весеннее в феврале?
Небо умеет обманывать
Людей на земле...
Ля......
Убегу – не остановишь...
1960
Крыши!
Не плачьте!
Это не вечно –
Тучи, дождь
И холодный вечер.
К чему антенн
Заломленных
Бессонница?
Не долго вам тосковать
Без солнца.
Любимое ваше,
За тучами спрятано,
Смывает с лица
Усталости пятна.
А завтра
Тысячекратно
Бодрей и краше
Исцелует
Мокрые
Щёки ваши.
1961
Сено
Сено делают из сочной травы
Высокие сильные люди с острыми косами.
Потом оно долго сушится на солнце,
А зимой его жуют коровы
И, закрывая глаза от удовольствия,
Вспоминают лето.
А если вы живёте в городе,
То можно, идя на работу,
Нарвать на каком-нибудь сквере
Целый карман травы
И положить её у себя на подоконнике.
Трава будет высыхать на солнце,
И если закрыть глаза...
И если закрыть глаза...
Только остерегайтесь сослуживцев,
Они осмеют вас.
На их вопросы лучше всего ответить так:
А чёрт его знает, откуда на подоконнике
Взялся этот мусор.
1962
Помнишь, мы ехали не велосипеде?
Я крутил педали, а ты управляла рулём.
Или нет, я управлял рулём, а ты крутила педали.
Или нет...
Мы мчались на мотоцикле
Со скоростью 120 км/час.
Никто не крутил педали,
А управлять рулём на такой скорости
Совершенно бессмысленно...
Помнишь, мы ехали на велосипеде?
1962
Спортивная весна
Когда мы станем старые-престарые,
Когда стукнет тридцать или восемьдесят девять
И когда нам надоест, разминаясь по утрам,
Швырять, кто дальше, солнечное ядро,
Мы сядем на завалинку, усатые и усталые,
И скажем, жалуясь на кого-то: «А что делать?»
И будет весна, такая, как сегодня,
Как сегодня с утра и до шести вечера,
И арбузные корки пригорков
Заблагоухают в море парного снега,
И горнолыжники вернутся со станции Сходня,
Радостно-огорчённые, что зима – не вечно.
И мы подумаем: что толку стоять на мосту,
Часами вглядываясь в льдины, а любовь –
О, это наивное детское увлечение
Вроде собирания марок.
И не скрипнут зубы от невозможности взять 2.50 в высоту –
Может быть, просто потому, что уже не будет зубов.
1964
Муравьиха
И в этот день ко мне ты приезжаешь
В стеклянном ящике, наполненном людьми.
Вокруг тебя на светло-сером фоне
Размазана осенняя печаль.
И мне не странно, я уже предвижу,
Как хлопотливо бегаешь по дому,
И варишь суп, и моешь сыну руки,
И белыми кастрюлями гремишь.
Как муравьиха, с неба опустившись,
Сама себе обламывает крылья
И залезает в тёмную нору,
Как будто не летала никогда...
И мне не странно, я уже предвижу,
Как я живу, и жизнь моя проходит,
Приговорённый к самой высшей мере –
Добро от зла не в силах отличить.
1964
Как размножаются крокодилы
Не верьте Брему насчёт крокодилов –
Из яиц чаще выводятся цыплята, змеи и муравьи,
У крокодилов же дело происходит совсем по-другому.
Лежит он себе в болоте,
Прикинувшись гнилой деревяшкой, и ждёт.
Вот подлетает птичка – попугайчик или колибри,
Села на сучок, пасть хлоп – и нету птички.
Но это ещё не процесс размножения,
Это – работа органов пищеварения.
Вот подлетает другая птичка – пасть хлоп и не до смерти,
А только хрупнуло крылышко.
Плачет птаха: дядь, отпусти, больно.
– А будешь крокодилом? – спрашивает дядя, не разжимая зубов,
А сам плачет, будто вспоминая что-то грустное.
Буду, только отпусти. Отпускает.
И вот перед нами маленький крокодил,
Пока ещё без зубов и хвоста зелёного,
Но зубы и хвост – дело наживное,
Глядишь, к вечеру их уже двое.
Который же утром чирикал и порхал?
Ага, вон тот, который поменьше...
А Брем был хороший человек, знающий,
Но не пророк.
1965
Принять свой крест. Легко и просто,
Как часть конструкции души,
Как утверждённые по ГОСТу
Размеры и фасон рейсшин.
И осознать необходимость
И пользу этого креста,
И бытия необратимость,
И правды общие места.
Но видя, словно под рентгеном,
Поступков и событий суть,
Не верить, что словам и генам
Придёт конец когда-нибудь.
Мотор не сбросит обороты,
Не грянет выстрел от земли.
Нести свой крест, как самолёты,
Как в небе синем журавли.
1970
В Москве есть переулок Сивцев Вражек,
Он длинный, узкий, малость кривоват.
А где он расположен – каждый скажет:
Недалеко от улицы Арбат.
Он до сих пор не переименован,
И я скажу ответственно, что – зря,
Поскольку, между нами говоря,
Названье это несколько хреново.
Мне кажется, что Вражек – не овраг,
Оврагов нет поблизости Арбата.
Я думаю, что Вражек – малый враг.
С большими мы разделались когда-то,
А малых, сивцевых, не выведем никак.
Сменить бы имя, коль нельзя из автомата.
1970
В тумане теплится восход,
Копьём, мечом и кулаками
С баранами и ветряками
Сражаться едет Дон Кихот.
Он едет тихо мимо стен
И кровель еле освещённых.
Как много есть неотомщённых,
А отомщённых нет совсем.
И в миг, когда сверкнёт над ним
Латунный таз огнём холодным,
Смешное станет благородным,
А благородное – смешным.
В тумане теплится восход,
Сражаться глупо и опасно.
Смириться может Санчо Панса,
А Дон Кихот, а Дон Кихот?..
1970
Вот идёт по свету человек-чудак,
Сам себе печально улыбаясь.
В голове, видать, какой-нибудь пустяк,
С сердцем, видно, что-нибудь не так.
Припев:
Приходит время, с юга птицы прилетают,
Снеговые горы тают и не до сна.
Приходит время, люди голову теряют,
И это время называется весна.
Сколько сердце валидолом не лечи,
Все равно сплошные перебои.
Сколько головой о стенку не стучи,
Не помогут лучшие врачи.
Припев.
Поезжай в Австралию без лишних слов,
Там сейчас как раз в разгаре осень.
На полгода ты без всяких докторов
Снова будешь весел и здоров.
Припев.
1973
Москва моя, засыпанная снегом.
Всё глуше шум моторов, гул людей.
Белеют в соприкосновеньи с небом
Раскрытые ладони площадей.
Забытые, замёрзшие бульвары,
Двойные стёкла, шубы, сапоги.
Темнеет рано, яростные фары
В лицо, в лицо, и не видать ни зги.
Во глубине, под толщею асфальта
Семью замками скрытое нутро,
Где всё стабильно, правильно и свято,
Где мерно бьётся метроном метро.
И будет день, и снег уйдёт, растаяв,
Заголубеют, дрогнут небеса.
Москва моя! Пантографы трамваев –
Наполненные ветром паруса.
1974
Когда я буду снова молодым
Стоял февраль, субботний длинный вечер.
По Маросейке узкой в снегопад
Я шёл один куда глаза глядели.
Автомобили мучались в снегу.
А в подворотне возле гастронома
Уже стояли двое мужиков.
Один – седой, второй, с орлиным взором,
Взглянул и сразу понял, что к чему.
Из двух карманов вынул два стакана,
Зубами пробку молча сковырнул,
Мы приняли, и сразу отпустило,
Как будто бы оттаяло внутри.
Когда я буду снова молодым,
Я разыщу тебя на той планете,
Где буду жить по следующему кругу,
Найду тебя и крикну: «Ты – моя».
Всё было как-то неинтеллигентно:
Мы поделили плавленный сырок,
Пенсионер тянул большую сумку,
Колёсики пищали на ходу.
Приезжие тащили чемоданы
И сетки с апельсинами гуськом.
Две девушки болтали по-татарски,
И дворник скрёб лопатой тротуар.
А если в той большой неразберихе
Я не найду тебя за миллиарды лет,
Отпущенных на все дела людские, –
Вселенная сожмётся в точку вновь
И атомы безумства моего
С твоим благоразумием сойдутся,
Сольются, чтобы вновь взорваться
И новую вселенную создать.
Ворона села в мусорный контейнер,
Бумаги стала клювом ворошить.
Седой сказал: «Пойду-ка сдам посуду».
Какой практичный, умный человек.
Прошли спокойно двое в синей форме,
Девчонка со щенком на поводке,
Который всеми четырьмя ногами
Бежал, бежал куда-то не туда.
1983
Жар-птица
Уехать на три дня, включая воскресенье.
Не видеть никого, топить дровами печь.
Не думать ни о чём, смотреть на снег весенний.
Ни с кем не говорить, забыть родную речь.
Пойти в овраг к ручью, к гремящим водопадам,
Услышать голос твой в кипении воды.
В разрывах серых туч с тобой встречаться взглядом.
На мартовском снегу прочесть твои следы.
Забыть про все дела, про этих, тех и прочих
И слышать капель стук и ветра вой в трубе,
И слышать капель стук и резкий крик сорочий.
Не думать ни о чём и думать о тебе.
Один дурак задаст дурацких сто вопросов,
Но если не поймать Жар-птицу на лету,
Пускай мне объяснит марксистский наш философ,
Зачем же создал Бог такую красоту.
1986
А ко мне в огород залетела сорока.
Дом, сарай, туалет, огурцы в парнике.
Подбежала поближе в четыре прискока
И давай верещать на своём языке.
И вот так с полчаса тарара-тарахтела,
Не боялась совсем, хлеб с ладоней брала,
А потом по делам по своим улетела,
Широко распахнувши два синих крыла.
Се ля ви, се ля ви, дорогая, послушай,
Не звони, не зови вечерком поболтать.
Я как старый матрос, арестованный сушей,
Но во сне по весне продолжаю летать.
С тем, что сад-огород, и с морковкой морока,
И клубнику сажать, и усы подрезать,
И картошку копать... До свиданья, сорока,
Мне тебя не догнать, не поймать, не понять.
1987
Миляев В.А.
Ласкающийся ёж. М.: Добросвет, 2003.
