Заря.

Ты спишь. Твое дыханье ровное.
Ты улыбаешься кому-то сквозь сонъ.
Лицо твое сегодня блѣдное, безкровное…
О, мой маленькiй мальчикъ! Я въ тебя влюбленъ.

Заря. Въ сiянiи таютъ тѣни темныя.
На ближней колокольнѣ пробудился звонъ.
Ты просыпаешься. Еще твои движенья томныя,
Еще въ рѣсницахъ шевелится сонъ…

Ты просыпаешься и слышишь первый звонъ.

Весна 1914.
[Ливкин 1915а]


Въ южномъ хмелѣ.

О, какъ люблю я свирѣли Леля!
Апрѣль безумный, какъ ты томишь!
Я – очарованъ, я – въ южномъ хмелѣ.
А помню: славилъ когда-то тишь.

Любилъ безсмертье и хризантемы,
Церквей лазурныхъ любилъ псалмы.
И было въ сердцѣ желанье нѣми,
И жгла мнѣ сердце печаль тюрьмы.

А нынче – юный, а нынче – смѣлый
Смѣюсь, пьянѣю отъ вешнихъ винъ.
Тебѣ и Солнцу – мои газэллы,
Тебѣ и Солнцу – зной сонатинъ.

Какъ нѣжно флейты мечту запѣли!
Я – отрокъ смуглый, я – отрокъ Лель…
Но, милый другъ мой, но неужели
Намъ снова хрупкiй солжетъ Апрѣль?

[Ливкин 1915б]


Ларецъ съ кораллами.

Ты прислала мнѣ утромъ кипарисовый ларецъ.
Въ немъ рябиновый абрисъ коралла.
Я молился созвѣздьямъ. Я былъ иночный старецъ.
А теперь Голубому слагаю хораллы.

Какъ прекрасны моменты! Ослѣпителенъ каждый.
За червонныя зори пью мускатную влагу.
Мнѣ хотѣлось бы въ Индiи быть магараджей.
О, факиры въ лiанахъ! О, восточные маги!

Я капризно изломанъ! Прихотливо поляренъ.
Я цѣлую влюбленно сувениры – кораллы.
Кипарисовый ларецъ, что тобой мнѣ подаренъ,
Мой бiографъ запишетъ въ громовые анналы.

[Ливкин 1915в]


Смѣйтесь надо мною<,> трезвые Санчо-Пансо!
Я бледный рыцарь Дульцинеи тобозской.
Ранятъ усталое сердце будней протуберансы,
Но въ бархатѣ ночи ярче звѣздныя блёстки.

Что же дѣлать, если я такой странный.
Я не хочу отдаваться грубой Альдонсѣ:
Я мечтаю о какихъ-то небывалыхъ странахъ,
Гдѣ нѣтъ душъ, закованныхъ въ бронзу.

[Ливкин 1916а]


I.

Не будите меня. Я сладко сплю.
Вы говорите, что Сербiя погибаетъ?
А меня обвилъ сновиденiй плющъ.
Вотъ видите: я – въ земномъ маѣ.
Солнце кончаетъ медленный путь,
Золотомъ западъ отравленъ…
Я видѣлъ вчера на вокзалѣ толпу
Бѣдныхъ, больныхъ, окровавленныхъ.
Нѣтъ. Я больше туда не пойду,
Потому что мнѣ тамъ хочется плакать.
Я, вероятно, буду въ аду<.>
Душа черна, какъ покрытая лакомъ.
Какъ я могу спокойно жить
И баюкать сердце стихами,
Когда мой братъ въ окопѣ лежитъ,
Объятый боевымъ пламенемъ?
Какъ я смѣю томнымъ быть
И губы ласкать губами,
Пользуясь разсѣянностью судьбы,
Не пославшей меня съ вами?
Нѣтъ<,> не надо, я тихо сплю.
Я ничего ни о чемъ не знаю.
Не говорите, что кровь льютъ,
Не говорите, что Сербiя погибаетъ.
Все равно не хватитъ силъ
Уѣхать къ вамъ, въ армiю.
Жалкiй страхъ стыдъ погасилъ
Словами кошмарными.

II.

Буду по снѣгу бродить за куропатками,
За бѣлыми зайцами.
Небо съ тяжелыми вялыми складками
Давно уже не улыбается.
Ничего, что снѣгомъ полны галоши.
Ничего, что снѣгъ за воротникомъ таетъ.
Вѣдь ты еще вѣришь<,> что я хорошiй<,>
И по-прежнему – меня обожаешь.
Нѣжно цѣлуешь въ самыя губы,
Ручками руки ласкаешь.
Скоро ли ты поймешь, что я – грубый,
Скоро ли въ любви раскаешься?
Ничего, ничего. Забудемся сладко…
По бѣлымъ, по бѣлымъ полямъ
Будемъ бродить за куропатками,
Родные твои, земля.

[Ливкин 1916б]


Инок.

Я блѣдный инок. Я инок кроткiй.
Я не прiемлю земли веселье.
Я в дольнем мiрѣ – как в темной кельѣ
Перебираю печально четки.

Ловлю очами свѣтъ на востокѣ,
Ниц преклоненный на камень плит.
И днем, и ночью я одинокiй,
И днем, и ночью я позабыт.

Меня минуют людскiе стоны.
Мнѣ ласки женщин на вѣк чужды.
О. как близка мнѣ высь небосклона!
О, как люблю я лучи звѣзды!

Когда случайно в людском потокѣ
Иду покорно во мглѣ столиц,
Я понимаю, как всѣм далеки
Сверканья свѣтлых моих зарниц.

[Ливкин 1916в, с. 5]



                                                              А.Чернышеву

Мнѣ часто хочется наивно помолиться
О чем то таком далеком и невозвратном.
Мнѣ кажется: я – умирающая птица
Со взором, обращенным къ лучам закатным.

И умирая, я шепчу невнятно:
Пусть все былое мне навѣк простится!
Мнѣ кажется: я вижу ангельскiя лица
И крыльев бѣлых облачныя пятна.

[Ливкин 1916в, с. 6]


Вечер.

Мнѣ хочется плакать слезами безвольными,
Попросить кого нибудь, чтоб меня защитили.
Вечер волнует звонами колокольными,
И мнѣ вспоминается священник в епитрахили.

Поет он молитву под сводами соборными
О том, чтобы нам прегрѣшенья простили.
Восковыя свѣчи пред иконами узорными
К окончанiю службы незамѣтно оплыли.

И мнѣ хочется слиться с тѣнями темными,
Чтобы ярче сердцу лампады свѣтили,
Чтобы взоры Богородицы огоньками скромными
Всѣ мои томленья навѣк исцѣлили.

[Ливкин 1916в, с. 7]


Вѣтка сирени.

Она улыбалась. Вѣтку сирени
Еще неразцвѣтшей, еще необлиственной
Держала в руках.
Ты бы упал перед ней на колѣни.
Полный любовью молитвенной.
Так говорится в сантиментальных разсказах,
Так говорится в любовных стихах.
Я не упал перед ней на колѣни,
Я не прочел ей любви мадригал,
Не говорил о мечтах.
Только потом эту вѣтку сирени,
Ей оброненную, долго искал.
Небо горѣло в вечерних алмазах.
Лунный огонь золотѣл в облаках.
Я не нашел этой вѣтки сирени.
Я не нашел этой грусти молитвенной,
Все было – прах!

[Ливкин 1916в, с. 9]


На лазурную чистую скатерть
Кто-то капнул закатных чернил.
Прихожане выходят на паперть.
Вечер в синем сугробѣ почил.

Вяжут звоны узорные банты.
Звѣзды шепчут начало молитв.
В сердцѣ память умершей инфанты
Блѣдный рыцарь священно хранит.

Ночь проходит, как скорбная дама,
Спрятав крепом заплаканный лик,
Разсыпая уютныя гаммы
В души плѣнников мертвой земли.

Души плѣнников! Вѣчное с нами.
Будем слушать слова тишины.
Звѣзды льют золотистое пламя
Странным странником страдной страны.

[Ливкин 1916в, с. 12]


Инок в полях.

Вот догорает свѣча
У иконы старинной.
Строгiя кельи молчат<,>
Темны коридоры пустынные.
Выходит из врат монастыря.
В долинах клубится нежить.
Простой монашескiй наряд
Вѣтер ласково нѣжит.
Мѣсяц, прищурив глаза,
Смотрит на блѣднаго инока,
Как будто хочет сказать:
«Смотри, брат, в небѣ пустынно как!»
Плачет напѣв тропаря,
Ночное молчанье испытывая.
Огненныя капли горят,
В синее небо пролитыя.

[Ливкин 1916в, с. 15]


Аста.

Я просил у вас немного участья,
Жалобно разсказывал о себѣ,
А на экранѣ – трогательная Аста
Умѣла так тонко и нѣжно скорбѣть.

            Я гладил вашу теплую руку,
            Робко сняв пушистую перчатку.
            Скрипач чеканил четкiе звуки,
            А плачи рояля рыдали сладко.

Когда же мы вышли на синiй воздух,
Небо маячило мишурой звѣзд.
Вы, кажется, сказали, что очень поздно,
И слова – были влажны от слёз.

            Вас так растрогала милая Аста!
            Вы даже забыли мою любовь.
            Конечно, в жизни – все напрасно,
            Зато на экранѣ – прекрасна кровь.

Талый снѣг рѣзанули полозья.
Вас увозил хмурый извощик.
А что, сердце, – если мы бросим
Дѣтскiя грёзы и станем проще?

            Забудем свѣтлую далёкую Асту!
            Разучимся сантиментально скорбѣть!
            Вѣдь это мѣщанство – мечтать о счастьи,
            Как о пестрых цвѣтах на коврѣ…

[Ливкин 1916в, с. 33]


Я люблю восковыя тонкiя свѣчи.
Я люблю голубыя кольца ладана.
Я люблю мечтать о Таинственной Встрѣчѣ,
О том, что никѣм неразгаданно.

Хорошо повѣрить, что мы – только дѣти,
На время отданныя искушеньям дьявола,
Что Божья милость все освѣтит
И ангелы поднимут тѣх, что падали.

Я вижу день второго пришествiя.
Я слышу слова земного оправданья.
Мы придем на суд со всѣх перекрестков,
Принесем свои неудовлетворенныя исканья.

Я слышу громкiя трубы архангелов.
Я вижу в небѣ облачную колесницу.
Я вижу Бога, держащаго Евангелье,
Раскрытое на первой пожелтѣвшей страницѣ.

[Ливкин 1916в, с. 36]


Ты, моими словами обиженный,
Позволь мнѣ хоть руки твои цѣловать!
Кто же виноват, что, как ветхая хижина<,>
Счастье провалилось в болотную гать?

Кто же виноват, что когтями ревности
Сдавлена слабая безвольная душа,
Кто же виноват, что обѣты вѣрности
Звучат безнадежно, как шепот камыша!

Вѣдь степными ровными дорогами
Нас не манит розовая даль,
Вѣдь измученное сердце не растрогает
Желтым васильком зардѣвшая звѣзда.

Что мы можем, что мы значим, разлученные?
Так мучительны пустынныя поля!
Может быть, от боли излѣченные,
Мы забудемся в разцвѣтших ковылях?

И вспоенные прохладными туманами,
Убаюканные мирной тишиной,
Возвратимся в радостныя страны мы
Нам одним знакомою тропой.

[Ливкин 1916в, с. 41]


Облака идут, как святые.
Быть может, идут на вѣче.
Цѣлует склоненныя выи
Меланхолическiй вечер.

            Четко собаки лают.
            Выполз туман над рѣкой.
            Может быть, я умираю.
            Вѣдь так на душѣ легко.

Цѣлую внимательно трижды.
Люби и помни навѣк.
В этом мiрѣ, пойми же,
Я – как чужой человѣк.

            Смотрѣли очень недовольно.
            – Зачѣм вы сюда пришли?
            Я им налгал, что болен,
            Чтобы тоски не прочли.

Шел по улицам тихим.
Хлыст извивался в рукѣ.
Смѣялось сѣрое Лихо,
Смѣялось оно – над кѣм?

            Вышел в суконное поле,
            Зеленое, как биллiард.
            Небо, искривленное болью,
            Повисло на тополях.

Снимите, пожалуйста, снимите
Кусочки бѣлых ват.
Чувствую Святое Наитiе.
Близок Невѣдомый Град.

            Вот у порога вечера –
            Всеотдающiй поклон.
            Так пришел на вѣче я
            В царство звѣздных икон.

Будем, лаская четками
Пергамен желтых рук,
Молиться кротко мы
О том, кто враг и друг.

            Всепримиренью Божьему
            Я научился – когда?
            На мягкое ложе мое
            Змѣей упадет звѣзда.

Пахнут ладаном клеверы,
Развѣ же я не тот,
Кто безконечно повѣрил
В святое Ничто?

            Не будите меня, не будите,
            Развѣ не все равно!
            Я – инок из обители.
            Меня похоронят весной.

[Ливкин 1916в, с. 43-44]


Голоса матросов.

Помню узкие черные шхуны, груженные ромом,
Ночные гавани, с языками огней во рту,
Маяки, мерцающие материнским взором,
Морских свечений разбрызганную ртуть.

Помню в пасть океана падающий якорь,
В макинтоше на рубке небу молящийся капитан.
Сквозь саван степей в душе моей морю плакать,
Звенеть и звать голосами матросов в туман.

[Ливкин 1922]


На полянах полыни

На полянах полыни, где плавает горечь,
Сединой ковылится степной бугорок.
На метле, опрокинутой в дымные зори,
Распластался Яги кумачевый платок.

            За околицей гаснут ржаные мережи,
            Затаили лужайки свой маковый сон<,>
            И печально глядит на широкие межи
            Голубыми глазами мерцающий лен.

За монисты рябин прячет солнце ресницы.
Тают робкие дни мои в синюю грусть.
Улетают на юг журавли вереницей.
Тихим свистом на них откликается Русь.

[Ливкин 1925, с. 5]


За околицей

За околицей в росах дымится
Наш простой незатейливый край,
И тяжелые косы зарницы
В перелесках плетут вечера.

            Под дугою, обитою жестью,
            В колыбель замирающих нив
            Несмолкаемой звонкою песнею
            Беспокойный бубенчик звенит.

И опять – засыпающий кучер,
Разлохматив волос своих лен,
Кнутовищем укажет на тучи,
Что плывут от зари в небосклон.

            И такие родные собаки,
            Будто с детства я с ними здесь жил,
            От дороги бегут на лужайки
            И купаются в золоте ржи.

[Ливкин 1925, с. 8]


Зной

Сквозь смутный сон цветет полынь в оврагах
И васильки бегут под косогор.
Над степью зной качается как влага
И голубой смыкает кругозор.

            Не позабыть тоски немых курганов,
            Не разлюбить печаль полынных снов,
            Родных степей шатер благоуханный,
            Ржаных полос закатное руно.

Кубатки дынь, раскиданные в травах,
Над ильменем лачужки пастухов
И сонный шаг верблюдов величавых
За перекатами холмов.

[Ливкин 1925, с. 10]


Лен

Уже в полях голубоглазый лен
Расцвел с зарей невинными цветами.
Степных холмов спокоен синий лен.
Как ладан – запах сладкий над лугами.

Жду светлый день, возлюбленный лучем.
В полях полынь. Покой над ковылями.
Ты руку мне положишь на плечо. –
И будет небо голубеть над нами.

[Ливкин 1925, с. 11]


Русь

Слюдою мерцают озера
И ладаном стелется дым,
И зыблются синие горы
В подковах болотной воды.

            Над синей истомой полынной<,>
            Где сумрак тенета плетет,
            Стеклянный напев комариный
            Свирельной печалью плывет.

О, эти свирели и гусли,
И кашки медвяный настой!
Вы пахнете детством и Русью,
Любовью и первой тоской.

[Ливкин 1925, с. 14]


Васильки

Васильки в полях и небосклоне,
И в душе – голубенький мирок.
Голубое солнце на ладони
Шевелит губами ветерок.

            Я не первый в мире, не последний,
            И в веках дрожит моя судьба
            Васильком на ниве заповедной,
            Васильком, мерцающим в хлебах.

[Ливкин 1925, с. 19]


Рыболов

В осенней тишине грустящий рыболов!
Я песенке твоей о днях рыбачьих внемлю.
Тростник срезаешь ты – и оглашает землю
Такой простой напев с песчаных берегов.

            В нем осени покой, вечерней птицы лёт,
            Сквозь голубой туман огни родной деревни,
            В часы полуночи проснувшиеся певни,
            Овчарок жуткий вой в простор ночных высот.

Мерцанье сонных рыб в зеленой тине вод
И лика светлого над влагой отраженье,
Слегка подернутой прохладным дуновеньем,
И в тонких тростниках колеблемый восход.

[Ливкин 1925, с. 23]


Брату

Под соломенной крышей,
В колыбели лугов
Ты меня не услыш<и>шь
Не поймешь моих слов.

            Полон крепкой заботы,
            Ты идешь за сохой –
            Что тебе мои соты
            Строчек, пьяных тоской!

Ты – под крыльями мельниц,
На ржаных бороздах.
Я – усталый отшельник,
Я томлюсь в городах.

            Но незримой стезею
            Я с тобой обручен:
            Над могильной землею
            Голубой зреет лен.

[Ливкин 1925, с. 26]


ЛИТЕРАТУРА:
Есенин 1999 – С.А.Есенин. Полное собрание сочинений:
      В 7 т. Т. 6. Письма. М.: Наука; Голос, 1999.
ЛЖР:21–22 – Литературная жизнь России 1920-х. События. Отзывы современников.
      Библиография. Том 1. Часть 2. Москва и Петроград. 1921-1922 гг. М.: ИМЛИ РАН, 2006.
Ливкин 1915а – Николай Ливкин. <Стихи> // Млечный путь, 1915, № 2 (9), с. 36.
Ливкин 1915б – Николай Ливкин. <Стихи> // Млечный путь, 1915, № 4 (11), с. 49.
Ливкин 1915в – Николай Ливкин. <Стихи> // Млечный путь, 1915, № 5 (12), с. 66.
Ливкин 1915г – Николай Ливкин. <Стихи> // Млечный путь, 1915, № 7 (14), с. 93.
Ливкин 1916а – Николай Ливкин. <Стихи> // Млечный путь, 1916, № 1, с. 3.
Ливкин 1916б – Николай Ливкин. <Стихи> // Млечный путь, 1916, № 2, с. 4.
Ливкин 1916в – Николай Ливкин. Инок. Стихи. М.: Издание журнала «Млечный путь», 1916.
Ливкин 1919 – Н.Ливкин, смотритель Войсковых вод. Возрожденный Яик //
      Яицкая Воля, 24 апреля / 7 мая 1919 г. [воспроизведено на сайте:
      http://yaik.nichost.ru/forum/showthread.php?t=204 в новой орфографии].
Ливкин 1922 – Николай Ливкин. Голоса матросов // Маковец, 1922, № 1, с. 16.
Ливкин 1925 – Николай Ливкин. Полынь. М.: Книгоиздательство «Неоклассики», 1925.
Ливкин 1986 – Н.Н.Ливкин. В «Млечном пути» // С.А.Есенин в воспоминаниях
      современников. В двух томах. Т. 1. М.: Художественная литература, 1986, с. 163-167.
Прокушев 1971 – Юрий Прокушев. Сергей Есенин. М.: Детская литература, 1971.