 |
||||
|
Я пришел, как первый снег нечаянный, Я уйду, как первый хрупкий снег – Оттого быть может опечаленный Я гляжу на всех. Оттого в надеждах затуманенных Я спешу к увенчанному Дню – Я боюсь быть по дороге раненным, Я боюсь попасться в западню. Я боюсь закатный пурпур вечера, Белый гроб, застывшие глаза – Ведь до дня желанного мне нечего, Мне нечего сказать. Я иду за тайной неразгаданной По пути без ведомых дорог, Я иду – где вечно пахнет лад<а>ном… Может быть туда, где Бог. И когда серебряные ангелы Мне откроют тайну бытия – Дней грядущих Новое Евангелие Принесу вам я. Вот он День безсмертия и вечности, Вот он День желанный и больной… К белой, белой безконечности Путь заветный мой. И тогда увенчанный по небу я Проплыву на облаке в затон, Брошу кли<ч>! И ничего не требуя, – Я пришел и я уйду, как Он. [Кусиков 1919, стихотворение 5] Я немогу отбросить одеяло, Бодро встать и одеться – Я проснулся усталый, Вялый, В моей маленькой комнатке детской. Меня измучила безсонница, Всю ночь я бредил в огне. Утро рябое без солнца Морщится в моем окне. У кровати суетится няня, Говорит на сквозняке простудился, А я жду, когда она перестанет И молча на нее сердился. Пречистая Матерь Божья, Пошли рабу твоему спасенье – И беззубая вдруг сделалась похожей На раскрашенную старушку из книги Андерсена <…> А в моих глазах от безсонницы липких Мелькали лица какие-то незнакомые<.> Новый мир туманный и зыбкий Разстилался в мален<ьк>ой комнатке. Не простудился я, Не болен, Нет! В эту ночь я рождался поэтом. Милая нянюшка<,> где ты? Я сегодня поэт. [Кусиков 1919, стихотворение 8] Продрался в небе сквозь синь ресниц Оранжевый глаз заката. Падали черные точки птиц – Жизнь еще одним днем распята. Вечер был. Шуршала аллея бульвара<,> В серой дымке скрывались Трамваи, Не дойду я, Не будет… Ну а если?.. Что это! Надежда! Тревога ль? Поднял взгляд – Передо мною на мраморном кресле Сутуло нахмурился бронзовый Гоголь. Кутаясь в плащ, Задумчиво голову свесил, Казалось – Он мысли мои угадал – Сегодня октябр<ь>ский праздник, Почему ж я не весел? Почему я еще, И еще, Непрерывно чего-то искал. Разве мертвые души не умерли? Разве в бронзе не бьется сердце? Гоголь, Милый, Разсей мои сумерки – Мне сегодня не верится. [Кусиков 1919, стихотворение 10] ЖУК Уж полночь… Жуть… Над желтым жгучим абажуром Жужжит, кружит окружно жук. Лежу – В оранже пряжу вижу Ажурных крыл. Жужжит, Кружит жемчужный круг, И в жиже слов я жутко слышу: Я жук… Я жук… Я ночь живу. Жужжу, жужжу, Кружу межу Над желтым, жгучим абажуром. Я не щажу, Огни лижу, Жизнь прожужжу, Себя сожгу – И не тужу, И не тужу… Жжжжжжжж… жук! [Кусиков 1919, стихотворение 22] Месяц-пастух запрокинул свой красный башлык, Возвращаясь в аул на пробудную встречу птиц. – Облака за рассветный плетень зашли Синим стадом его буйволиц. Щиплет шерсть на матрацы туман, Заплетает березка косички, Спрыгнул с крыши облезлый барак, Родные орлы в перекличке. О, четки, янтарные четки мои, Это вы мне нащелкали детство! Старым коршуном грусть мои думы таит… Где ты, мудрый, с легендами, дед мой? В этот город вз'ерошенный, в этот город чужой, Занесен я оторванной тучей. Не сдержать мне медведицей, звездной вожжей Табуны моих дней бегущих. VI 1919 [Кусиков 1920а, с. 27] С лепые лошади на черном катафалке, Хромая медленно<,> над морем ноч<ь> везут – Сегодня я к тебе пришел<,> Русалка<.> Я снова здесь, за бугорком внизу. В уснувший берег брызги дерзко бьются, С раскатным воплем разсыпая стон – Смеются волны, беше<н>о смеются И лижут яростно крутой прибрежный склон. В гранитном береге узорятся нарезы, А в небе темна осенняя лазурь – О волны хищные морские аролезы, Вампиры жадные, рабы косматых бурь. Так жутко скалите вы пенистые зубы, Трепещет в страсти онемелый рот, Захлебываясь льнут на берег ваши губы, В гранит ударятся, Отхлынут вновь, И вот – Осколков сколько в перезвонном треске, Грохочет море кандалами слов, Взлетают в синь на перебое всплески – Бросает их гигантское весло. Звончей, звончей, литавров ляски, Проклятьем медным звончей звончей, – А так недавно здесь я был обласкан Подводной ласкою твоей. Здесь был затон, здесь пьяно пахло илом, Играл песок и шелестел, как шелк – Ты так звала меня в последний раз, Манила, Ты называла милый, Милый, А я не шел. ……………………………………………….. ……………………………………………….. ……………………………………………….. Ноч<ь> на лиловом в пятнах катафалке Слепые лошади хромая провезли. Вчера к тебе я приходил<,> Русалка<,> Свою осеннюю печаль излить. [Кусиков 1919, стихотворение 33] На цыпочках день уходит, Шепелявит листва в зарю. В закатную тайну исхода Я свою жизнь растворю. Буркой я ночь запрокину, Опояшусь дымкой веков. Растворюсь я в небесный иней Туманов седых стариков. Звездной молитвой прольется Небо – священный Коран. Я увижу<,> как облак несется Любимый Аллаха баран. Буду мудрый пастух-скиталец С новым безликим лицом, Шарик земной на палец Надену себе кольцом. День присел за холмом на корточки, Ветерок кувырнувшись затих, – Только тело усталое корчится На аркане раздумий моих. А в небе на черной феске Золотой полумесяц прикручен, Это мой профиль резкий Вычеканен четко на туче. VI 1919 [Кусиков 1920а, с. 58–59] Разбилось небо черепками звезд, Зевнул усталой позолотой месяц… О, если б вбить в рассвет алмазный гвоздь И жизнь свою на нем повесить! И в заводь зорь предутренних молитв Ладони дня мне вознесут смиренье, – Я, буревестник ятаганных битв, Познал тоску подбитого оленя. 18/VIII 1919 [Кусиков 1920а, с. 18] От пробудности ласточек – до пробудности сов Я треножу коней, моих дум табун. Кто с груди моей сбросит незримый засов? – Ржаньем плачется сердце – нагорный стригун. Я взлететь не могу – ветер крылья задул, Я уплыть не могу – перебито весло… Мне бы только вернуться в родимый аул, Семь небес затрепещут от стрел моих слов. С утрощебета ласточки – до прозренья совы Я треножу коней, золотистых коней. – Не к добру моей грусти в безлунье завыть Псом, предвестником смерти, ненужных затей. 15/XII 1919 [Кусиков 1920а, с. 23] Смотрю на себя подолгу В зеркало закрытых глаз. Только ночью так остро и колко Вонзается в душу игла. То белой, то черной ниткой Тянутся прошлые дни. Ползет в позвонке улиткой Тайна неведомых книг. Тону в тихопаде звонком, Захлебываясь, тону. Полосует зигзагами тонко Презрительный звездный кнут. Пусть в душу вонзается колко Моих дум невидимка-игла. Каждой ночью я вижу себя подолгу В зеркале сильно зажмуренных глаз. 20/XII 1919 [Кусиков 1920а, с. 65] Притти оттуда И уйти в туда. Опять притти, Опять уйти. И снова…… О бред мучительный «в куда?» О недосказанное слово. Ночь Ариман и День Ормузд – Бессмертна смерть в бою вращений. А сердце затаенный груз Слепых, блуждалых предрешений. В скворешник глаз зрачков скворцы Все тащат с солнц и с лун соломки, Но им из золотой ворсы Гнезда лучистого не скомкать, И мне семь неб не растаскать, Не перегрызть мне звезд орешки… И поднебесная тоска, И взор заплаканный скворешник. Но палочкой земной оси Я покажу экватор обручем В неразгаданную синь, Прямо в синь, В туда, В заоблачье. 26/XII <19>19 [Кусиков 1920б] В асфальтовый скрежет злобы, В витрины безводных озер Я тысячи раз перепробовал Продрать свой прищуренный взор. Но кто природнит бедуина К заветам фабричных труб, – Даже месяц с пропревшей тины Скалит желчно свой медный зуб. На плетне моих дум нагорных Сердце поет петухом, – Вот он, мой бред упорный О счастьи каком? 3/I 1920 [Кусиков 1920а, с. 19] Грустным тупозвоном в пятносинь потемок Разбросался дождь по лужицам булавками. Дрогнет и стучится мне в окно котенок – Предосенний ветер – с перебитой лапкою. Зачитаю душу строками Корана, Опьяню свой страх Евангельским вином – Свою жизнь несу я жертвенным бараном И распятым вздохом, зная об ином. Знаю, что нигде-то, в семьнебесной дали, Мое имя шепчет звездный Зодиак. Вот в туда мне вечность кузнечики сковали, Стрекотаньем кузню свято затая. Дрогнущий котенок – предосенний ветер Мне в окно стучится с перебитой лапкою. В пятносинь потемок, в предвечернем свете Вколотил я тайну в лужицу булавками. [Кусиков 1920а, с. 40–41] АЛЬ-БАРРАК О, время, грива поределая, Я заплету тебя стихом: – Подолгу ничего не делая, Я мчался на коне лихом. Уздой порыв, надежда – стремя, Серебряное стремя дня. И выстраданный вздох мой<,> семя, Растущее вокруг меня. Швырнул я сер<д>це звонко в эхо, В расстрелянный раскат грозы, – И пал расколотым орехом С нагорной выси мой призыв. Я мчался на коне крылатом В нельзя, за грани, в никуда, За мной дома и сакли, хаты, Аулы, села, города. Так что-же, разве конь подстрелен, Иль эхо выкрала заря? – Все семь небес подперли ели, Моих стихов священный ряд. Я все познал, еще познаю, Еще, еще, за мною все, Мы не в луну собачьим лаем, Мы в предугаданный рассвет. Я этот мир в страну другую Несу в сознательном бреду. Я радугу, дугу тугую, Концами жилисто сведу. О, в дали белая дорога, О, сладостных томлений рок!.. Нет в небе Бога, кроме Бога, И Третий Я Его Пророк. Так мчись же конь, мой конь незримый, Не поредела грива дней, В четвертый мир неизмеримый, В заглохший сад души моей. 14/IV 1920 [Кусиков 1920а, с. 44–46] Затеряться, забыться мне где бы, Как в плетне черепок кувшина – Я люблю предвечернее небо, Когда лапу сосет тишина. Я люблю, когда вымытой шерстью Уплывают в затон облака, Когда выронит ветер свой перстень И опустит туман рукава. Быть неслышным, никем незамеченным, На луну заронить свою тень… Если б мог я рябиновым вечером Черепком затаиться в плетень… [Кусиков 1920а, с. 63] ПТИЦА БЕЗЫМЯННАЯ Я сегодня перелистываю страницы Давно пережитые и далекие, далекие. Будто безымянная серая птица Вылетела из тумана И упала около Меня. Встрепенулась, хотела взлететь, Но, как то странно, Знаете как?.. Ну вот так, Как во сне бывает: – Сразу превратилась в коня. Строки мои, вы совсем уж не те, А почему, я и сам не знаю. Может быть<,> у меня теперь голос другой, Может быть<,> я не так вас читаю, Я не знаю почему, Только раньше другими вы мне казались. Сильно зажмурил глаза. Курится Чеча чубук, Пес у ведра с перебитой ногой, На погребе жвачит коза… И вдруг все растаяло, Ничего не осталось. Это я книгу свою перелистал. Ведь хорошо, когда вдруг шевелится огонь На потухшем костре позабытого. По тропинкам строк неподкованный конь Протопал тупо копытами. Берлин, 17/VI 1922 [Кусиков 1922, с. 7–8] РЫБКИ ЗОЛОТЫЕ Теперь мне зори – не пророчество, Теперь мне радуга – не мост. Я в застывающем дыханьи одиночества Мучительно перед собою прост. Лишь только ночь в тиши ножи наточит И лясканьем расзычит потолок (Другой ведь не бывает ночи) – Мне только б мысль поймать сетями строк, Мне только б песней перекинуть скуку. О рок, Священный рок, Неугомонный рок поэта. И до ра<с>света, До самого рассвета Я одолеть не в силах эту муку. [Кусиков 1922, с. 48] Искандер Намэ Поэма меня <Отрывки> 1. Обо мне говорят, что я сволочь, Что я хитрый и злой черкес, Что кротость орлиная и волчья В подшибленном лице моем и в профиле резком. Еще кто то сказал, Что скалы В оскале моем дрожат, Кто то сказал, Что в бурю мой вздох, А зеленые треугольные глаза, Под изломанной бровью, Глаза мои впалые, Нахохлились И жадно Никогда не плачут. <2> Нет, вы не знаете, как сумрак совий Рябым пером зарю укачивает. А в этом есть такая тихая, тихая острая боль (Я обречен эту боль затаенно сберечь): – Улыбкой подснежника целовать прощенья лоб, Арканом ненависти стаскивает с плеч череп. Ведь носит тур и бороду и рог, И травы обнимаются с косой. В зеленой бурке ель – суровый всадник гор – На плече своем холит сойку. 3. Белые кони, Рук моих белые кони В хомуте молитвы смиренно дремлют. И те же кони, Те же белые кони Дыбят в небо непокорный ропот, Ржаньем пальцем срывая хруст узд, Зуд Треножных ремней…… Я мюрид бесстрашный, Ненавижу врага. Я чорный страж, Я кроткий инок. В крови ятаган – И пропахший смолой на горбе топор. <…> 6. Что это? Где я? Что это? Падают звезды дождем. Подождите, не пойте, Не пойте, подождите! Держите коней! Коней держите! Кони… Кони… Блузы, Погоны, Китайцы, Латыши…… Тише! Кровавым клювом двуглавый кается, Щиплет покорностью перья. Вспыхнул двуглавый, Мощь без когтей. Кто то поверил. Не верьте. Не верьте. Разве двуглавый на песни кается? Следы двуглавого – клочья росы. Бог у него – крестоносное пузо. Тише, Довольно, Довольно. Тише! Слышите? – Петухом запевает заря. Держите коней, Коней держите! Кони… Кони…… И только подковы свой топот плавили. Прыгали ядра на ядра зайцами. Что это? Где я? Где я? Что это? <…> [Кусиков 1921–1922, с. 1–6] ЛИТЕРАТУРА: Куклин 2006 – Лев Куклин. С минарета сердца // «Нева», 2006, № 10. Кусиков 1919 – А. Б. Кусиков. Сумерки. М.: Чихи-Пихи [1919: страницы не нумерованы, но нумерованы стихотворения]. Кусиков 1920а – Александр Кусиков. В никуда. М.: Имажинисты, 1920. Кусиков 1920б – Александр Кусиков, Вадим Шершеневич. Коробейники счастья. Киев, 1920 [страницы не нумерованы]. Куклин 2006 – Лев Куклин. С минарета сердца // «Нева», 2006, № 10. Кусиков 1919 – А. Б. Кусиков. Сумерки. М.: Чихи-Пихи [1919: страницы не нумерованы, но нумерованы стихотворения]. Кусиков 1920а – Александр Кусиков. В никуда. М.: Имажинисты, 1920. Кусиков 1920б – Александр Кусиков, Вадим Шершеневич. Коробейники счастья. Киев, 1920 [страницы не нумерованы]. Кусиков 1921–1922 – Александр Кусиков. Искандер Намэ. Изд. 2-е. М.: Имажинисты, 1921–1922. Кусиков 1922 – Александр Кусиков. Птица безымянная. Избранные стихи. 1917–1921. Берлин: Изд-во «Скифы», 1922. РП:20 – Русские писатели 20 века. Биографический словарь. М.: Большая Российская энциклопедия, Рандеву-АМ, 2000. |
|
||||