Когда зимний вечер
Уснёт тихим сном,
Сосульками ветер
Звенит за окном,
Луна потихоньку
Из снега встаёт
И жёлтым цыплёнком
По небу идёт.
А в окна струится
Сиреневый свет,
На хвою ложится
Серебряный снег,
И, словно снежинки,
В ночной тишине
Хорошие сны
Прилетают ко мне.
Ах, что вы хотите,
Хорошие сны?
Вы мне расскажите
О тропах лесных,
Где всё, словно в сказке,
Где – сказка сама –
Красавица русская
Бродит зима.
Но что это? – Холод
На землю упал,
И небо погасло,
Как синий кристалл.
То жёлтый цыплёнок,
Что в небе гулял,
Все белые звёзды,
Как зёрна, склевал.
1962
То солнце, то дождь – всё опять вверх ногами.
Мне этой игры никогда не понять:
Природа, как жизнь, то бесстыдно нагая,
То чопорно скромная дразнит меня.
То в сумрак ныряя из светлого плена,
То в миг озаренья взмывая из тьмы,
Я лишь принимаю, что всё переменно,
Но этой игрой управляем не мы.
Мы словно жонглёры на грани познанья.
Нам только б подбросить, нам только б схватить.
Мы видим предметы, а истина тает,
Как след от предмета, как лунная нить.
И в этом мельканьи отбросов, сокровищ
Наш разум дрожит, как от ветра листок,
Рождая героев, рождая чудовищ
И не успевая понять, кто есть кто.
…То солнце, то дождь. Всё кружит хороводом,
Чтоб то ли возникнуть, а то ли истлеть.
Мы тоже круженье. Мы тоже природа.
Мы белые тени на чёрной стене.
1996
От галактики до галактики
Мы плывём с тобой на кораблике.
Паруса у нас цвета полночи,
Надувает их ветер солнечный.
Хорошо-то как – прости, Господи!
Мы одни с тобой во всём космосе.
Мы одни с тобой в бесконечности,
И глаза твои, как две вечности.
Мы плывём с тобой от звезды к звезде.
Наш корабль – любовь, я припал к тебе.
И, как вспышка, вдруг лунный свет в лицо,
И, как Млечный круг, твоих рук кольцо.
От галактики до галактики
Мы плывём с тобой на кораблике.
Из созвездий пьём, как из ковшиков.
И не страшно нам ничегошеньки.
1997
Луна торчит из-за бугра
Макушкой лысого повесы.
Сегодня тишь. Но дождь вчера
Вовсю безумствовал над лесом.
Он может камень продолбить,
Он превращает в море сушу
И всё ж бессилен охладить
Мою мятущуюся душу.
Диагноз наш известен нам –
Мы перед вечностью нагие.
Пришли другие времена,
А мы не очень-то другие.
И я – типичнейший из всех:
Отдам легко, возьму в смущеньи,
И для меня понятье грех
Имеет прежнее значенье.
Мне стыдно только за себя,
А за Отечество не стыдно,
И в стылом небе января
Звезду рождественскую видно.
И наяву я вижу сны,
И Джексона мне слушать скучно,
И излучение луны
Вбираю я своей макушкой.
9 января 2002
Всё лучисто и игристо,
Всё вокруг сошло с ума.
Ах, как кстати приключился
Сумасшедший месяц май!
Кровь могуче мчит по венам,
И всё круче виражи.
Всё отменно. Всё нетленно,
А что тленно – то не жизнь.
Лес вскипел зелёной пеной,
Как из плена, вышел лес.
Птичий крик о сокровенном
Долетает до небес.
В небесах светло и чисто.
На земле – всё кутерьма.
Ах, как кстати приключился
Сумасшедший месяц май!
2003
Изумительно интересно,
Когда в тихий осенний час
По-над полем, по-над лесом
Журавли летят.
В край за дальнею стороною,
За дремучие за леса
Всё зовут журавли с собою
Опечаленные сердца.
Встану ль в рощице придорожной,
Обернусь ли лицом на юг –
Просто даже невозможно
Как светло вокруг.
Вроде, всё на себя похоже,
Вроде, всё, как всегда, везде.
Отчего мне так невозможно
В этот тихий осенний день?
Изумительно интересно,
Когда светлым осенним днём
Вдруг послышится с неба песня –
Журавлиный звон.
Как отбившиеся от стаи,
Ловят дальние голоса
В непонятной своей печали
Опечаленные сердца.
Февраль. Застывшие деревья –
Как будто кто-то в вечной муке,
Пытаясь крикнуть и немея,
Сквозь землю к небу тянет руки.
Замёрзло всё. Лишь вирус гриппа
Парит над бедною Отчизной.
И жизнь, как будто кадры клипа, –
Смесь красоты с идиотизмом.
Февраль. Всё в панцире ледовом.
Всё одноцветно, бледно, нище.
И даже снежные покровы –
Как простыня на пепелище.
Застыли дни. Застыли лица.
Мы на одной Земле в разлуке,
И так боясь соединиться,
Друг к другу молча тянем руки.
В краю весеннего беспутства
Пока что солнечно и пусто.
Уже с утра на колокольне
Грачи лучи в лучину колют
И ловко связывают в связки:
Зелёный, жёлтый, синий, красный.
Ещё немного, и над миром
Вовсю безумствует светило.
От света мы осиротели.
Как непривычно жить без тени.
И свету некуда укрыться
На наших бледных зимних лицах.
Плывём в прозрачном половодье…
А где-то спущены поводья,
И где-то бьют копытом кони,
И веет вольным и разбойным.
Прости, природа, прегрешенья!
Всегда верны твои законы,
И мы о них, конечно, помним –
И всё ж живём без разрешенья.
Когда весенним тихим свистом
Полны сердца и перепонки,
Нам вновь на месте не сидится –
Мы слышим зов великой гонки.
Тогда добреют наши стаи,
И раньше мозга знают ноздри:
То, чем весной напоен воздух, –
Объединяющая тайна.
Ведь от сиротства и до братства –
Не шаг, а только четверть шага,
А на шаги легко решаться,
Когда в крови шальная брага.
В пустыне света бродит эхо.
Звенит капель стеклянным смехом.
От каланчи до каланчи
На север движутся грачи.
Как гармоничен гармонист,
Склонивший голову на клавиши –
Он, как кадриль, играет твист.
Я ж и на скрипке балалаечник.
Был бал.
Сначала был обвал
Каких-то шорохов. Потом
Ночь замяукала котом.
Потом с котомкой за спиной
Прошла луна передо мной.
А после, как в немом кино,
Вдруг закружился светлый сноп
Воспоминаний.
Что стало с нами?
Когда живём, читаем, пишем,
Какую музыку мы слышим?
Какую слышать не хотим?
Как старый грим,
Слетали с неба комья ночи.
И первый луч, как первый прочерк,
Как проба первая пера
И как недремлющий пират,
Рождённых ночью букв и строчек
Пронзил проснувшуюся гладь.
Не с этой страсти ли – читать
Всё перепуталось в нас прочно,
И без бутылки не понять,
Что в нас посеяно, что почва?
Не потому ль в прозренья час
Смычком осознанной ошибки
Я, чтобы выразить себя,
Гавоты тренькаю на скрипке?
Забыли ноги о росе,
Как были босы.
Седые пряди на виске,
Вопросы.
Больные люди на больном
Паркете.
Ах, неужель давным-давно
Мы были дети?
А гармонист, а гармонист
Всё тише, тише.
Он, как кадриль, играет твист
И нас не слышит.
Что ищете?
Как ярмарочный шут,
Всем на потеху выряжен, раскрашен,
Вас зазываю,
мучаюсь,
смешу,
Себя не зная
И в себе не разобравшись.
Я не хочу
Жить понятым до дна –
Во всём есть тайна,
Даже у колодца.
Я буду драться, спорить и бороться.
Я не смогу
Жить понятым до дна.
Что ищете?
Я ярмарочный шут.
Я скромный балагур у балагана.
Я знак вопроса
С рожей хулигана,
С улыбкой нарисованной ношусь.
Мне больно!
Не забыть и не понять!
Как акробат,
На шарике качаюсь.
Я не пойму, где начинаюсь я,
И не пойму я,
Где же я кончаюсь.
Мне кажется –
я утренний туман.
Мне кажется –
я скошенные травы.
А, может быть, я добродушный трактор,
В котором тракторист сошёл с ума?
Как грустный шут,
На ярмарке стою –
На всех похож,
Но всё же отличаюсь
Хоть тем,
Что ничего не продаю,
Хоть тем,
Что ничего не покупаю.
Я хотел тебе сказать
Что-нибудь такое,
Чтоб тебе от этих слов
Не было покоя,
Чтоб кружилась голова,
Чтоб ты берегла их
И несла мои слова,
Как воздушный шарик,
Чтобы лился свет из них,
Ничего не веся,
Чтоб тебе слова мои
Помнились, как песня,
Чтоб в удаче и в беде,
В радости и в горе,
Чтоб они везде, везде
Были под рукою,
Чтоб звенела сила в них
Сдержанно и грозно,
Чтобы ты носила их
Очень осторожно,
Чтоб боялась потерять,
Отпустить не смея.
Вот что я хотел сказать –
Только не умею…
Осенней ночью осторожно
В чужую дачу забежим.
Луна, как сваха с круглой рожей,
На улице посторожит.
Всё постороннее и злое
С тобой оставим мы в сенях –
Здесь будет мир, где всё другое,
Где только двое: ты и я.
Тихонько скрипнет половица,
И снова темь и тишина.
И лунный луч скользнёт, как спица,
Сквозь щель забитого окна.
Последний звук замрёт, стихая,
И вспыхнут искры, как салют.
И я найду твоё дыханье,
И я скажу тебе: «Люблю…».
Осенней ночью осторожно
В чужую дачу забежим.
Луна, как сваха с круглой рожей,
На улице посторожит.
И мы увидим и поверим,
И мы войдём в него навек –
В наш мир, куда не запер двери
Какой-то добрый человек.
Я тебя не забыл и никогда не забуду –
Даже когда перестану помнить
Твоё имя.
Мы с тобой пассажиры одуревшего поезда,
Мчащегося по бесконечной нитке времени.
Только мы оказались в разных вагонах –
И с этим ничего не поделаешь.
От лишений и бешеной скорости
Всех трясёт дорожная лихорадка,
Тем более что на полустанках
В окна врываются крики ораторов
И барабанные рокоты.
И никому нет дела до того,
Что в этом гаме и сутолоке
Я хотел отыскать для тебя
Веточку сирени.
Поезд мчит, как положено, по спирали.
И если его немного больше, чем нужно,
Заносит на поворотах,
Мы всё равно должны быть спокойны,
Потому что поезд ведут люди,
Получающие за это деньги.
Я не верю в страшное,
Но если бы это случилось
И мне посчастливилось
Выбраться из-под обломков,
Я разыскал бы тебя
Среди тысячи других,
Потому что я помню,
Как пахнут
Твои
Волосы.
Мне осень выслала в конверте
С семью печатями печаль.
Здесь, как в Освенциме, в печах,
И не увидев палача,
Сгорело тело старой веры.
И я забыл, во что я верил.
Какой-то ключ? К какой-то двери?
Какой-то ларчик, в нём секрет?..
А дождь сквозь сито сеет свет,
Затем, чтоб смыть последний след
В страну порядка и покоя.
Удачи загнанные кони
Давно уж требуют овса,
А голова моя пуста,
И я покойницки покоен.
Вся ложь, как листья, облетела,
И правды скрюченное тело
Не прикрывает мою суть –
Я на себе себя несу,
Не зная цели и дороги…
Над миром осень, сумрак, дождик.
В квартире я. И на плечах
Не голова – одна печаль.
Печальный сейнер небо бороздит –
Он ловит звёзды в порванные сети.
И словно вехи жизни или смерти,
Мерцают блики Млечного пути.
В такую ночь так одиноко тут,
И век здесь плыть до мира до иного.
А свет звезды летит сквозь пустоту,
Как крик души, оставшейся без крова.
Моя душа, в созвездии каком?
Какое небо светом озаряешь?
Смогла ли стать кому-то маяком
Или впустую жизнь свою теряешь?
Печальный сейнер небо бороздит.
Но сеть крупна – и всё без изменений.
И вечность позади и впереди,
И через дыры утекает время…
Это чайник – просто чайник –
Пел протяжно и печально
Или сказочник мне сказку говорил?
Было рано или поздно?
Плыли свечи или звёзды?
И дома качались или корабли?
Било пламя из конфорок,
Как из топки. Шум моторов
Был как шелест набегающей волны.
За бортом тонули фразы,
И машины, как баркасы,
Раздвигали грудью воду тишины.
Где-то в гулком трюме дома
Хлопнул лифт, и монотонно
Били капли, словно времени плевки.
Люди в кубриках уснули,
И вода текла впустую,
И впустую полыхали маяки.
В полутёмной кухне чайник
Пел протяжно и печально.
Синий сумрак в спящем городе царил.
Но, светлея и алея,
День, как парус, полз на реи,
И, как бакены, качались фонари.
Воздух,
Словно голое мясо,
Нестерпимо красен.
Боюсь дотронуться до свежей раны –
Смотрю, как разбухает горизонт.
Я стою на затенённой части планеты
И идеально сливаюсь с её чернотой.
А наверху тихо –
Там война:
Красное и чёрное.
А в том месте, где они схлестнулись,
Небо побелело от усилия.
Ширится, ширится красное!
Что происходит со мною?
Я чувствую,
Как загораются мои виски
И пожар разливается
По всему телу.
Неужели обязательно
Нужно пройти через это,
Чтобы стало светло?!
Светло и тихо.
Стою, словно факел,
Переполненный болью,
И во мне, клокоча и вибрируя,
Захлёбываются звуком
Красные колокола.
Бей, колокол,
Бей меня
Своим перевитым стоном!
В твоей пустоте совершенной
Мечется мёртвое сердце
И бьётся, так больно бьётся
О мёртвые вечные стены.
Как много во мне живого,
Как глохнут во мне все крики.
Я нем, а в мою скорлупку
Стучится чужая боль.
И голос мой глух от трещин,
И смертный комочек сердца
Бессмысленно рвётся наружу,
Хоть знает, что в этом мире
Ему без меня не жить.
Сеял ветер! Сеял ветер!
Целый день ходил с лукошком
И разбрасывал горстями.
Притомились мои руки.
Горсть налево, горсть направо –
Время сева, время всходов.
Что-то вырастет из ветра? –
Неужели вправду буря?
Будет буря! Будет буря!
Свист разбойничий над лесом.
Смерч, сметающий гнилое.
И незрячие увидят.
…Ах, как много сделать может
Этот тихий человечек,
Что руками странно машет
И под нос себе бормочет.
После июльского дождя
На радуге, как дужке,
Наш мир на солнечных лучах
Подвешен для просушки.
И вот, от солнца разомлев,
Дугою выгнув спины,
Колёса промочив в воде,
Мяукают машины.
Горланят песни воробьи –
Они сейчас поэты.
Душа их требует любви,
И нам понятно это.
Люблю такую карусель –
Такая мешанина!
Но где-то спрятана в Земле
На всех одна машина
И крутит, крутит, но на ней
Нетрудно удержаться,
А нужно только потесней
К кому-нибудь прижаться.
И я хочу сказать давно,
Да, как и все, не смею:
«Друзья, я с вами заодно,
Я кое-что умею!».
…Я говорю себе: «Прости
И проживи свой путь без просьб –
Ты, слава Богу, не один
И, слава Богу, здесь не гость».
Кругом война – а этот маленький...
Над ним смеялись все врачи:
«Куда такой годится маленький? –
Ну, разве только в трубачи?»
А что ему? – Всё нипочём:
«Ну, трубачом, так трубачом!».
Как хорошо, не надо кланяться –
Свистят все пули над тобой.
Везде пройдёт, но не расстанется
С своей начищенной трубой.
А почему? – да потому,
Что так положено ему.
Но как-то раз в дожди осенние
В чужой степи, в чужом краю
Полк оказался в окружении
И командир погиб в бою.
Ну, как же быть? Ах, как же быть?
Ну, что, трубач, тебе трубить?
И встал трубач в дыму и пламени,
К губам трубу свою прижал –
И за трубой весь полк израненный
Запел «Интернационал».
И полк пошёл за трубачом –
Обыкновенным трубачом.
Солдат, солдат, нам не положено!
И верно, что там – плачь не плачь –
В чужой степи в траве некошеной
Остался маленький трубач.
А он, ведь он – всё дело в чём –
Был настоящим трубачом.
Дым костра таёжного,
Едкий и густой,
Варева несложного
Котелок простой.
Лапника подбросили
Парни, не встают –
Все дела забросили
И поют.
Звёзды ночь развесила –
Светятся, горят.
Отчего невеселы
Лица у ребят?
Может быть, взлелеяна
Новая мечта?
Может, грусть навеяла
Песня та?
Это уж не прежние,
Это уж не те –
Сильные и нежные,
Чуткие в беде...
Алыми зарницами
Тьма уходит прочь.
Отчего не спится им
В эту ночь?
Дым костра таёжного,
Едкий и густой,
Варева несложного
Котелок простой.
Лапника подбросили
Парни, не встают –
Все дела забросили
И поют.
Пахнет дымом и грустно очень –
То дворами, где жгут листву,
Невидимкою бродит осень,
Покидающая Москву.
Сколько грусти и сколько света!
Как пронзителен птичий гвалт!..
Листья жёлтые с чёрных веток
Тихо падают на асфальт.
Ветер листья метёт, как дворник,
Растворяется дым, и мне
Так спокойно и так просторно
В этой вечной, как мир, тишине.
И не надо сердиться вовсе,
Что опять я брожу один.
Понимаешь, уходит осень –
Я хочу её проводить.
Тексты предоставлены автором.
Исполнение авторское; музыка автора (если не оговорено иное).
