Из воспоминаний А.А.Раскиной Хочу поделиться моим окном

     <...> К периоду нашей с Лидой работы в ВИНИТИ относится следующее приключение, опять же, лингвистического характера. Лида пришла ко мне в сектор, где, кроме меня, были одни геологи. Разговорились (это был обеденный перерыв!) на лингвистическую тему: кто с кем на «ты», кто на «вы», и почему. Вспомнили песню Окуджавы «Зачем мы перешли на ты?» Привожу строфу, из-за которой разгорелся спор:

Зачем мы перешли на ты?
За это нам и перепало
На грош любви и простоты,
А что-то важное пропало.

     Вдруг, к нашему с Лидой удивлению, выяснилось, что все остальные понимают слово «перепало» не так, как мы с ней. Мы понимали так: ну, перешли на «ты» и что получили? Малость какая-то перепала, как крошки со стола; а именно, на грош любви и простоты. А что-то важное пропало. Остальные понимали слово «перепало» как синоним слова «попало», в смысле «ему за это попало, его наказали». Получалось так: перешли на «ты» и были за это наказаны. А именно: что они теперь имеют? На грош любви и простоты. И всё. А что-то важное пропало. Чувствуете разницу?
     Мы с Лидой такого значения слова «перепало» не знали, мои друзья старшего поколения, сидевшие в лагерях в конце 40-ых годов, говорят, чтр узнали его только в лагере. Мы готовы были согласиться, что оно существует, но отрицали, что Окуджава мог его иметь в виду. Но наши оппоненты отрицали, что у слова «перепало» вообще может быть значение, которое мы ему придавали! Это нас убило! Но мы не могли их убедить – не хватало авторитета. Я говорю: «Прямо хоть звони Окуджаве!» Тут Лида говорит: «А что, можно позвонить, у меня записан телефон. Я как-то ездила в Грузию и привезла ему фрукты от его друга, поэта Цыбулевского. А этот Цыбулевский, он и наш друг. И он просил меня завезти их Окуджаве. И я завозила.» – «И видела Окуджаву?» – «Видела.» – «И разговаривала с ним?» – «Да.» Все посмотрели на Лиду с завистью. – «Ну что ж, звони.» Вынимает Лида книжку, берёт трубку, набирает несколько цифр – и вдруг кладёт трубку. «Нет, – говорит, – не могу я! Что я ему скажу? С вами говорит Кнорина, которая вам три года назад фрукты привозила? Нет, невозможно.» И просто так сказать – знаете, мы тут на работе поспорили, – звонить, будучи незнакомыми – невозможно. Значит, надо что-то придумать, кем-то представиться, что-то на ходу нафантазировать. Но вот тут Лида не шла ни на какие компромиссы. Она органически не могла и не умела говорить неправду. Даже, казалось бы, безобидную. На этот счёт у неё была целая философия. Вернусь к этому разговору, когда закончу сюжет про Окуджаву. В общем, я тоже, нельзя сказать, чтобы была такая уж лживая, но я считала, что мы с Лидой не должны отступать и обязаны доказать свою правоту. «Давай, – говорю, – телефон!» Звоню, руки дрожат, и сама не знаю, что буду говорить. И вот щелчок, и знакомый, плёночно-пластиночный голос говорит: «Я слушаю.» – «Булат Шалвович?» – «Да.»
Дальше пошёл такой разговор:
     – Здравствуйте, моя фамилия Раскина (чистая правда! – А.Р.). Я работаю в Институте Русского языка (но ведь могла бы – А.Р.). Мы работаем над «Словарём новых слов и значений» (Есть такой словарь! – А.Р.) на материале произведений советских писателей. Есть среди них и ваши произведения. И вот тут у нас с товарищами вышел спор по поводу одного из них. Можно задать вам вопрос?
     – Да, пожалуйста.
     – Вы помните вашу песню «Зачем мы перешли на ты?»
     – Д-да, помню.
     Тут я должна сказать, что для чистоты эксперимента мы решили не рассказывать ему про разные значения, а спросить, как он расставляет в этой строфе знаки препинания. Если мы с Лидой правы, то после «перепало» никакого знака препинания нет, а если геологи, то какой-то знак препинания должен быть, скорее всего двоеточие. И вот я говорю:
     – Вы не могли бы сказать, как у вас в первой строфе расставлены знаки препинания?
     И вдруг я чувствую, что он там, на другом конце провода, внутренне заметался. Он говорит:
     – Вы знаете, мне нужно черновики для этого смотреть, а они у меня на антресолях. А я, вообще-то, болен.
     Тут я прихожу в ужас. Человек болен, а мы ему голову морочим. «Извините, ради бога, – лепечу я. – Я в другой раз позвоню...» Но тут он берёт себя в руки и говорит: «Ладно, давайте попробуем!» (Лида считала, что он потому разволновался, что у него был комплекс: вдруг он, хотя и носитель русского языка, но всё-таки грузин и чего-то не знает в русском правописании. Версия эта получила некоторое подтверждение: мы прочитали через несколько лет автобиографические рассказы Окуджавы, и там есть примерно такой сюжет, с комплексом лирического героя, учителя в сельской школе, именно по поводу знаков препинания.)
     – Значит, так, – говорит Окуджава. – Зачем мы перешли на «ты» (пауза). Вопросительный знак! За это нам и перепало на грош (Ура! Нет знака препинания! – А.Р.) любви и простоты... Запятая! А что-то важное пропало. Точка!
     – Спасибо вам огромное, Булат Шалвович, – тороплюсь я. – Всего вам хорошего! Выздоравливайте!
     – Нет-нет, погодите! А в чём же был спор?
     Я объяснила. И вдруг Окуджава говорит: «А вы знаете, ведь можно и так понять.» Я говорю: «Позвольте, Булат Шалвович! То есть как это, «можно и так понять? Вы-то, автор, сами как понимаете?» Он говорит: «Видите ли, эта песня не всерьёз. Она ироническая. А вот в фильме о Чехове «Сюжет для небольшого рассказа» (или «Цветы запоздалые» – не помню – А.Р.) её поют у камина как такой жестокий романс, совершенно всерьёз, бог весть что получается. Вот это, второе, значение слова «перепало», оно такого низкого, что ли, штиля. Так пусть лучше будет снижение стиля, чем таким высоким штилем, как в фильме».
     Вот тебе и раз. Не помню, как попрощалась, повесила трубку. Уф. Всё. Стали обсуждать. Я была расстроена, что не получилось такого полного нашего с Лидой торжества. А Лида – нет. Она сказала, что Зализняк, который учил их санскриту, и они читали «Махабхарату» в подлиннике, рассказывал им, что древнеиндийские поэты и мудрецы считали, что чем больше значений можно придать поэтической строке, тем больше заслуги поэту. И у них на курсе был такой спорт: найти как можно больше значений каждой фразы из «Махабхараты». И раз Окуджава хочет, чтоб его строку можно было понять и так, и этак, значит, он и есть истинный поэт. <...>

     Жизнь прекрасна и беспощадна. В.Барлас – Л.Кнорина. Эссе, стихи, письма, воспоминания друзей и близких. Составитель Т.Барлас. М.: Готика, 1997.