| |
Элегия
Есть сны ужасные: каким-то наважденьем
Всё то, в чём мы виновны пред собой,
Что наяву нас мучит сожаленьем,
Обступит одр во тьме – с упрёком и грозой.
Каких-то чудищ лица неживые
На нас язвительно и холодно глядят,
И душат нас сомненья вековые –
И смерть, и вечность нам грозят.
Исхода нет, безбрежная пустыня
Пред нами стелется; от взоров свет бежит,
И гаснет в нас последний луч святыни,
И тьма кругом упрёками звучит.
Проснулись мы – всё вкруг подёрнуто туманом,
Душа угнетена сомненьем и тоской:
Всё прошлое нам кажется обманом,
А будущность – бесцветной пустотой.
Безжизненно на мир взирают очи,
Мрёт на устах молитва к небесам –
И страшный сон прошедшей ночи
И хочется, и страшно вспомнить нам.
Быть иль не быть – ужасное мгновенье!..
Но самовар кипит, и вам готовят чай, –
И снова в мир уносит треволненье...
О страшный сон, почаще прилетай!
Не позднее 1838
Половодье
Я люблю с простонародьем
Позевать на Божий мир;
Я плебей – и половодье
Для меня богатый пир.
Прихожу – река сверкает,
Подступая к берегам,
Распахнулась – и гуляет
На раздольи по полям.
И шумит волной сердито,
И поёт, и говорит, –
А над ней, огнём облито,
Небо светлое стоит.
Чуть заметной синевою
Даль сливает их края.
Не уйти ли мне? – Тоскою
Грудь стеснилася моя.
Что за глупость? – В вихре света
Не встречался ль я с тобой?
Не смущала ль ты поэта
Гармонический покой?
Помню, знаю... Так гуляем
Мы, бывало, в старину,
Так привольно мы встречаем
Нашу красную весну.
Разливалась наша младость,
Как весенняя вода,
С шумом, с пеной, нам на радость
Мчались светлые года.
И промчались!.. И отрада
С берегов на них глядеть!
Юность! радость!.. Вижу – надо
Вам элегию пропеть:
«Юность! сладкие обманы
И воздушные мечты,
Как весенние туманы,
За собой уносишь ты!»
Не махнуть ли, как бывало?
Не поплыть ли мне за ней?
Не сорвать ли покрывало
С беглой радости моей?..
И сорвал... и смело в очи
Ей гляжу с моей тоской –
И стою до поздней ночи
Над разлившейся рекой!
Всё здесь благо! Час волненья,
Час раздумья – и в тиши
Сладострастные виденья
Успокоенной души.
Не позднее 1838
Старая печаль
О чём, безумец, я тоскую,
О чём души моей печаль?
Зачем я помню жизнь былую?
Что назади? Чего мне жаль?
Где след горячего участья?
Любил ли я когда-нибудь? –
Нет, я не знал людского счастья!
Мне нечем юность помянуть!
Как очарованный – в тумане
Земных желаний и страстей, –
Я плыл в житейском океане
С толпой мне чудных кораблей.
Но я сберёг остаток чувства,
Я жил, я мучился вдвойне:
В день – раб сомненья и безумства,
Ночь плакал о погибшем дне!
Душа алкала просветленья,
И он настал – священный миг!
Я сердцем благость провиденья
И тайну бытия постиг.
Я в пристани... Былое горе,
Былая радость бурных дней,
Простите... Но зачем же море
Так памятно душе моей?
Зачем в мир новый и прекрасный
Занёс я старую печаль?
Сквозь слёз гляжу на полдень ясный,
А утра мрачного мне жаль!
Не позднее 1838
Мой гений
Когда земные наслажденья,
Расчёты грязной суеты,
Игры страстей и заблужденья,
Своекорыстные мечты
Меня измучили, – тоскою
Душа наполнилась моя,
Мне мир казался пустотою:
Я в мире видел лишь себя.
Запала к счастию дорога,
Исчез блаженства идеал,
И, Тантал новый, я на бога,
Томимый жаждою, роптал...
В часы греховных сновидений
Тогда, свидетель лучших дней,
Ко мне являлся светлый гений
Святой невинности моей.
Он на меня взирал с тоскою.
Как юной девы идеал,
Сияя вечной красотою,
Он вечной благостью сиял,
И озарял он сумрак ночи;
И, сознавая благодать,
Стыдом окованные очи
Не смел я на него поднять.
Я падал ниц пред ним с мольбою,
Я заблужденье проклинал...
А он молился надо мною
И в новый путь благословлял.
Не позднее 1838
Детский урок
В детстве раз весеннею порою
На свободе я в саду родном гулял.
Солнышко играло надо мною,
Светлый взор его меня увеселял.
На меня смеясь глядел лужочек,
На него с улыбкой нежной я глядел,
А вдали, вечерний мой дружочек,
Соловей о чём-то сладком сладко пел.
Начал я беседовать с цветами,
Уж сказал им и молитву, и урок...
Вдруг, гляжу, облитая лучами,
Тихо бабочка садится на цветок.
Кажет нам весенние обновки,
Не видал ещё я краше и милей!
Искры яхонтов на маленькой головке,
Камни жемчуга на крылышках у ней!
И прельстился чудным я созданьем,
И, подкравшись тихо, бабочку схватил...
Ах, зачем, обманутый желаньем,
Глупый мальчик – я желанья не смирил?
Ах, зачем! (Я очерствел с годами!)
И теперь ещё в душе тоска и страх:
Стёр я жемчуг детскими руками,
Искры яхонтов растаяли в слезах!
Плакало прекрасное творенье,
Плача, я дышал тихонько на неё:
Не летит! – вдвойне моё мученье! –
На свободу не летит – и не моё!
Под кусточком розы тихо села,
Наземь томную головку опустя,
Жаловаться солнышку не смела, –
Добренькая! – не хотела на меня.
Как я плакал!.. Голос всей природы
Грустно мне шептал: когда б ты был добрей,
Не лишил бы ты её свободы,
А свободной долго любовался б ей!
Солнышко глядело так уныло!
А цветочки так печально на меня.
Но за слёзы мне вину простило,
Умирая тихо, божие дитя.
Я теперь умней! – Живу, страдаю,
Но в душе ни перед кем не винен я;
Я владеть прекрасным не желаю,
Я любуюсь им, как доброе дитя!
21 сентября 1838
Друзья мне скучны, – прихожу в их круг,
И говорят с участьем: «Здравствуй, друг!
Здоров ли?» – и протягивают руки.
«Ну как дела?» – и прочее. От скуки
За трубку, развалюсь, болтаю вздор,
А мне кругом рукоплескает хор:
«Вот мило! Вот забавно! Молодец!
Скажи ещё!» Невмочь мне наконец:
Не с тем я шёл, не то сказать хотел.
Я не сказал – зачем же? – так, не смел...
Друзья мне скучны; не пойду в их круг:
Не дружный сам с собой – кому я друг?..
Не позднее 1838, 12 декабря
Ночное раздумье
Туманной пеленой закрыта даль,
Спит суета, почило всё творенье;
Но ты не спишь, тяжёлое сомненье,
Тебе нет сна, души моей печаль!
Живей во тьме безвременных могил
Угрюмый ряд встаёт передо мною.
О, беден тот, кто дней своих весною
Свои надежды, плача, схоронил.
Кто всякий день встречал обетом новым
И всякий день упрёком провожал,
Кто мало жил, но жребием суровым
У жизни много задолжал!
О, беден, кто, стремясь душой к свободе,
Раб низких нужд, оковы лобызал,
О, беден, кто прекрасное в природе
Не сердцем, а умом бесплодно понимал!
А как немного надобно для счастья!
На грудь любви доверчиво склонясь,
За миг один горячего участья
Я б отдал эту жизнь сто раз.
Не позднее 1839
Претензии
Наш век чудак – и совершенства
У нас престранный идеал:
Мы даром не хотим блаженства,
Мы все страдаем наповал.
У всякого своё страданье,
У всякого в душе разлад;
Тот страждет желчью от маранья,
Тот сам марает невпопад.
Тот от занятий, тот от скуки,
А в том сомненья завелись.
Тому не поддались науки,
Тому красотки не дались.
Тот всем хорош, да денег мало,
Тот с деньгами, да без зубов;
И все хотят, во что б ни стало,
Вблизи понюхать облаков.
Не позднее 1840
Жизнь
Дар мгновенный, дар прекрасный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Ум молчит, а сердцу ясно:
Жизнь для жизни мне дана.
Всё прекрасно в Божьем мире:
Сотворимый мир в нём скрыт.
Но он в храме, но он в лире,
Но он в разуме открыт.
Познавать его в творенье,
Видеть духом, сердцем чтить –
Вот в чём жизни назначенье,
Вот что значит в Боге жить!
Не позднее 1840
К Москве
В Москву с последнего ночлега
Лихая тройка мчит меня;
Морозом скована земля;
По ней, звуча, катит телега.
Чего-то ждёт душа моя...
Сквозь слёз гляжу на древний град.
Вот он, свидетель величавый
И русских бед, и русской славы,
И горестных моих утрат...
Моих утрат! Порыв роптаний,
Умолкни здесь. Что значу я?..
Скрижаль родных воспоминаний
И царства русского глава!
Былого летопись живая!
Золотоглавая Москва!
Москва! предел моих желаний!
Где я расцвёл, где я увял,
Где наслаждался, где страдал
И где найду конец страданий!
Опять, опять твой вечный шум,
И говор жизни, и движенье
Умчат души моей сомненья
И развлекут мой праздный ум!
Пойду задумчиво бродить
Между забытыми гробами,
Пойду о прошлом говорить
С твоими ветхими стенами.
Пролью на память прежних снов
Две-три слезы от всех украдкой
И позабудусь долго, сладко
Под звук твоих колоколов.
Не позднее 1840
Песня
Мне уж скоро тридцать лет,
А никто меня не любит;
Без любви мне скучен свет,
Жажда счастья – счастье губит.
Счастлив тот, в ком жизни цвет
Холод жизни не погубит;
Мне же скоро тридцать лет,
А меня никто не любит!
Боже мой, как много лет!
Боже мой, как мало счастья!
Жду, грущу, а нет как нет
И надежды на участье.
Я устал под ношей бед;
Вдаль гляжу – грозит ненастье,
Боже мой, как много лет!
Боже мой, как мало счастья!
Что ж мне делать, как мне быть
Без любви, без упованья?
Сердце хочет счастьем жить,
А живёт одним страданьем.
Сердце просится любить,
Сердце бьётся ожиданьем...
Что ж мне делать, как мне быть
Без любви, без упованья?
1840
В родном домике
Столицы шумной лишний житель,
Бежав от сплетен и вестей,
Я снова посетил обитель
Погибшей юности моей.
Вот он – предел моих скитаний,
Здесь расцвела моя весна.
Каких волшебных обаяний
В то время жизнь была полна!
Всё то ж укромное жилище,
И сад, и вербы у ворот,
И пруд, и церковь, и кладбище –
Кругом всё то ж, а я – не тот.
Да, я не тот, что был я прежде,
Когда я верил и любил.
Уж в сердце места нет надежде,
В душе нет прежних свежих сил.
Уста дрожат, и плачут очи...
О, где вы, где моей весны
Святые дни, святые ночи,
Святых ночей святые сны?
Вы не сбылись! Толпой угрюмой
За вами вслед другие дни,
Другие сны, другие думы
Блаженство сердца унесли.
Вот комнатка, где я учился.
Здесь прозвучал мне первый стих,
Здесь я так пламенно молился
И за себя и за своих...
И их уж нет!.. Но он сияет
В венце терновом и в крови,
Как прежде на меня взирает
С любовью кроткий лик любви.
И тихо стал я на колени
Над гробом прошлого вздохнуть,
Излить мольбы, проклятья, пени...
Всё, чем полна больная грудь...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я здесь умру!.. Ты, свет суровый,
Оставь меня! Забудь меня!
Твой беглый раб, твои оковы
Здесь, бог поможет, сброшу я.
А ты – в веках венчанный кровью,
Дух вечной правды и любви,
Твоей всесильною любовью
Страдальца душу оживи!
Прости меня! от треволненья
Дай в мире сердцу отдохнуть!
Набрось покров на заблужденья
И уврачуй больную грудь!
Не позднее 1880
Нет мочи жить! Слепой судьбы угрозы,
Слепой толпы вседневный, дикий шум,
Бессилием проглоченные слёзы,
Тоска любви и ноша скорбных дум –
Вот жизнь! На правду ложь глядит угрюмо,
На слёзы глупость смотрит свысока...
Печальные, безвыходные думы!
Бесплодная, тюремная тоска!
Иссякла вера, зверство и обманы
Царят над миром, – безотрадный век!
Бог – чрево, бог – дырявые карманы,
И жертвой зверя гибнет человек.
Любовь иссякла: братского участья
Ни в ком, грызня за грош всем по плечу;
Желанного нигде не вижу счастья,
Безумцев счастья сам я не хочу.
Богатством, властью, славою преступной
Моя душа не будет прельщена,
Я не упьюсь красой для всех доступной.
Я не утешусь пеною вина.
Мне нужен хмель не пенистый, но сильный,
Чтоб сразу сокрушить мой бедный ум,
Чтоб в тишине, чтоб в темноте могильной
Мне отдохнуть от слёз, тоски и дум.
Ну что ж, умри, закрой больные очи,
Усни навек и перестань скорбеть.
Но сердцу страшен призрак вечной ночи,
И силы нет, не живши, умереть.
Ну так живи: страдай и до могилы
Покорно крест неси, учись терпеть,
Молись Творцу, проси любви и силы
Для бога жить, за братьев умереть.
1880-е
Поэты кружка Н.В.Станкевича. Библиотека поэта. Советский писатель. М.–Л., 1964.
Русские поэты 1820–1830-х, Библиотека поэта, малая серия, 1977.
|
|
