Материалы этой странички откомментировал Евгений Витковский, однокурсник Инны. Надеюсь, никого не смутит тот факт, что по прошествии времени какие-то сообытия могут вспоминаться их участниками не вполне одинаково. Г.Воропаева.

    [из вступительной статьи Алексея Бинкевича]

    <…> Она мечтала о Москве, о МГУ. Её не смутил дикий конкурс – 21 человек на место^*). Экзамены были сданы блестяще. Сочинение она писала на тему «Образ Ленина в мировой литературе», на истории ей досталась «опричнина».
    Там-то Инна Клемент и сошлась с такими поэтическими самородками, как Алексей Цветков и Бахыт Кенжеев. Но особая дружба на десятилетия связала её с самобытным поэтом и переводчиком Марией Чемерисской, которой посвящено изумительное и бесследно исчезнувшее стихотворение «Мы – две растрёпанные Музы...» Когда в коллективном сборнике «Ленинские горы»^*) появилась первая столичная публикация Инны, гордая собой Клемент, приехав в Харьков, почти всем своим друзьям раздарила это «общежитие» поэтических имён, многие из которых впоследствии стали гордостью русской словесности.


    [Из воспоминаний Марии Чемирисской Мой друг Инна]

    Нас познакомил Алексей Цветков осенью 1968 года. Впрочем, я и раньше слышала о девчонке с этой редкой фамилией.^*) Приезжая, блестяще сдала вступительные экзамены, выдержала тяжелейший конкурс на искусствоведение, замечательно учится по специальности, пишет стихи. Приходилось, правда, слышать и другое: бесцеремонна, способна ляпнуть нечто несусветное, не следит за внешностью, стихи «под Цветаеву». При знакомстве всё оказалось так и не так. Но «наплевизм» по отношению к внешнему виду был свойственен мне самой. Способность «ляпнуть»... ну, что ж, одёрнем младшего товарища (ей 18 с половиной, мне – 20, она на втором курсе, я – на третьем). А стихи оказались достаточно оригинальны. Плюс великолепная память, широкая эрудиция и истинный интерес к своему делу. Не знаю, какое впечатление произвела на Инну я, но мы сдружились, как можно только смолоду. И длилась эта дружба почти тридцать лет и три года, пока нас не разлучила смерть.
    Беспокойно было в тот год и в мире, и в стране, и в университете. Однако именно в ту осень в МГУ открылась литстудия «Луч» под руководством Игоря Волгина. Студия эта сыграла большую роль в нашей жизни, а может и вообще в истории культуры. Первым старостой был Цветков^*). После того, как он перевёлся на заочное и в ноябре того же 1968 г. уехал в Запорожье, старостой стал Евгений Витковский, Иннин сокурсник и давний поклонник. Дело прошлое, он уже дедушка, не говоря уж о том, что знаменитый переводчик.^*) Сразу стали готовить коллективный сборник. Вышел он много лет спустя, когда авторы из поданных туда стихов уже выросли.
    Кроме коллективных, предпринимались, конечно, и личные инициативы. Например, многие сочли прекрасным поводом для публикации столетие В.И.Ленина (1970). Женя Витковский и Инна Клемент, не желая особенно кривить душой, пошли по пути, так сказать, географическому: она написала об Ульяновске, он – о Горках. Не помню, что поставили в вину Жене, – Инну тогда обвинили чуть ли не в контрреволюции. С произведениями на отвлечённые темы было тоже сложновато. Зашли мы с Инной как-то (года три спустя после ленинского юбилея) в некий журнал, где отделом поэзии заведовал человек уважаемый, Инне знакомый, а отчасти и мне. Принесли «чистую лирику». Уважаемый человек посмотрел и начал снисходительно объяснять, что обязан считаться с начальством и читателями. «Вот, например, Цветков! – воскликнул уважаемый зав. отделом (о Цветкове до того речи не было). – Не могу же я предложить широкому читателю стихи про Ватерлоо». На этом слове наш поход закончился, как последний поход Наполеона. Мы вышли. Народ толпился в очереди к кассам кинотеатра. Шёл фильм «Ватерлоо». У начальства уважаемого зав. отделом было странное представление о широком читателе.
    Недаром в вышедшей примерно тогда популярной книге по семиотике как пример равно ложных знаков приводилось: «Он настоящий поэт: его печатают» и «Он настоящий поэт: его не печатают». Инне почти удалось выйти из этого заколдованного круга. Но об этом позже...
    «Не литературой единой жив человек», тем более юное существо женского пола. Инна смолоду была очень привлекательна. Об ухаживаниях Витковского я уже говорила. Были и другие поклонники. Но замуж в 1969 г. она вышла за земляка-харьковчанина Сеню. На свадьбе гуляла богема. Свидетелем со стороны невесты был известный СМОГист В.Батшев (Латушов). Теперь, он, кажется, деятель НТС. Гвоздём программы был Леонид Губанов. Я плохо знала Сеню и совсем не знаю нынешнего Семёна, но могу с ответственностью сказать, что в жизни Инны этот брак был не нужен. Дело не в административных последствиях (Сеня расплатился дороже – солдатчиной), но в том, что вскоре Инна встретила настоящую любовь. Если в самой Инне при всей раскованности её манер жила старомодная щепетильность, мешавшая оставить отношения с Сеней на уровне студенческого романа, то её избранник Володя Макаров, выходец из русской глубинки, получивший патриархальное воспитание, на роман с замужней женщиной смотрел как на нечто чудовищное. А ведь речь шла о большой любви с обеих сторон.
    Университетская администрация давно косилась на Инну, – уж очень нестандартный человек, вдобавок – странные друзья, странные стихи, странная свадьба при странном свидетеле. Но по специальности Инна была едва ли не лучшей студенткой, на прогулы, как правило, имела оправдательные документы. Вдобавок, она была звездой шахматной команды факультета. Придрались к «французскому» и выжили из университета^*), а значит и из Москвы. <…>


Инна Клемент.
Электричка на Москву. Стихотворения и поэма. Харьков: Фолио, 2001.