из цикла
«Несколько сцен
из русской
народной
жизни в 1812 году»
|
1. Пожар Москвы
Пылай, Москва, пылай, родная,
Царица русских городов:
Свершилася судьбина злая,
Уже и ты в руках врагов.
Так что же медлить? Поскорее,
Скорей, Москва моя, гори:
Не будь притоном для злодея,
Гостеприимством не дари.
Так говорил и в исступленьи
Сам русский – дом свой зажигал,
И вместе с пламем разрушенья
Народный дух в нём оживал.
Москва горела да горела,
А между тем в сердцах людей
У русских месть одна лишь зрела –
О, трепещи её, злодей!
Тебе погибель без спасенья
Настанет скоро наконец:
Пожар Москвы и запустенье –
Вот, вот твой мировой венец.
А пепел родины – держава;
А дым – он вьётся, посмотри!
И исчезает. Это слава –
Гори ж, Москва моя, гори!
И целый мир с благоговеньем
На зарево Москвы взирал,
Один герой лишь с сокрушеньем
Свою погибель в нём узнал.
И на священные руины
Глядел он мрачен и уныл;
Но сердцем лишь такой кончины
И для своих столиц молил.
Да, русский славился издавна
Своей любовию к родной:
Ему ль смотреть, когда бесславно
Враг станет попирать ногой
Всё то, что было сердцу мило,
Чем он так в жизни дорожил…
Нет, он энергию и силу
Ещё для мести сохранил.
Пылай, Москва, пылай, родная,
Царица русских городов:
Твоя порфира огневая
Осветит страх и стыд врагов.
Так что же медлить! Поскорее,
Скорей, Москва моя, гори,
И вместе с гибелью злодея
Ты жизнь вселенной подари.
2. Россия спасена
Громко благовест раздался
Над сгоревшею Москвой,
И призыв его родной
Сладко в сердце отозвался.
И пошёл народ толпою,
И пошёл он в Божий храм,
Чтоб в небесном снова там
Отдохнуть на миг душою.
Светом дивным блещет храм;
В нём курится фимиам,
Слышны в нём молитвы пенья;
Весь народ в благоговеньи
Пал на землю – и моленья
Понеслися к небесам.
И молился россиянин
За Россию, за царя
И за то, что бусурманин
Убежал уж с поля брани
Вдаль, за синие моря.
Ангел хранитель
«Что задумался ты, Ваня,
Приуныл, голубчик мой?» –
Ваню спрашивает няня
И качает головой.
И в ответ: «О няня! много
Думал разных я вещей:
Прежде думал я про Бога,
Про тебя там, про людей…
И потом… Скажи мне, няня,
Отчего – ну, так и быть! –
Не шали, мне скажут, Ваня,
А мне хочется шалить?
И начну, и вот не знаю,
И не вижу, только вдруг
Тихо кто-то начинает
Упрекать как добрый друг.
Отчего же, няня, это?
Ну, не смейся…» – «Эх, родной!
Все глупеньки в твои лета:
То хранитель ангел твой».
И задумался он снова,
И молитву прошептал,
Прошептал из слова в слово
Ту, что в книге он читал.
Наконец, уже и Ване
Стало много, много лет;
Уж ему не нужно няни,
Да и няни больше нет.
Но в святую он обитель
Часто бледный приходил
И молил: «Храни – хранитель!»
И хранитель всё хранил.
Дождик
Баллада
Крупными каплями с неба дождь льётся,
Звонко стуча об окно;
Ветер ли свистнет, стекло потрясётся –
Точно простонет оно.
Там на полатях, рукой поправляя
Пряжу, старуха сидит;
С томной улыбкой девица младая
Молча на окны глядит.
Тихо и мрачно в их бедной лачужке
Будто в могиле сырой,
Только порою лишь кашель старушки
Спорил ещё с тишиной.
«Бабушка, грустно! – вдруг голос раздался. –
Ну-ка старинную быль:
Помнишь, как с силой нечистой спознался
Наш окаянный бобыль?»
Бабушка трижды глубоко вздохнула,
Уголь с лучины сняла,
С робостью тайной избу оглянула,
Тихо потом начала:
«Лет уже сорок тому на проходе,
Как наш Герасимыч жил…
Нет, не в деревне, а в целом приходе
Вряд ли беднее кто был.
Беден, да честен – для нас и довольно,
Ан не таков сват и кум:
Бедность порок, вишь, сносить её больно, –
Вспало дурное на ум.
Видим, Герасимыч зажил богато,
Только грустнее он стал:
Знать не добром и сребро то, и злато
Он, нечестивец, достал.
Только и знай, что с кручины пирует,
Златом сорит, как шальной;
Девок любил он: когда поцелует –
Даст сарафан парчевой.
Если же бурная ночь наступает,
В лес он дремучий бежит, –
С волком да с ветром там песнь завывает
Так, что всю кровь леденит.
Вот он и умер, меж тем заповедал
Деньги с собой положить:
Я, дескать, знаю, я сам, дескать, ведал,
Должно кому их дарить.
С тех пор Герасимыч по миру бродит,
Ночью в окошки стучит,
С красными девками речи заводит,
Злато горами сулит.
Крестная сила – во век с нами буди!
С денег тех многие мрут:
Так говорят и все умные люди,
Умные ж люди не врут».
Вдруг под окошками что-то мелькнуло,
Скрыпнула дверь на петлях;
Внучка-красотка с полатей спрыгнула,
Бабушка вскрикнула: «Ах!»
Гасит лучину, – прижавшися к печи,
Страшно старушке вздохнуть:
Слышатся ей всё влюблённые речи…
Верно Герасимыч тут.
Летние ночи. Стихотворения Ильи Карелина. СПб., 1852.
|
|
