Поэзия Московского Университета от Ломоносова и до ...

Русский ум

Своеначальный, жадный ум, –
Как пламень, русский ум опасен:
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он – и так угрюм.

Подобный стрелке неуклонной,
Он видит полюс в зыбь и муть;
Он в жизнь от грёзы отвлечённой
Пугливой воле кажет путь.

Как чрез туманы взор орлиный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.

1890

Непогодная ночь

За серооблачными мглами
Блуждает молний тусклый бег.
Как птица белая, крылами
Бьёт Непогода в тёмный брег.

Слепит и кажет день мгновенный,
Как в истощённые бразды
Всей хлынут ширью светлопенной
Широкодольные гряды.

Над молом гребней перекатных
Стоит прибой седым бугром;
И вторит, в рёве вод обратных,
Громам пучины горний гром.

Не позднее 1899

Альпийский рог

Средь гор глухих я встретил пастуха,
Трубившего в альпийский длинный рог.
Приятно песнь его лилась; но, зычный,
Был лишь орудьем рог, дабы в горах
Пленительное эхо пробуждать.
И всякий раз, когда пережидал
Его пастух, извлекши мало звуков,
Оно носилось меж теснин таким
Неизреченно-сладостным созвучьем,
Что мнилося: незримый духов хор,
На неземных орудьях, переводит
Наречием небес язык земли.

И думал я: «О гений! Как сей рог,
Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах
Будить иную песнь. Блажен, кто слышит».
И из-за гор звучал отзывный глас:
«Природа – символ, как сей рог. Она
Звучит для отзвука; и отзвук – Бог.
Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук».

Не позднее 1902

Стих о Святой горе

                            Трудна работа Господня.
                                          Слова Вл. Соловьёва на смертном одре
                                          (В. Евр. 1900. IX. 420)

Ты святися, наша мати – Земля Святорусская!
На твоём ли просторе великом,
На твоём ли раздольи широком,
Что промеж Студёного моря и Тёплого,
За теми лесами высокими,
За теми озёрами глубокими,
Стоит гора до поднебесья.
Уж и к той ли горе дороги неезжены,
И тропы к горе неторены.
А и конному пути заказаны,
И пешему заповеданы;
А и Господь ли кому те пути открыл –
И того следы неслежены.
Как на той на горе светловерхой
Труждаются святые угодники,
Подвизаются верные подвижники,
Ставят церковь соборную, богомольную;
А числом угодники нечислены,
Честным именем подвижники неявлены,
Неявлены – неизглаголаны.
И, строючи ту церковь нагорную,
Те ли угодники Божии, подвижники,
Что сами творят, не видят, не ведают,
Незримое зиждут благолепие.
А и камение тешут – оно белеется,
А и камение складают – оно не видится.
А стены ль кладут, аль подстение,
Аль столпы ставят опорные,
Аль своды сводят светлосенные,
Али главы кроют зарные, червонные,
Аль честные пишут образы со писании, –
И то угодники ведают, не видючи,
И того мы, людие, не ведаем.
Как приходит на гору Царица Небесная,
Ей возропщутся угодники все, восплачутся:
«Гой еси Ты, Матерь Пречистая!
Мы почто, почто труждаемся – подвизаемся
Зодчеством, красным художеством
В терпении и во уповании,
А что творим – не видим, не ведаем,
Незримое зиждем благолепие.
Ты яви миру церковь невиданную,
Ты яви миру церковь заповеданную!»
Им возговорит Царица Небесная:
«Уж вы Богу присные угодники,
А миру вы славные светильники,
О святой Руси умильные печальники!
Красы-славы для церкви незримыя,
Зодчеством, красным художеством,
В терпении верном, во уповании!
А времён Божиих не пытайте,
Ни сроков оных не искушайте,
Не искушайте – не выведывайте.
Как сама Я, той годиной пресветлою,
Как сама Я, Мати, во храм сойду,
Просветится гора поднебесная,
И явится на ней церковь созданная,
Вам в обрадование и во оправдание,
И Руси великой во освящение.
И всему миру Божьему на осияние».
Тут Ей Божии угодники поклонилися:
«Слава Тебе, Матерь Пречистая!
Уж утешно Ты трудничков утешила,
Что надёжно смиренных обнадёжила:
Ин по слову Твоему святому да сбудется!»
А поётся стих во славу Божию,
Добрым людям в послушание,
Во умиление и во упование.

Не позднее 1902

Усталость

День бледнеет, утомлённый,
И бледнеет робкий вечер:
Длится миг смущённой встречи,
Длится миг разлуки томной...
В озареньи светлотенном
Фиолетового неба
Сходит, ясен, отблеск лунный,
И ясней мерцает Веспер,
И всё ближе даль синеет...

Гаснут краски, молкнут звуки...
Полугрустен, полусветел,
Мир почил в усталом сердце,
И почило безучастье...
С золотистой лунной лаской
Сходят робкие виденья
Милых дней... с улыбкой бледной,
Влажными глядят очами,
Легкокрылые... и меркнут...

Меркнут краски, молкнут звуки...
Но, как дальний город шумный,
Всё звучит в усталом сердце,
Однозвучно-тихо ропщет
День прожитый, день далёкий...
Усыпляют, будят звуки
И вливают в сердце горечь
Полусознанной разлуки –
И дрожит, и дремлет сердце...

Не позднее 1902

Veste detracta^*)

Грации, вами клянусь: милей Красота без одежды!
      Полный гармоний, без рифм стих обнажённый милей!

Не позднее 1902

Cамоискание

Ищет себя, умирая, зерно – и находит, утратив:

Вот твой, Природа, закон! вот твой завет, Человек!..

Музыке тёмной внемлет Поэт – и не знает покоя,

Слыша ясней и ясней звук предречённых речей.

Не позднее 1902

	Русский ум Своеначальный, жадный ум, – Как пламень, русский ум опасен: Так он неудержим, так ясен, Так весел он – и так угрюм. Подобный стрелке неуклонной, Он видит полюс в зыбь и муть; Он в жизнь от грёзы отвлечённой Пугливой воле кажет путь. Как чрез туманы взор орлиный Обслеживает прах долины, Он здраво мыслит о земле, В мистической купаясь мгле. 1890 Непогодная ночь За серооблачными мглами Блуждает молний тусклый бег. Как птица белая, крылами Бьёт Непогода в тёмный брег. Слепит и кажет день мгновенный, Как в истощённые бразды Всей хлынут ширью светлопенной Широкодольные гряды. Над молом гребней перекатных Стоит прибой седым бугром; И вторит, в рёве вод обратных, Громам пучины горний гром. Не позднее 1899 Альпийский рог Средь гор глухих я встретил пастуха, Трубившего в альпийский длинный рог. Приятно песнь его лилась; но, зычный, Был лишь орудьем рог, дабы в горах Пленительное эхо пробуждать. И всякий раз, когда пережидал Его пастух, извлекши мало звуков, Оно носилось меж теснин таким Неизреченно-сладостным созвучьем, Что мнилося: незримый духов хор, На неземных орудьях, переводит Наречием небес язык земли. И думал я: «О гений! Как сей рог, Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах Будить иную песнь. Блажен, кто слышит». И из-за гор звучал отзывный глас: «Природа – символ, как сей рог. Она Звучит для отзвука; и отзвук – Бог. Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук». Не позднее 1902 Стих о Святой горе Трудна работа Господня. Слова Вл. Соловьёва на смертном одре (В. Евр. 1900. IX. 420) Ты святися, наша мати – Земля Святорусская! На твоём ли просторе великом, На твоём ли раздольи широком, Что промеж Студёного моря и Тёплого, За теми лесами высокими, За теми озёрами глубокими, Стоит гора до поднебесья. Уж и к той ли горе дороги неезжены, И тропы к горе неторены. А и конному пути заказаны, И пешему заповеданы; А и Господь ли кому те пути открыл – И того следы неслежены. Как на той на горе светловерхой Труждаются святые угодники, Подвизаются верные подвижники, Ставят церковь соборную, богомольную; А числом угодники нечислены, Честным именем подвижники неявлены, Неявлены – неизглаголаны. И, строючи ту церковь нагорную, Те ли угодники Божии, подвижники, Что сами творят, не видят, не ведают, Незримое зиждут благолепие. А и камение тешут – оно белеется, А и камение складают – оно не видится. А стены ль кладут, аль подстение, Аль столпы ставят опорные, Аль своды сводят светлосенные, Али главы кроют зарные, червонные, Аль честные пишут образы со писании, – И то угодники ведают, не видючи, И того мы, людие, не ведаем. Как приходит на гору Царица Небесная, Ей возропщутся угодники все, восплачутся: «Гой еси Ты, Матерь Пречистая! Мы почто, почто труждаемся – подвизаемся Зодчеством, красным художеством В терпении и во уповании, А что творим – не видим, не ведаем, Незримое зиждем благолепие. Ты яви миру церковь невиданную, Ты яви миру церковь заповеданную!» Им возговорит Царица Небесная: «Уж вы Богу присные угодники, А миру вы славные светильники, О святой Руси умильные печальники! Красы-славы для церкви незримыя, Зодчеством, красным художеством, В терпении верном, во уповании! А времён Божиих не пытайте, Ни сроков оных не искушайте, Не искушайте – не выведывайте. Как сама Я, той годиной пресветлою, Как сама Я, Мати, во храм сойду, Просветится гора поднебесная, И явится на ней церковь созданная, Вам в обрадование и во оправдание, И Руси великой во освящение. И всему миру Божьему на осияние». Тут Ей Божии угодники поклонилися: «Слава Тебе, Матерь Пречистая! Уж утешно Ты трудничков утешила, Что надёжно смиренных обнадёжила: Ин по слову Твоему святому да сбудется!» А поётся стих во славу Божию, Добрым людям в послушание, Во умиление и во упование. Не позднее 1902 Усталость День бледнеет, утомлённый, И бледнеет робкий вечер: Длится миг смущённой встречи, Длится миг разлуки томной... В озареньи светлотенном Фиолетового неба Сходит, ясен, отблеск лунный, И ясней мерцает Веспер, И всё ближе даль синеет... Гаснут краски, молкнут звуки... Полугрустен, полусветел, Мир почил в усталом сердце, И почило безучастье... С золотистой лунной лаской Сходят робкие виденья Милых дней... с улыбкой бледной, Влажными глядят очами, Легкокрылые... и меркнут... Меркнут краски, молкнут звуки... Но, как дальний город шумный, Всё звучит в усталом сердце, Однозвучно-тихо ропщет День прожитый, день далёкий... Усыпляют, будят звуки И вливают в сердце горечь Полусознанной разлуки – И дрожит, и дремлет сердце... Не позднее 1902 Veste detracta^) Грации, вами клянусь: милей Красота без одежды! Полный гармоний, без рифм стих обнажённый милей! Не позднее 1902* Cамоискание Ищет себя, умирая, зерно – и находит, утратив: Вот твой, Природа, закон! вот твой завет, Человек!.. Музыке тёмной внемлет Поэт – и не знает покоя, Слыша ясней и ясней звук предречённых речей. Не позднее 1902
	Любовь Мы – два грозой зажжённые ствола, Два пламени полуночного бора; Мы – два в ночи летящих метеора, Одной судьбы двужалая стрела. Мы – два коня, чьи держит удила Одна рука – одна язвит их шпора; Два ока мы единственного взора, Мечты одной два трепетных крыла. Мы – двух теней скорбящая чета Над мрамором божественного гроба, Где древняя почиет Красота. Единых тайн двугласные уста, Себе самим мы Сфинкс единый оба. Мы – две руки единого креста. Не позднее 1902 Осенью Ал.Н.Чеботаревской Рощи холмов, багрецом испещрённые, Синие, хмурые горы вдали... В жёлтой глуши на шипы изощрённые Дикие вьются хмели. Луч кочевой серебром загорается... Словно в гробу, остывая, Земля Пышною скорбию солнц убирается... Стройно дрожат тополя. Ветра порывы... Безмолвия звонкие... Катится белым забвеньем река... Ты повилики закинула тонкие В чуткие сны тростника. 1903 Переводчику Будь жаворонок нив и пажитей – Вергилий, Иль альбатрос Бодлер, иль соловей Верлен Твоей ловитвою, – всё в чужеземный плен Не заманить тебе птиц вольных без усилий, Мой милый птицелов, – и, верно, без насилий Не обойдёшься ты, поэт, и без измен, Хотя б ты другом был всех девяти камен,^) И зла ботаником, и пастырем идиллий. Затем, что стих чужой – что скользкий бог Протей: Не улучить его охватом, ни отвагой. Ты держишь рыбий хвост, а он текучей влагой Струится и бежит из немощных сетей. С Протеем^) будь Протей, вторь каждой маске – маской! Милей досужий люд своей забавить сказкой. 1903 или 1904 Прозрачность Прозрачность! купелью кристальной Ты твердь улегчила – и тонет Луна в среброзарности сизой. Прозрачность! ты лунною ризой Скользнула на влажные лона; Пленила дыхания мая, И звук отдалённого лая, И призраки тихого звона. Что полночь в твой сумрак уронит, В бездонности тонет зеркальной. Прозрачность! колдуешь ты с солнцем, Сквозной раскалённостью тонкой Лелея пожар летучий; Колыша под влагой зыбучей, Во мгле голубых отдалений, По мхам малахитным узоры; Граня снеговерхие горы Над смутностью дольних селений; Простор раздражая звонкий Под дальним осенним солнцем. Прозрачность! воздушною лаской Ты спишь на челе Джоконды, Дыша покрывалом стыдливым. Прильнула к устам молчаливым – И вечностью веешь случайной; Таящейся таешь улыбкой, Порхаешь крылатостью зыбкой, Бессмертною, двойственной тайной. Прозрачность! божественной маской Ты реешь в улыбке Джоконды. Прозрачность! улыбчивой сказкой Соделай видения жизни, Сквозным – покрывало Майи! Яви нам бледные раи За листвою кущ осенних; За радугой лёгкой – обеты; Вечерние скорбные светы За цветом садов весенних! Прозрачность! божественной маской Утишь изволения жизни. Не позднее 1904 Озимь Как осенью ненастной тлеет Святая озимь, – тайно дух Над чёрною могилой реет, И только душ легчайший слух Незадрожавший трепет ловит Меж косных глыб, – так Русь моя Немотно смерти прекословит Глухим зачатьем бытия... 1904 Астролог «Гласи народу, астролог, И кинь свой клич с высокой башни: На сёла сирые, на чахнущие пашни Доколь небесный гнев налёг?» «Чредой уставленной созвездья На землю сводят меч и мир; Их вечное ярмо склонит живущий мир Под знак Безумья и Возмездья. Дохнёт Неистовство из бездны тёмных сил Туманом ужаса, и помутится разум, И вы воспляшете, все обезумев разом, На свежих рытвинах могил. И страсть вас ослепит, и гнева от любви Не различите вы в их яром искаженье; Вы будете плясать – и, пав в изнеможенье, Все захлебнуться вдруг возжаждете в крови. Бьёт час великого Возмездья! Весы нагнетены, и чаша зол полна... Блажен безумьем жрец! И чья душа пьяна – Пусть будет палачом!.. Так говорят созвездья». 6 июня 1905 Медный всадник В этой призрачной Пальмире, В этом мареве полярном, О, пребудь с поэтом в мире Ты, над взморьем светозарным Мне являвшаяся дивной Ариадной, с кубком рьяным, С флейтой буйно-заунывной Иль с узывчивым тимпаном, – Там, где в гроздьях, там, где в гимнах Рдеют Вакховы экстазы... В тусклый час, как в тучах дымных Тлеют мутные топазы, Закружись стихийной пляской С предзакатным листопадом И под сумеречной маской Пой, подобная менадам! В жёлто-серой рысьей шкуре, Увенчавшись хвоей ельной, Вихревейной взвейся бурей, Взвейся вьюгой огнехмельной!.. Ты стоишь, на грудь склоняя Лик духовный – лик страдальный, Обрывая и роняя В тень и мглу рукой печальной Лепестки прощальной розы, – И в туманные волокна, Как сквозь ангельские слёзы, Просквозили розой окна – И потухли... Всё смесилось, Погасилось в волнах сизых... Вот – и ты преобразилась Медленно... В убогих ризах Мнишься ты в ночи Сивиллой... Что, седая, ты бормочешь? Ты грозишь ли мне могилой? Или миру смерть пророчишь? Приложила перст молчанья Ты к устам – и я, сквозь шёпот, Слышу медного скаканья Заглушённый тяжкий топот... Замирая, кликом бледным Кличу я: «Мне страшно, дева, В этом мороке победном Медно-скачущего Гнева»... А Сивилла: «Чу, как тупо Ударяет медь о плиты... То о трупы, трупы, трупы Спотыкаются копыта»... Между 1905 и 1907 Печать Неизгладимая печать На два чела легла. И двум – один удел: молчать О том, что ночь спряла, – Что из ночей одна спряла, Спряла и распряла. Двоих сопряг одним ярмом Водырь глухонемой, Двоих клеймил одним клеймом И метил знаком: Мой. И стал один другому – Мой... Молчи! Навеки – Мой. 28 сентября 1906 Язвы гвоздиные Сатана свои крылья раскрыл, Сатана Над тобой, о родная страна! И смеётся, носясь над тобой, Сатана, Что была ты Христовой звана: «Сколько в лесе листов, столько в поле крестов: Сосчитай прогвождённых христов! И Христос твой – copом: вот идут на погром – И несут Его стяг с топором»... И ликует, лобзая тебя, Сатана, – Вот, лежишь ты, красна и черна; Что гвоздиные свежие раны – красна, Что гвоздиные язвы – черна. 1906 Подстерегателю В.В.Хлебникову Нет, робкий мой подстерегатель, Лазутчик милый! я не бес, Не искуситель – испытатель, Оселок, циркуль, лот, отвес. Измерить верно, взвесить право Хочу сердца – и в вязкий взор Я погружаю взор, лукаво Стеля, как невод, разговор. И, совопросник, соглядатай, Ловец, промысливший улов, Чрез миг – я целиной богатой, Оратай, провожу волов; Дабы в душе чужой, как в нови, Живую врезав борозду, Из ясных звёзд моей Любови Посеять семенем – звезду. 1909 Prooemion^) (из цикла сонетов «Голубой покров») «Ora e sempre». – «Ныне и вечно» Был Ora – Sempre* тайный наш обет, Слиянных воль блаженная верига: Мы сплавили из Вечности и Мига Златые звенья неразрывных лет. Под землю цепь ушла, и силы нет В тебе, Любовь, лелеемого ига Тюремщица и узница, – для сдвига Глубоких глыб, где твой подспудный свет. Но не вотще в свинец того затвора, Что плоть твою унёс в могильный мрак, Я врезал сталью наш заветный знак. В одно кольцо сольются кольца скоро, И с Вечностью запретный Мигу брак Свершится. «Sempre, слышишь?» – «Слышу. Ora». Между 1907 и 1910 Славянская женственность М.А.Бородаевской Как речь славянская лелеет Усладу жён! Какая мгла Благоухает, лунность млеет В медлительном глагольном ла! Воздушной лаской покрывала, Крылатым обаяньем сна Звучит о женщине: она, Поёт о ней: очаровала. Не позднее 1910 Прощальная (из цикла «Серебряный бор») Песню спеть – нехитрая наука, Если в сердце песня запоёт. Божий мир весь полон света, звука; Человек угрюмо прочь идёт. А когда б, как на лужайке дети, Он вмешался в общий хор без слов И его в свои поймало б сети Солнышко, весёлый рыболов, В полном сердце песня бы запела, Как растёт весною мурава, И душа, что, вдовствуя, немела, Золотые родила б слова. Рыбацкая деревня Люблю за крайней из лачуг Уже померкшего селенья, В час редких звёзд, увидеть вдруг, Застылый в трепете томленья, Полувоздушный сон зыбей, Где затонуло небо, тая... И за четою тополей Мелькнёт раскиданная стая На влаге спящих челноков; И крест, на бледности озёрной, Под рубищем сухих венков, Напечатлеет вырез чёрный. Чуть вспыхивают огоньки У каменного водоёма, Где отдыхают рыбаки. Здесь – тень, там – светлая истома... Люблю сей миг: в небесной мгле Мерцаний медленных несмелость, И на водах и на земле Всемирную осиротелость. Лето 1912 Первый пурпур Гроздье, зрея, зеленеет, А у корня лист лозы Сквозь багряный жар синеет Хмелем крови и грозы. Брызнул первый пурпур дикий, Словно в зелени живой Бог кивнул мне, смуглоликий, Змеекудрой головой. Взор обжёг и разум вынул, Ночью света ослепил И с души-рабыни скинул Всё, чем мир её купил. И, в обличьи безусловном Обнажая бытиё, Слил с отторгнутым и кровным Сердце смертное моё. Лето 1912 Я не знаю, где он рухнет, льдами вскормленный поток. Рок ли стройно движут струны? Или лирник – тёмный Рок? Знаю только: эти руны я пою не одинок. Что мне светит – звёзды, очи ль – волны, лебеди ль – из тьмы? Сколько нас, пловцов полнощных, и куда отплыли мы? Слышу трепет крыльев мощных, за гребцами, у кормы. Я не знаю Нежной Тайны явных ликов и примет. Снятся ль знаменья поэту? Или знаменье – поэт? Знаю только: новой свету, кроме вещей, песни нет. Лето 1912 Предгорье Эта каменная глыба, как тиара, возлегла На главу в толпе шеломов, и над ней клубится мгла. Этой церкви ветхий остов (плющ зелёный на стенах) – Пред венчанным исполином испостившийся монах. И по всем путям – обетных, тонких тополей четы; На урочищах – Мадонны, у распутия – Христы. Что ни склон – голгофа Вакха: крест объятий простерев, Виноград распяли мощи обезглавленных дерев. Пахнет мятой; под жасмином быстрый ключ бежит с холма, И зажмурились от солнца, в розах, старые дома. Здесь, до края вод озёрных, – осязаемый предел; Там – лазурь одна струится, мир лазурью изомлел. Я не знаю, что сулит мне, но припомнилась родной Сень столетняя каштанов над кремнистой крутизной; И с высот знакомых вижу вновь раздельным водосклон Рек души, текущих в вечность – и в земной, старинный сон. Лето 1912 Сентябрь Отчётливость больницы В сентябрьской тишине. Чахоточные лица Горят на полотне. Сиделка сердобольно Склонилась, хлопоча; И верится невольно В небесного врача. Он, в белом балахоне, Пошепчется с сестрой, – На чистом небосклоне Исчезнет за горой. Всё медленно остынет До первых снежных пург, – Как жар недужный вынет Из бредных лоз хирург. 1912 Счастье Солнце, сияя, теплом излучается: Счастливо сердце, когда расточается. Счастлив, кто так даровит Щедрой любовью, что светлому чается, Будто со всем он живым обручается. Счастлив, кто жив и живит. Счастье не то, что годиной случается И с мимолётной годиной кончается: Счастья не жди, не лови. Дух, как на царство, на счастье венчается, В счастье, как в солнце, навек облачается: Счастье – победа любви. 20 июня 1917
Из цикла «Зимние сонеты»	1 Скрипят полозья. Светел мёртвый снег. Волшебно лес торжественный заснежен. Лебяжьим пухом свод небес омрежен.^) Быстрей оленя туч подлунных бег. Чу, колокол поёт про дальний брег... А сон полей безвестен и безбрежен... Неслежен путь, и жребий неизбежен, Святая ночь, где мне сулишь ночлег? И вижу я, как в зеркале гадальном, Мою семью в убежище недальном, В медвяном свете праздничных огней. И сердце, тайной близостью томимо, Ждёт искорки средь бора. Но саней Прямой полёт стремится мимо, мимо. 2 Зима души. Косым издалека Её лучом живое солнце греет, Она ж в немых сугробах цепенеет, И ей поёт метелицей тоска. Охапку дров свалив у камелька, Вари пшено, и час тебе довлеет; Потом усни, как всё дремой коснеет... Ах, вечности могила глубока! Оледенел ключ влаги животворной, Застыл родник текучего огня, О, не ищи под саваном меня! Свой гроб влачит двойник мой, раб покорный, Я ж истинный, плотскому изменя, Творю вдали свой храм нерукотворный. 3 Худую кровлю треплет ветр, и гулок Железа лязг и стон из полутьмы. Пустырь окрест под пеленой зимы, И кладбище сугробов – переулок. Час неурочный полночь для прогулок По городу, где, мнится, дух чумы Прошёл, и жизнь пустой своей тюрьмы В потайный схоронилась закоулок. До хижины я ноги доволок, Сквозь утлые чьи стены дует вьюга, Но где укрыт от стужи уголок. Тепло в черте магического круга; На очаге клокочет котелок, И светит Агни,^) как улыбка друга. 4 Бездомных, Боже, приюти! Нора Потребна земнородным и берлога Глубокая. В тепло глухого лога И зверя гонит зимняя пора. Не гордых сил привольная игра – За огонёк востепленный тревога В себе и в милом ближнем – столь убога Жизнь и любовь. Но всё душа бодра. Согрето тело пламенем крылатым, Руном одето мягким и косматым, В зверином лике весел человек, – Скользит на лыжах, правит бег олений. Кто искру высек – сам себя рассек На плоть и дух – два мира вожделений. 5 То жизнь – иль сон предутренний, когда Свежеет воздух, остужая ложе, Озноб крылатый крадется по коже И строит сновиденье царство льда? Обманчива явлений череда: Где морок, где существенность, о Боже? И явь и грёза – не одно ль и то же? Ты – бытие; но нет к Тебе следа. Любовь – не призрак лживый: верю, чаю!.. Но и в мечтанье сонном я люблю, Дрожу за милых, стражду, жду, встречаю... В ночь зимнюю пасхальный звон ловлю, Стучусь в гроба и мёртвых тороплю, Пока себя в гробу не примечаю. Декабрь 1919 – февраль 1920 Каменный дуб Хмурый молчальник, опять бормочу втихомолку стихами: Хочет и каменный дуб майской листвой прозвенеть. Дремлет в чеканной броне под бореями бурными зиму: Зеленью свежей весна в пологах тёмных сквозит. Чёрную ветвь разгляди: под металлом скорченных листьев Ржавой смеётся тюрьме нежный и детский побег. 7 июня 1925 Язык Родная речь певцу земля родная: В ней предков неразменный клад лежит, И нашептом дубравным ворожит Внушённых небом песен мать земная. Как было древле, глубь заповедная Зачатий ждёт, и дух над ней кружит... И сила недр, полна, в лозе бежит, Словесных гроздий сладость наливная. Прославленная, светится, звеня С отгулом сфер, звучащих издалеча, Стихия светом умного огня. И вещий гимн – их свадебная встреча, Как угль, в алмаз замкнувший солнце дня, – Творенья духоносного предтеча. 10 февраля 1927 Земля Илье Голенищеву-Кутузову Повсюду гость и чужанин, И с музой века безземелен, Скворечниц вольный гражданин, Беспочвенно я запределен. И по-иному луг мне зелен, Журчит иначе студенец Под сенницей лесных молелен, Чем жнице ль, пастушку ль овец. Микулам, сельским уроженцам, Поднявшим ралами^) поля... Но и скитальцам, отщепенцам Ты мать родимая, Земля. И в одиночестве, в пустыне, В смарагдовой твоей раине,^) Едва склонюсь к тебе, дремля, – Ты шепчешь, сонный мох стеля, О колыбели, о святыне. Август 1828
Из цикла «Римские сонеты»	1 Вновь, арок древних верный пилигрим, В мой поздний час вечерним «Ave, Roma» Приветствую, как свод родного дома, Тебя, скитаний пристань, вечный Рим. Мы Трою предков пламени дарим; Дробятся оси колесниц меж грома И фурий мирового ипподрома: Ты, царь путей, глядишь, как мы горим. И ты пылал и восставал из пепла, И памятливая голубизна Твоих небес глубоких не ослепла. И помнит, в ласке золотого сна, Твой вратарь кипарис, как Троя крепла, Когда лежала Троя сожжена. 2 Через плечо слагая черепах, Горбатых пленниц, на мель плоской вазы, Где брызжутся на воле водолазы, Забыв, неповоротливые, страх, – Танцуют отроки на головах Курносых чудищ. Дивны их проказы: Под их пятой уроды пучеглазы Из круглой пасти прыщут водный прах. Их четверо резвятся на дельфинах, На бронзовых то голенях, то спинах Лоснится дня зелёно-зыбкий смех. И в этой неге лени и приволий Твоих ловлю я праздничных утех, Твоих, Лоренцо, эхо меланхолий. 3 Пью медленно медвяный солнца свет, Густеющий, как долу звон прощальный; И светел дух печалью беспечальной, Весь полнота, какой названья нет. Не мёдом ли воскресших полных лет Он напоён, сей кубок Дня венчальный? Не Вечность ли свой перстень обручальный Простёрла Дню за гранью зримых мет? Зеркальному подобна морю слава Огнистого небесного расплава, Где тает диск и тонет исполин. Ослепшими перстами луч ощупал Верх пинии, и глаз потух. Один На золоте круглится синий Купол. Сентябрь 1924 – январь 1925 Из «Римского дневника 1944 года» * Великое бессмертья хочет, А малое себе не прочит Ни долгой памяти в роду, Ни слав на Божием суду, – Иное вымолит спасенье От беспощадного конца: Случайной ласки воскресенье, Улыбки милого лица. 2 января * Тебе завет, потомок мой, Земли грядущий поселенец! От зверя-предка путь прямой К звериности глухонемой. От зверя кто спасёт? Младенец. Его лишь ты в себе спаси: Ещё невинный, он играет С лучом и к Богу в небеси, Смеясь, ручонки простирает. 5 января * Густой, пахучий вешний клей Московских смольных тополей Я обоняю в снах разлуки И слышу ласковые звуки Давно умолкших окрест слов, Старинный звон колоколов. Но на родное пепелище Любить и плакать не приду: Могил я милых не найду На перепаханном кладбище. 16 января * «У лукоморья дуб зелёный...» Он над пучиною солёной Певцом посажен при луке, Растёт в молве укоренённый, Укоренённый в языке. И небылица былью станет, Коли певец её помянет, Коль имя ей умел наречь. Отступит море – дуб не вянет, Пока жива родная речь. 27 января * И поэт чему-то учит, Но не мудростью своей: Ею он всего скорей Всех смутит иль всем наскучит. Жизнь сладка ль на вкус, горька ли, Сам ты должен распознать, И свои у всех печали; Учит он – воспоминать. 11 февраля * Себя надменно не кори, Что большего не совершил; О том, что мог, не говори, Коль не нашлось на дело сил. Кто стан свой знает, сердцем прост. Не тот же ль твой, как ни тянись, Останется природный рост? За тенью славы не гонись. Тень за тобой, не ты за ней; Порой короче тень, чем ты, Порой протянется длинней – Чтоб исказить твои черты. Будь слуха страж: твоя струна (Звал душу лирою Платон) Всегда ль равно напряжена И верен ли звучанья тон? Искусство ангельской руки В целительном наитьи сна Так нагнетёт твои колки, Чтобы не лопнула струна. 16 марта * Так вся на полосе подвижной Отпечатлелась жизнь моя Прямой уликой, необлыжной Мной сыгранного жития. Но на себя, на лицедея, Взглянуть разок из темноты, Вмешаться в действие не смея, Полюбопытствовал бы ты? Аль жутко?.. А гляди, в начале Мытарств и демонских расправ Нас ожидает в тёмной зале Загробный кинематограф. 11 мая * Оракул муз который век Осуществляет человек: «Одно прекрасное и мило, А непрекрасное постыло». Но, непрекрасного себя, Живу – стыдясь, а всё ж любя. Не потому ль и Божье слово Внушает нам: «Люби другого, Как любишь самого себя»? 12 мая * Европа – утра хмурый холод, И хмурь содвинутых бровей, И в серой мгле Циклопов молот, И тень готических церквей. Россия – рельсовый широкий По снегу путь, мешки, узлы; На странничьей тропе далёкой Вериги или кандалы. Земля – седые океаны, И горных белизна костей, И – как расползшиеся раны По телу – города людей. 23 мая * Таинник Ночи, Тютчев нежный, Дух сладострастный и мятежный, Чей так волшебен тусклый свет; И задыхающийся Фет Пред вечностию безнадежной, В глушинах ландыш белоснежный, Над оползнем расцветший цвет; И духовидец, по безбрежной Любви тоскующий поэт – Владимир Соловьёв: их трое, В земном прозревших неземное И нам предуказавших путь. Как их созвездие родное Мне во святых не помянуть? 24 октября * Станет шар земной теснее, Мы содвинемся плотнее, Распрядём кудель в клубок. Мы – волчок над бездной тёмной; Пред вселенною огромной – Звёздной пыли мы комок. Вопросит Судья, от века Смутно жданный, Человека: «Видишь, как ты мал и сир?» В гордом помысле не кайся, От себя не отрекайся, Смело молви: «Я – Твой мир». И, чудесною спиралью Расклубясь, ты даль за далью Обовьёшь твоим кольцом И предстанешь взорам Отчим Уж не известью пред Зодчим, А Его другим Лицом. 5 ноября * Некто смерти так боялся (слушал Днём и ночью, не стучится ль гостья), Что, годов промаявшись без мала Восемьдесят и не в силах боле Длить растущий ужас ожиданья, Над могилой с жизнию покончить Рассудил и руки наложил бы На себя, когда бы наважденье Отогнать не подоспела гостья. И сказал ей старец: «Как боялся Я тебя. А ты пришла, как ветер, В добрый час – тоску мою развеять». 28 ноября Вячеслав Иванов. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Кн. 1, 2. СПб., 1995.