анакреонтические
оды
К своей лире
Готовься ныне, лира,
В простом своём уборе*)
Предстать перед очами
Разумной россиянки.
Что в новом ты уборе,
Того не устыдися;
Ты пой и веселися.
Своею простотою
Её утешишь боле,
Чем громкими струнами
И пышными словами;
Твои простые чувства,
Бесхитростное пенье
Её подобно сердцу,
Её подобно духу:
Она мирскую пышность
Великолепной жизни
Конечно ненавидит.*)
Когда тебя увидит,
Тобой довольна будет.
А ты, которой ныне
Стихи я посвящаю!*)
Нестройность их услыша,
За то не рассердися.
И сами в песнях музы
Нередко погрешают.
Без рифм стихи слагаю,
Но то их не лишает
Приятности и силы,
Коль есть в них справедливость.
Других нет правил в свете
Стихи и лиры строить,
Как только чтоб с забавой
Мешая общу пользу,
Петь внятно и согласно.
Творцом быть славным в свете
Трудов великих стоит;
А пользы в том немного.
Не силюся к вершинам
Парнасским я подняться
И там с Гомером строить
Божественную лиру,
Иль пить сладчайший нектар
С Овидием Назоном*).
Анакреонта*) песни,
И простота и сладость,
В восторг меня приводят.
Однако я не льщуся
С ним пением сравняться;
Доволен тем единым,
Когда простым я слогом
Могу воспеть на лире;
Когда могу назваться
Его свирелок эхом;
Доволен паче буду,
Когда тебе приятно
Моё игранье будет,
Часов работа праздных,
Часов, часов немногих;
Не тщательно старанье
Награду всю получит,
Венец себе и славу,
Когда сии ты песни
Прочтешь, прочтешь и скажешь,
Что ими ты довольна.
Истинное благополучие
Приятну жизнь проводит
И счастлив тот безмерно,
Кто много нажил злата, –
Во изобильной жизни
Минуты провождает;
Приятными садами
И сладкими плодами
Он сердце утешает.
Благополучен много,
Кого ведет Фортуна
На вышние степени.
Спокоен тот и счастлив,
Которому судьбина
Дала жену прекрасну.
Благополучен в свете,
Кто славу расширяет
Свою по всей вселенной...
И тот благополучен,
Кто много разумеет;
А всех благополучней,
Кто страсти и желанья
К богатству, к чести, к славе
Преодолеть умеет.
Сразись со мной, Фортуна,
Лишай меня спокойства –
Тебя преодолею.
А если я устану
Тебе сопротивляться –
Не сделаю игрою
Твоей себя вовеки.
Хоть щит мой расшибется,
Копье себя притупит,
А я и в том несчастьи
Благополучен буду.
Сила любви
Сын цитерския богини,*)
О Эрот, Эрот прекрасный!
Я твои вспеваю стрелы,
Стрелы, коими пронзаешь
Ты сердца и вспламеняешь.
Власть твоя на всех простерта:
Ты морями и землею,
Сын Цитеры, обладаешь.
Бесполезно удаляться,
Силиться и противляться
Смертным против стрел Эрота;
Что у нас в сердцах врожденно,
Тем владеет он и правит,
И себя Эрот чем славит,
Терпим то непринужденно.
Нет таких пустыней диких,
Нет таких лесов дремучих,
Нет жилища, нет пещеры,
Нет щитов, ни обороны,
Нет убежища на свете,
Где бы стрел его укрыться.
Крепки стены разрушает,
Тяжки узы разрешает
Сын цитерския богини.
Вы, угрюмы философы,
Сколько смертных ни учите
Слабости бежать любовной,
Лишь Эрот вселится в очи,
Иль в уста, в уста прелестны,
Или в речи, или в разум, –
Тотчас сердце распалится,
Важность мыслей удалится.
Вы, которые смеетесь
Сердцу, страстью воспаленну,
И одну являть суровость
Почитаете за славу!
Вы любви ещё не знали,
Или не люди родились.
Ты, о старость хладнокровна!
Не ропщи против любови;
Не её ты покидаешь,
Но оставлена ты ею.
Если б льзя изображаться
На сердцах любовным язвам
И студеная кровь ваша
Коль могла бы загореться
От приятностей любовных, –
Вы подобно бы затлелись,
Как во младости горели.
Только в сердце, богу верном,
Только в мыслях просвещённых
Он не смеет воцариться;
И, владея всех сердцами,
Сих сердец Эрот боится.
О разуме
На что полезен разум,
Когда всечасно мыслишь,
Какие взять дороги,
Чтоб мне обогатиться,
Чтоб жить и веселиться?
Кто малые доходы
От разума имеет,
Великие доходы
С невинных брать умеет
И с разумом незрелым
В чину богатых зреет.
На что потребен разум?
Я вижу Полидора
Без хитрого рассудка,
Без всякия науки,
А может быть, и мыслей, –
Красавицам он нравен
И между ими славен.
На что потребен разум?
Я вижу, что безумных
Разумными считают;
Людей, бесстыдством шумных,
За острых почитают.
На что полезен разум,
Когда поклоны низки,
Когда глубоки иски*)
Людей приводят к счастью?
На что потребен разум? –
Ненадобен, я чаю.
Сам делаю вопросы,
Я сам и отвечаю;
И думаю, что разум
На то одно потребен,
Чтоб им могли проникнуть,
Кто правил не имеет,
От тех нам удаляться
И, видя их безумство,
Как можно исправляться.
А паче нужен разум,
Чтоб людям от скотины
В сей жизни отменяться*)
И к богу возвышаться.
Иные строят лиру
Прославиться на свете
И сладкою игрою
Достичь венца парнасска;
Другому стихотворство
К прогнанью скуки служит;
Иной стихи слагает
Пороками ругаться;
А я стихи слагаю
И часто лиру строю,
Чтоб мог моей игрою
Понравиться любезной.
О злате
Кто первый был на свете,
Который медь и злато
Преобратил в монеты,
Тот может называться
Всеобщих бед источник:
И зависть, и обманы,
И злоба, и разбои
Оттоле истекают.
Поля, кипящи кровью
Убитых человеков,
Тела, в лесах лежащи,
Мне слышится, вещают:
«Погибли мы за злато!»
В чертогах позлащённых
Богатый веселится
И самым тем крушится,
Что много нажил злата.
Душевна добродетель
Такому неизвестна,
Которому прелестна
Одних очей забава, –
А истинного счастья
Найти не можно в злате.
Тому причина злато,
Что многи человеки
Друг друга крови жаждут;
Что разумы и чести
Почти всеместно страждут!
И кажется, что злато
Свет солнца помрачило
И ложными лучами
Всех смертных ослепило.
Его прельщенны блеском,
Уже не узнаваем
Ни прелести прямыя,
Ни славы, ни достоинств.
Померкли вы, померкли,
О светлые рассудки!
Когда пленило злато
Сердца у человеков,
И кажется достойным
Лишь то одно почтенно,
Где золото блистает.
Не знаю, я не знаю,
Какая в этом радость,
Тобою кто пленится;
Прямая жизни сладость
Тобой не утвердится.
Но слышу я ответы,
Читателей ответы:
«Коль ты ругаешь злато,
Никто не принуждает,
Живи без злата в свете;
А нам прожить не можно».
Ответ я сей внимаю,
Сам то же рассуждаю
И то лишь утверждаю,
Что тем-то и несчастны
На свете человеки,
Что, видя прелесть ложну
В такой презренной вещи,
Без ней прожить не могут.
А паче тем несчастны,
Что к золоту пристрастны.
Заключение
О моя любезна Муза,
Всех забав моих источник!
Я твою к себе холодность
Уже начал примечати.
Мнится, белыми крылами,
Муза, Муза, ты махаешь
И со взором отвращённым
От меня ты улетаешь.
Кажется, моя и лира
Перьями уже покрылась,
Как младой орёл за старым,
За тобою устремилась.
Не оставь меня, о Муза!
Если ты меня покинешь,
Вечну скуку мне оставишь.
Ты моя утеха в скуке,
Ты в печали мне отрада,
Суеты мирские гонишь
От моих смущенных мыслей.
Век мой только расцветает:
Кто любителей так скоро,
Кто, о Муза! покидает?
В старости Анакреона,
Муза! ты не покидала,
И власы его седые
Ты венками украшала, –
Может быть, своею страстью
И своим приятным слогом
И тебе он был приятен.
Подожди, любезна Муза!
Как моя нестройна лира
С веком дней моих созреет,
И тогда твоя холодность
Оскорбить меня успеет.
Если пел я не согласно,
О любви писал не страстно,
Добродетель пел не стройно,
Уличал пороки мало, –
Время есть ещё исправить
И стихи мои, и сердце.
Семена садят весною;
Как покроюсь сединою,
Нужды мне в тебе не будет;
Ни свирелью, ни трубою
Действовать уже не стану;
И совсем когда устану,
Полечу тогда спокойно
В темну вечность за тобою.
1762
оды
нравоучительные
Благополучие
Напрасно частыми пирами
Друзей мы чаем привлекать,
Напрасно жадными играми
Богатства мы хотим искать.
Не нас, но роскошь гости любят
И вместе исчезают с ней;
Прямую дружбу игры губят,
И правда не вместима с ней.
Напрасно к небу воссылаем
Без добрых дел свои мольбы;
Мы просим, вопим и желаем,
Но бог не внемлет злых трубы.
Напрасно мы Фортуне служим
И следом бегаем за ней;
Не зря её – о ней мы тужим,
Увидя – не дивимся ей.
Напрасно мы свои забавы
В больших чинах и в злате чтим:
Они не исправляют нравы,
Мы тем ума не просветим.
Напрасно нам искать успеха
Фортуну лестью приобресть;
Для гордых лесть одна утеха,
Отъемлюща льстецову честь.
За счастьем гонимся всечасно;
Но где искать его венца?
Увы!.. желать его напрасно,
Когда испорчены сердца.
Разум
Когда мы разумом сверкаем,
Пороча слабые умы,
Вреднее зверя мы бываем,
И разум сей скучнее тьмы.
На то премудрости лучами
Тебя создатель озарил,
Чтоб ты других перед очами
Сиянье истины явил;
Чтобы любезну добродетель
Во всей вселенной вострубил
И, став страстей своих владетель,
Пороки гнал, а честь любил.
Сократ земным прославлен кругом;
За что Сократа славит свет?
За то, что правды был он другом
И мудрый всем давал совет.
Премудростью своей гордиться –
То цену мудрости терять;
На что умней других родиться,
Когда другого презирать?
Мы зрели разумы высоки,
Людей учёных зрели мы,
В такие ж вверженных пороки,
В какие слабые умы.
Какой же разум прославляет
В пространном свете сам себя?
Который правду подкрепляет,
Как брата ближнего любя.
Кто, чести следуя закону,
Имеет ум на сей конец,
Тот носит мудрости корону,
Порфиру славы и венец.
Красота
Пригожство лиц минется,
Проходит красота,
И только остается
Приятностей мечта.
Доколе поражают
Наш взор красы лица,
Красавиц обожают
Прельщённые сердца.
Но прелесть, прелесть вянет,
Подобно как цветы;
Разить она престанет,
Утратив красоты.
В мои цветущи лета
Любим, любим я был;
Всего дороже света
Возлюбленную чтил.
Мне день часом казался,
Когда бывал я с ней;
Я плакал и терзался,
Не зря ея очей.
Но прелести сокрылись,
Рассеялись красы,
И в годы превратились
Свиданья с ней часы.
Не старость превращает
Горячность нашу в лед;
Жар страсти ощущает,
Хоть кто и стар и сед.
Представь Анакреона
В горячности любви:
Он стар, и Купидона
Носил в своей крови.
Пригожство нас прельщает,
Привычка в плен влечёт;
Нас время отвращает,
Когда красы ссечёт.
На что же величаться
Своею красотой?
Ей скоро миноваться,
Пригожство – дар пустой.
эпистолы
Письмо
Мне стихотворцев к ним бегущих кажет взор.
Иной, последуя несчастливой охоте,
С своею музою ползет в пыли и в поте
И, грубости своей не чувствуючи сам,
Дивится прибранным на рифму он стихам.
А паче тех умы болезнь сия терзает,
Кто красоты прямой слагать стихи не знает
И, следуя во всём испорченну уму,
Не ставит и цены искусству своему;
Взносясь на высоту невежей похвалами,
Мнит пользовать народ прегнусными делами.
Уродство таково не прославляет вас,
И страждут от него и музы, и Парнас.
О вы, писатели, привлечь к себе почтенье
Подайте лучшее уму вы рассужденье.
Чтоб тронуть чем-нибудь читателей сердца,
Мысль чистая нужна, дух сильный для творца,
Искусство в языке, изображенье внятно,
Чтоб стих твой, как ручей, тек быстро и приятно.
Когда богатством дух твой одарен таким,
Пленяешь ты чтеца и обладаешь им;
Смеется он с тобой, с тобой в печали рвется,
И что прочтет, в его то мысли остается.
Где не прочищен ум и где порядка нет,
Читатель тамо твой с тобой теряет свет.
Холодные стихи не услаждают мысли,
Их меру только знав, за таинство не числи.
Не думай, что к верхам Парнаса ты достиг,
Напутав несколько стихов в единый миг.
Хотя и без труда свои ты рифмы сеешь,
Но всё то будет вздор, коль духа не имеешь.
Стремяся в высоту, за мыслью мысль гоня,
Не обуздаешь ты парнасского коня;
Терновый ставишь куст там, где сулил мне розу,
Наместо красна дня сбираешь тьму и грозу.
Невежам кажется, что твой худой успех
Всеобщая болезнь есть стихотворцев всех.
Он тако говорит: «Хоть пишешь ты исправно,
Да мне и всякие стихи читать не нравно».
Несладко кажется невежам пенье муз,
Но отчего такой рождается в них вкус?
Причина ты тому, коль вывести наружу:
Ты вел чтеца к реке, завел его ты в лужу;
Хотел своей игрой его ты усладить,
Но прежде мог ему игрою досадить,
И, грубостью такой его касаясь слуха,
Несносен стал ему, как беспокойна муха.
Он, не прочистивши стихом твоим ума,
Не скажет ли, что всё есть стихотворство тьма?
Мы сами иногда на заключенье скоры:
Один подьячий крал, а все зовутся воры.
Итак, чтоб заслужить честь с именем творца
И Аполлонова достойну быть венца,
Старайся выражать свои ты мысли ясно;
Сам прежде в страсть входи, когда что пишешь страстно,
И воспевай стихи с искусством языка;
Песнь будет через то приятна и сладка.
Когда ты прочищать мысль станешь понемногу,
Начнешь тем сыскивать в сердца чтецов дорогу
И, музы своея склоняя их на глас,
Из них составишь ты преславнейший Парнас.
Песнь Амфионова сердца мягчила дики,
И звери слушали приятной сей музыки.
Ты пением своим невеж увеселишь
И грубость их сердец, как Амфион, смягчишь,
Когда так станешь петь для утешенья россов,
Как Сумароков пел и так, как Ломоносов,
Великие творцы, отечеству хвала,
И праведную честь им слава воздала.
Разжённые сердца парнасским жаром, пойте,
Лишь только голос свой по правилам муз стройте.
Младым россиянам уже примеры есть,
Каким путем себя на верх парнасский весть;
A в ком из них к стихам удачи не родится,
Не лучше ли тому назад поворотиться?
1760
К Сатирической музе
Оставь и не лишай меня, о муза! лиры,
Не принуждай меня писать еще сатиры.
Не столько быстр мой дух, не столько остр мой слог,
Чтоб я пороки гнать иль им смеяться мог.
Привыкнув воспевать хвалы делам преславным,
Боюсь сатириком стать низким и несправным.
Слог портится стихов от частых перемен;
К тому ж я не Депро*), не Плавт*), не Диоген*):
Противу первого я слабым признаваюсь,
С вторым не сходен дух, быть третьим опасаюсь.
И так уж думают, что я, как Тимон*), дик,
Что для веселостей не покидаю книг.
А сверх всего, хотя б за сатиры я взялся,
Чему ты хочешь, чтоб в сатире я смеялся?
Изображением страстей она жива,
Одушевляется чрез острые слова;
Взводить мне на людей пороки – их обижу.
Я слабости ни в ком ни маленькой не вижу.
Здесь защищают все достоинства свои:
Что кривды нет в судах, божатся в том судьи.
Что будто грабят всех – так, может быть, то ложно.
Не лицемерствуют они, живут набожно.
Отцы своих детей умеют воспитать,
И люди взрослые не знают, что мотать.
Законники у нас ни в чём не лицемерны;
Как Еве был Адам, женам мужья так верны.
Надень ты рубищи, о муза! и суму,
Проси ты помощи нищетству своему;
Увидишь, что богач дверь к щедрости отворит
И наградить тебя полушкой не поспорит.
Не щедрый ли то дух – взяв тысячный мешок,
Полушкою ссудить? ведь это не песок.
Размечешься совсем, когда не жить потуже,
А нищий богача, ты знаешь, сколько хуже.
Так вздумаешь теперь, что много здесь скупых, –
Никак! и с фонарём ты в день не найдешь их;
То скупость ли, скажи, чтоб денежки беречь,
Не глупость скупо жить, давнишняя то речь.
Что кто-нибудь живет воздержно, ест несладко –
Так пищу сладкую ему, знать, кушать гадко;
Хотя он редьку ест, но ест, как ананас,
Ничем он через то не обижает нас;
Что видим у него на платье дыр немало –
Знать, думает, что так ходить к нему пристало;
Ты скажешь, если он так любит быть одет,
На что ж он с росту рост бессовестно берет?
Изрядный то вопрос! Он должников тем учит;
Когда их не сосать, так что ж он с них получит?
Не философ ли он, что так умно живет?
В заплате нам долгов он исправляет свет.
Всё добрым нахожу, о чём ни начинаю, –
Чему ж смеяться мне? я истинно не знаю.
Ты хочешь, чтоб бранил отважных я людей,
Но где ж бы взяли мы без них богатырей?
Герой из драчуна быть может и буяна
И может превзойти впоследок Тамерлана*).
На что осмеивать великий столько дух?
Когда б не смелым быть, бояться б должно мух.
Картёжники тебе, как кажется, не нравны,
Не все ли чрез войну мы быть родимся славны?
Не надобно ли нам и для себя пожить?
Когда не картами, так чем дух веселить?
«Стихами», – скажешь ты, – какое наставленье!
«Чтоб, благородное оставя упражненье,
Я стал читать стихи!» – картёжник говорит.
Но что ж ты думаешь, он это худо мнит?
Поверь, чтоб, слыша то, я ввек не рассердился.
Конём родился конь, осёл ослом родился,
И тяжко бы ослу богатыря возить,
А лошади в ярме пристало ль бы ходить?
Всяк в оном и удал, кто дух к чему имеет,
И каждый в том хитёр, о чём кто разумеет.
Не слушает твоей картёжник чепухи,
Масть к масти прибирать – и это ведь стихи;
И игры, как стихи, различного суть роду,
И льзя из них сложить элегию иль оду;
Сорвавши карта банк прославит игреца,
А, тысячный теряв рест, трогает сердца.
Итак, мы некое имеем с ними свойство;
За что ж нам приходить чрез ссоры в беспокойство?
Оставим их в игре, они оставят нас;
Не страшен нашему картёжничий Парнас;
Итак, не нахожу в них, кроме постоянства.
Что ж, муза! ты ещё терпеть не можешь пьянства.
Весьма бы хорошо исправить в этом свет,
Чтоб пьянство истребить, да средства в оном нет.
Притом подвержены тому вы, музы, сами;
Поите вы творцов Кастальскими струями,
И что восторгом звал ликующий Парнас,
Так то-то самое есть пьянство здесь у нас.
Чему же мне велишь, о муза! ты смеяться?
Коль пьянству? Так за вас мне прежде всех приняться;
Не лучше ли велишь молчанье мне блюсти?
У нас пороков нет, ищи в других; прости!
Не позднее 1760
сонеты
Сонет и эпитафия
Я век свой по свету за пищею скитался,
Пристанища себе нигде я не имел,
Везде я странствовал, жил тамо, где хотел,
Чужим я был одет, чужим я и питался.
Убогим сиротой от матери остался,
Но свет, прияв меня, как сына воспитал,
Всяк пищу мне давал, и мною всяк гнушался,
Но я отцами всех на свете почитал.
Всечасно был гоним я в свете роком строгим,
Родился сиротой, живот скончал убогим,
И видел множество различных счастья проб.
Как жизнь та ни гнусна, но я об ней жалею,
Я небом был покрыт, а днесь покрыт землею,
Мой дом был целый свет, а ныне тесный гроб.
1755
Коль буду в жизни я наказан нищетою
И свой убогий век в несчастьи проводить,
Я тем могу свой дух прискорбный веселить,
Что буду ставить всё богатство суетою.
Когда покроюся печалей темнотою,
Терпеньем стану я смущенну мысль крепить
Чинов коль не добьюсь, не стану я тужить,
Обидел кто меня – я не лишусь покою.
Когда мой дом сгорит или мой скот падет,
Когда имение мое всё пропадет, –
Ума я от того еще не потеряю.
Но знаешь ли, о чём безмерно сокрушусь?
Я потеряю всё, когда драгой лишусь,
Я счастья в ней ищу, живу и умираю.
Не позднее 1760
басни
Дровосек
Не много на своё искусство уповай
И воли быстрому желанью не давай,
Держись, при том держись, что сделать разумеешь,
За всё хватаяся, напрасно лишь потеешь.
Крестьянин негде был,
Дрова рубил;
Для этакой науки
К профессору не лезь,
Имей топор да руки,
Так мастер тут и весь.
А мой крестьянин был дрова рубить охотник,
И вздумалось ему, что он столяр и плотник;
Такими думами себя он веселил
И сосну с кореня претолстую свалил;
Колоду вырубя, мужик колоду гладит,
Из ней корыто ладит.
Долбил,
Рубил,
Колода вся изрыта.
Однако не было и виду в ней корыта,
Не так пошёл топор,
А плотник на упор,
Ещё колоду роет,
Да не корыто уж, теперь он ковшик строит.
Сказал: «Не возвращусь домой без барыша,
Добьюсь ковша».
Сертит,*) потеет,
А ковш не спеет,
Топор и долото
Работают не то;
Долбушка сделалась, да некакие рожки,
Не вышел ковш, так выдут ложки;
Стал мастер ложки выдолбать,
Считает в ужине обновкой щи хлебать.
Скажи, Минерва, мне, художеств мастерица, –
Чем кончил наш мудрец?
Что вышло из его работы наконец?
Спица.
1763
Верблюд и слон
Верблюд гордился! Чем? Горбатою спиною?
Никак, гордился он своей величиною
И вздумал удивить высоким ростом свет;
Скотину мелкую он карлами зовет.
Попался встречу Слон, Верблюд повесил уши,
Как делают всегда такие подлы души,
Которые себя почти боготворят,
Пока, кто лучше их, перед собой не зрят.
Что карла пред Слоном Верблюд, так то не дико.
Одним сравнением всё мало и велико.
1764
Порох и водка
О! чёрный Стиксов сын, погибель смертных рода,
Ты воздух весь мрачишь,
Блестишь, как молния, и, будто гром, гремишь;
Тобою рушится и гибнет вся природа;
Причина общих слез,
Родитель твой*) исчез.
Ах! для чего тебе несчастие не мстило
И вдруг тебя с твоим творцом не поглотило.
Теперь, читатели, пронзаю ваш я слух,
Имея лирный дух;
Однако пышна речь тотчас переварится,
Из лиры я хочу во притчу претвориться.
А давешнюю речь
Заставлю я теперь из штофа Водки течь.
То Водка говорила
И Порох за его нахальство так журила:
«Полезнее б ты был, когда бы ты молчал».
А Порох отвечал:
«Напрасно, Водочка, меня пренебрегаешь
И, зло своё забыв, без жалости ругаешь:
Не меньше в свете сем ты портила умов,
Чем я срывал голов».
1764
эпиграммы
Искусные врачи хвалимы должны быть,
Что могут в крайностях они нам пособить.
Ты хочешь, и тебя чтоб также похвалили,
Что многим пользою твои рецепты были.
Хвалю. Кому ж явил ты пользу ону?
Себе, аптекарям, церковникам, Харону.
1756
Поветрие*), война опустошают свет,
А более всего рецепты да ланцет.
Не позднее 1760
«На что науки знать? – невежда говорит. –
Добьюсь хорошего и без наук я чина».
Но чин тебе, мой друг, ума не подарит:
Ты будешь и в чести скотина как скотина.
Не позднее 1760
Под камнем сим лежит умерший человек:
Он здесь спокойно спит; то ж делал весь свой век.
Не позднее 1760
Картёжник говорит: «Я в карты век играю»;
Судья мне говорит: «Я взятки собираю».
А я им говорю: «На лире я играю».
Читатели, прошу я вас,
Скажите, кто нужней для общества из нас?
Не позднее 1763
разные
стихотворения
Злато
Злато прельщает
Разумы всех,
Плод возращает
Слез и утех,
Счастья источник,
Корень всех бед,
В нуждах помочник,
К бедности след.
Многи державы
Им взнесены,
Многие славы
Им лишены.
Страсти любовной
Жар придаёт
Злато, ток кровной
В варварстве льёт.
Смертных спасает,
Смертных губит;
Мир утверждает,
Брани творит.
Злато влияло
В смертных вражду;
Пользою стало
Всем на беду.
Честь им теряем,
Честь достаем;
Им умираем,
Им и живем.
1760
Песенка
Что я прельщён тобой,
Чему тому дивиться, –
Тебе красой родиться
Назначено судьбой.
Прекрасное любить –
Нам сей закон природен,
И так я не свободен
К тебе несклонным быть.
Ты сделана прельщать,
А я рождён прельщаться,
На что же нам стараться
Природу превращать?
Я жертвую красе,
Ты жертвуй жаркой страсти,
Естественныя власти
Свершим уставы все.
Не позднее 1763
Апрель
Дыханьем нежным побежденны,
Седые мразы прочь летят;
От плена их освобожденны,
Потоки вод в брегах шумят.
Полям и рощам обрученна,
Восходит на горы весна,
Зелёной ризой облеченна,
Умильный кажет взор она.
Уготовляя царство лету,
Приближилося солнце к нам,
Прибавило дневного свету
И жизни хладным сим странам.
Благословенну возвещает
Нам жатву дышащий зефир,
Натура взор к нам обращает
И новый созидает мир.
Я мысли в вечность погружаю
До первых бытия начал
И всю вселенну вображаю,
Когда господь ей образ дал.
Невеста будто бы в убранстве,
Является очам земля,
Времян цветущих в постоянстве,
Ликуют реки, лес, поля.
Стадами покровенны горы,
Там реки, зеркало небес;
Там в рощах раздаются хоры
Поющих птиц между древес.
Весна очам изображает
Первоначально житие,
Творцу вселенной подражает,
Даруя тварям бытие.
Из вечной бездны извлеченна,
Возвеселилась тако тварь,
Земля цветами облеченна:
В селеньи райском твари царь.
Подобной радости вкушенье
Я чувствую в весенни дни,
Вливают в сердце утешенье
И душу веселят они.
Всё то же! только мы забыли,
Чем прежних жизнь людей сладка;
Увы! они невинны были;
Невинность в наши дни редка.
Друг другу мы напоминаем
Желаний наших главну цель;
Апрель обманом начинаем,
Едва ль не весь наш век – апрель.
1783
Вид прелестный, милы взоры!
Вы скрываетесь от глаз;
Реки, и леса, и горы
Разлучат надолго нас.
Сладко было спознаваться
Мне, любезная, с тобой;
Горько, горько расставаться,
Горько... будто бы с душой!
Сердце ноет, дух томится;
Кровь то стынет, то кипит;
За слезой слеза катится,
Стон за стоном вслед летит.
О, несносное мученье,
Что любезно, то терять!
Медли, медли, разлученье...
Медли душу отнимать!
Нет отрады! Всё теряю –
Час разлуки настает!
Стражду, мучусь, рвусь, рыдаю –
Ах, прости... прости, мой свет!
Во слезах, в тоске и скуке
Продолжится жизнь моя.
Будь спокойна ты в разлуке –
Пусть один терзаюсь я!
<1796>
Птичка
Когда б я птичкой был,
Я к той бы полетел,
Котору полюбил,
И близко к ней бы сел;
Коль мог бы, я запел:
«Ты, Лина, хороша,
Ты птичкина душа!»
Мой малый бы носок
Устам её касался;
Мне б каждой волосок
Силком у ней казался;
Я б ножку увязить
Хотел в силке по воле,
Чтоб с Линой вместе быть
И Лину бы любить
Во сладком плене боле.
1796
Ответ на вопрос
Где сердце у меня,
Ты спрашиваешь смело.
Ответствую, стеня:
Из груди улетело!
Летало на крылах,
Свободой веселилось,
Теперь в твоих очах
Навек остановилось;
Из глаз твоих оно
Не может отлучиться,
Доколь с твоим в одно
Навек соединится.
1796
Прошедшее
Где прошедшее девалось?
Всё, как сон, как сон, прошло;
Только в памяти осталось
Прежнее добро и зло.
Будущего ожидаем;
Что сулит оно, не знаем;
Будущее настает –
Где ж оно? Его уж нет!
Всё, что в жизни нам ласкает,
Что сердца ни веселит,
Всё, как молния, мелькает,
Будто на крылах летит;
Ах! летит невозвратимо,
Как река, проходит мимо,
И реке возврата нет –
К вечности она течет.
Я не тот, кто дней во цвете
На земле существовал,
И не тот, кто жизни в лете
Время числить забывал;
Зимнему подобно хладу,
Старость наших дней отраду
И веселости мертвит;
Уж не тот мой нрав, ни вид.
Те, которы восхищали
Взор мой, женски красоты
Жизни вечером увяли,
Будто утренни цветы;
Те, со мною что родились,
Возрастали, веселились, –
Как трава, тех век пожат,
И в земле они лежат.
В юности моей чинами
Мысли я мои прельщал,
Но, покрытый сединами,
Суетность чинов познал.
Во цветущи дни приятство
Обещало мне богатство:
Вижу в зрелые лета,
Что на свете всё тщета!
Всё тщета в подлунном мире,
Исключенья смертным нет;
В лаврах, в рубище, в порфире –
Всем оставить должно свет
Жизнь, как ветерок, провеет,
Всё разрушится, истлеет;
Что ни видим, бренно то,
А прошедшее – ничто!
Солнце то же надо мною,
Та же светит мне луна;
Те ж цветы растут весною,
Но скучает мне весна.
Что меня ни утешало,
Время, время всё умчало;
Жизни сей кратка стезя,
И продлить её нельзя.
Что такое есть – родиться?
Что есть наше житие?
Шаг ступить – и возвратиться
В прежнее небытие.
Нет! когда мы век скончаем,
В жизни будущей встречаем
Наши прежние дела
В книге и добра, и зла.
Не позднее 1806
М.М. Херасков.
Избранные произведения. Библиотека поэта. Л.: Советский писатель, 1961.
Песни русских поэтов. В двух томах. Т. I. Советский писатель. Ленинградское отделение, 1988.
Русская эпиграмма (XVIII – начало XX века). Библиотека поэта, большая серия. Советский писатель, Ленинградское отделение, 1988.
