Из книги Белый май
Пятна бензина
Вот. Из детства, вероятно,
Мне знакомы эти пятна,
Эти пятна на асфальте –
Радуга играет в них.
Словно здесь прошёл художник,
И они стекли с палитры,
И они стекли с одежды
И остались на асфальте
Как художника следы.
Словно бабочка цветная
Здесь попала под машину,
Распласталась на асфальте
Переломанным крылом.
Словно кто-то шёл, срывая
Лепестки цветка большого,
И оставил на асфальте
Лепесток за лепестком.
Словно северным сияньем,
Сине-сизо-жёлто-красным,
Полыхнули и в асфальте
Отразились небеса.
Словно кто-нибудь увидел
Сон такой из блёсток разных,
И осталась на асфальте
Непонятная краса.
Хвойные деревья
Я хотела бы быть сосною,
Всех превзойти длиною,
И загорелой рукою
Держать пушистую хвою,
Как будто бы это веер,
Прикрывающий север.
Я хотела бы быть елью
Только с одною целью,
Чтобы десятилетья
Меня опутали сетью
И чтобы слой из-под слоя
Моя тяжёлая хвоя
Проливала бы зелень густую –
Долгие, колкие струи.
Деревья живут тихо,
Они никуда не ходят,
Они никого не душат,
А любят молчать и слушать.
Два куста малины
Дорога разлучила.
Два куста малины
Дорога разделила,
Так сказав: «Отныне
Жить вам будет розно».
И легла меж ними,
Протянулась грозно.
У плетня чужого
Куст малины жмётся,
То помашет веткой,
То в поклон согнётся.
И с приветом к другу
Посылает листья,
Но через дорогу
Не доходят письма,
Из книги Жемчужный улов
На улицах московских торопится народ.
Множество у каждого дел своих, забот.
По улице иду я – витрины в огнях, –
Веточка мимозы у меня в руках.
«Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!
Видать, не побоялась мороза на дворе!»
Еду я в троллейбусе,
Еду я в метро –
Люди удивляются,
Люди расступаются,
Люди улыбаются радостно, тепло:
«Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!»
«Повыше подымите – не смяли б у дверей!»
«Да где ж это мимозу покупали вы?»
Мартовская веточка на улицах Москвы...
Лёгкие пёрышки колышет ветерок,
Жёлтые шарики – пушистый огонёк...
Люди удивляются,
Люди расступаются,
Люди не толкаются,
Люди улыбаются радостно, тепло.
Где ветка появляется, становится светло!
«Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!»
Веточка кивает румяной детворе.
«Погляди-ка, мама!
Человек с цветами!»
Человек с цветами!..
Я – человек с цветами!
Какое это звание – человек с цветами!
Пёрышки зелёные колышет ветерок,
Шарики-фонарики, ломкий стебелёк...
«Да откуда ж вы взяли?»
«А понюхать нельзя ли?»
«Если вы устали,
Мы бы подержали!»
Светлее, чем витрины, рекламы, фонари,
Пушистый огонёк мой,
Гори, гори, гори!
12 лет
А когда страдал Он на Голгофе,
Мы детей журили, пили кофе,
Барыши какие-то делили,
Завлекали, нога на ногу курили,
И на счётах прибыль мы считали,
И газеты свежие читали.
И кричали мы Пилату славу,
И кричали: «Выдай нам Варавву!»
И «Распни, распни его!» – кричали,
Сына Божья в нём не примечали.
И не сняли мы венец его терновый,
А потом учили Его Слово.
«Пить, попить!» – просил, и это слышал каждый,
Но Его не утолили жажды.
Стражники в лицо Его, пресветлое, плевали
И глумились, и пощёчины давали,
В спёкшиеся губы уксус лили,
Кислый уксус мы водой не заменили.
Мы стояли, мы глядели равнодушно:
Кто скучал, кому-то было душно,
Кто спешил, часы свои сверяя,
Кто гадал, поспеет ли к трамваю...
О, какие были мы Иуды!
Но для нас свершилось это чудо.
Новобранцу
А кто в службе не бывал,
Тот и горя не видал...
Народная песня
Отправляясь в дальний путь
С нетяжёлым грузом,
Талисман мой не забудь,
Не сочти обузой.
Не акулий это зуб,
Заговор от духов,
И не перстень, подарённый
Ведьмою-старухой.
Не старинные награды:
Звёзды, крестики, значки.
Не пижонские услады:
Цепки, запонки, брелки.
Не фальшивая монета
На засаленном шнурке.
Только песня у поэта
Сохранилась в тайнике.
Талисман счастливый мой
Силой тайною, немой
Сохранит вдали от дома
И вернёт тебя домой.
Друзья мои милые! Где вы?
В психушке, в могиле, в тюрьме.
Ребята! Прелестные девы!
И вы помешались в уме?
И вы уже в мёртвых живёте?
И вас уже мучит цинга?
И вас уж не чёрные парты,
А белые слепят снега?
Нам надо вернуться в столетье,
Вернуться, собраться, сойтись.
Вы помните тополь у школы?
С него осыпается лист.
Друзья мои милые, что вы?
Далёко, навеки вразброс.
Вы помните тополь у школы?
Ну, тополь, который там рос...
Москва уходящая
От больших новостроек,
Железобетонных построек,
От зелёных посадок
И волейбольных площадок
Жмусь я к старым домишкам
С прогнившими
Крышами –
Там тише,
И заросли вишен,
Не так палит оголтелое солнце,
Резные оконца,
Цветы на окошке:
Герани, серёжки
И пёстрые кошки,
Старушки,
Скамейки,
Заборы
И занавесок узоры.
Лопухи и канавки,
И бельевые верёвки,
И разные травки
На задворках, у стен.
И дровяные сараи,
Где древесина сырая,
Колонки и палисады,
И простодушных отрада –
Анютины глазки
Из сказки.
Но бульдозер идёт
Назад и вперёд,
И вместо окраины –
Одни развалины.
Деревянные статуэтки
Жили-были
Русалка и Принц.
Им исполнилось восемнадцать,
И они полюбили.
А потом
Русалка уплыла в море –
Вот горе!
А Принца
Отец за границу
Послал учиться.
Замолкла вода,
И расстались они навсегда.
Прошли года.
Я смотрю на них, деревянных,
Я смотрю на них, запылённых,
Рваных
И разделённых.
Плачь, не плачь,
Принц потерял на войне свой плащ.
А у Русалки от старости
И от жизни без радости
Плавник поник.
Но, о чудо!
(Врать я не буду).
Через полки,
Сквозь стекло и защёлки,
Деревянную руку
Они всё ещё тянут друг к другу.
Цветы
Цветы скосили на лугу,
Я оторваться не могу
От их воспоминанья.
Как расплескалися вьюнки
И были блёклы и легки,
И стали снами.
А там, на ягодном угоре,
Рос грустно-голубой цикорий,
И был он – птица.
И голубое оперенье,
И жёсткого стебля цветенье
Мне тоже снится.
И вся от солнца горяча,
Как нагоревшая свеча,
Желтела льнянка.
Она родилась от луча,
И потому её встречал
Я спозаранку.
И знаешь, словно поцелуй
Среди зелёных травных струй,
Цвела гвоздика.
Не говори, что та трава,
Которая теперь мертва,
Была безлика.
Ах, это праздник сенокос,
Который смерть траве принёс,
И вот рядами
На луг родной она легла,
Как два зелёные крыла,
И стала снами.
Из цикла «Сын»
Мой сыночек,
Как цветочек,
Только разница одна:
Что цветочек – он из почек,
А сыночек –
Из меня.
Есть пара глаз на свете,
За них
Я отвечаю перед Богом.
Есть пара рук,
Которые в меня
Вопьются, если будет худо.
Есть голос,
Будет звать меня он,
Если вдруг ослабнет.
Есть мальчик,
Без меня он – сирота.
Сны-вампиры снова налетели,
Растерзали тело на постели,
Унесли ребёнка моего,
И осталась в белой колыбели
Только ямка тёплая
Его.
Закатилось моё солнышко,
Оборвалась моя песенка,
Жил да был сыночек Петенька –
Подломилась эта лесенка.
Покатилися ступеньки,
Пошатилися перильца,
Ручки в меня вцепились
И выросли крыльца,
И засветились.
Ты Иванушка,
Ты болванушка,
Дурачок,
Золотой кулачок,
Дед и баба,
Курочка Ряба,
Колобок,
Теремок,
Прыг-скок…
Рок.
Предо мной разверзлись глуби горя,
Заслонили свет мне глыбы горя,
Всколыбались предо мною зыби горя,
Встали предо мною горы горя,
Навалилися на плечи груды горя.
Глуби я по капле перебуду,
Зыби по песчинке перемерю,
Перед горем я сама горою встану,
Отряхну его и с плеч, и с сердца,
И над горем поднимусь на крыльях,
Полечу как коршун над вершиной.
Она шла, прося подаяния.
В вагонах
Давали скупо,
Потому что цыганка
И потому что с цыганским лицом.
А впереди
Мальчишка бежал.
Он мне улыбнулся
Так белозубо,
Смешно раздвигая губы,
И крикнуть хотелось:
«Махнёмся, цыганка!
Пусть я буду тобой,
Оборванной, грязной,
Всеми гонимой
И презираемой нищей,
Но у меня пусть будет,
Будет такой белозубый,
Будет такой весёлый,
Будет такой же сын!»
Октябрь
Здесь шёл октябрь.
Он оставил
Следы –
Опавшие листы.
Здесь шёл октябрь.
Он оставил
Сады –
Они теперь пусты.
Здесь шёл октябрь.
Он оставил
Поля –
Они теперь чисты.
Здесь шёл октябрь.
Он оставил
Дрожать
Деревья и кусты.
Здесь шёл октябрь.
Он оставил
Осколки луж,
Обрывки туч.
Здесь шёл октябрь.
Он оставил
Закатный луч.
<Из цикла «После войны»>
Бересклет и боярышник красны,
Снежноягодник густо-зелён,
А у Туровых на участке,
Как натурщик разделся клён.
И на землю, как драпировку,
Сбросил он золотой убор,
Распрямился и чуть неловко
Оперся о старый забор.
Знаешь, клён, есть у Туровых мальчик.
Он на бёдрах носит платок,
Как носили когда-то пираты,
А в зубах у него цветок.
Он скуластый и смотрит жарко,
Как индейцы глядят на костёр.
У него исцарапаны руки,
На макушке торчит вихор.
То на дереве он, то на крыше,
И не стащишь вниз сорванца.
У него есть бабушка, дедушка,
Разумеется, нет отца...
Вечная память
Неизвестному Солдату
Они осталися снаружи –
Цветки, знамёна и венки.
Они горячие и в стужу –
К щекам прижатые платки.
Горячие, горючие
Сиротски слёзы жгучие,
Да вдовья доля лютая,
Как ивушка плакучая,
Да старость материнская,
Ой, старость неминучая,
Печаль-тоска сестринская,
Да любовь разбитая,
Девичья, незабытая,
Да земля сожжённая,
Да жизня положённая.
Ах, нету ягодиночки
Ни в какой стороночке,
Куда пойду, его найду –
Прислали похороночку.
Ой, горе, горе, горечко,
Отгорел Володечка,
И в лазарете раненый
Из-за войны с Германией
Лежит он одинёшенек
Без рученьки и ноженек.
Лежат в солдатской
Общей, братской,
Сырой могиле безвозвратской
Елецкий, волжский, томский, вятский
Войной убитые сынки,
И только матерью хранятся
Уж пожелтелые листки –
Их письма, где слова теснятся,
Торопятся не оборваться,
Как будто всё ещё искрятся
Их жизней где-то огоньки.
Ой ты, гой еси,
Моя Родина!
Ты страна моя
Многострадальная,
Ты земля моя
Долготерпивая.
И слезами горькими
Ты усеяна,
И солёным потом
Ты удобрена,
Кровью жаркою
Ты поливана.
«И твоих черёв
Я – урывочек»,
И твоих полей
Я – обсевочек,
И твоих дорог
Я – тропиночка,
И твоей беды
Я – крупиночка.
В пути
Вересовый батожок –
Задушевный мой дружок.
Подарённый пирожок –
Задушевный мой дружок.
И зелёный вещмешок –
Задушевный мой дружок.
С вами вместе мы пройдём
Не дорогой, не путём,
А лесами, болотьём.
А валежник, болотьё –
Всё кореньё да пеньё,
Мошкара да комарьё,
Под ногами мокротьё.
Сяду, сяду на пенёк,
Прислоню я батожок,
Разломлю я пирожок,
Подрумяненный кружок.
Костерок я разложу,
Сучьев-веток наложу,
Огонёк я разведу,
Обогреюсь да пойду.
Две старушки,
Как две галочки,
В платьях чёрненьких идут,
И несут они
Две палочки
И две сумочки несут.
У них серые платочки,
Торопливые шаги.
Где-то, где-то
Ихни дочки,
Где-то, где-то
Их сынки.
Берёзовская бабка
Ничего-то ей не надо,
Лапти нам сплела бесплатно,
На крылечке спела песню
И уходит безвозвратно.
Приослабли эти ручки –
Знать, детей качали много,
Приослепли эти глазки –
Знать, смотрели на дорогу.
Ничего-то ей не надо,
Луку дарит с огороду...
О, избушка на опушке,
Боль, которой нет исхода.
О, избушка на опушке,
И тесна ты и убога.
Я свирель мою оставлю
Лишь у твоего порога.
Суррогаты
Купаться не в реке, а в ванне,
Валяться не в траве, а на диване
И ходить не по земле – по асфальту,
Цветы выращивать на окошке
И знать их названия лишь по-латыни,
И не дитю улыбаться, а кошке,
Собачке редкой породы,
Да и тех кастрировать.
А котят, щенят и мышат сдавать на опыты.
Ягод искать не в лесу, а на рынке,
И вместо оркестра слушать пластинки,
Огонь видеть только от газа,
Друзей навещать раз от раза
По телефону.
И все впечатления
От цирка, балета, театра и стадиона
По телевизору
Или из газет.
И не пускать на ночлег,
А у двери сделать глазок и цепочку
Вместо простой деревянной щеколды,
Открытой всегда.
Мокнуть не под дождём, а под душем,
Гуляя, не пение птиц, а транзистор
Слушать.
И, забыв про спасибо, за всё платить:
И за то, и за это,
И в четырёх стенах зимы, вёсны и лета,
Детей кормить всякой дрянью,
А грудь беречь для любовника.
И не в поле трудиться до поту,
А ходить на службу-работу,
И хлеба не печь по субботам,
А бегать напротив, в булочную,
Шашлык покупать в кулинарии,
Блины печь из блинной муки,
И не от своей козы молоко,
А порошок и пакеты.
Деньги хранить в сберкассе,
А не в чулке.
Бельё сдавать в прачечную,
А не полоскать на реке.
И носить лавсан – не холстину,
И беречь не коня, а машину,
А больных и старых сдавать государству –
Страшное царство!
Лена Гулыга.
Белый май. М.: Молодая гвардия, 1983.
Жемчужный улов. Стихи разных лет. М.: ИПО «Полигран», 1994.
