Мёртвая тишь

      Сон царит над землёй...
     В тишине гробовой
Жизни звук уловить не пытайся!
     Ночь глухая кругом...
     Страшно в мраке ночном –
Есть ли жив человек? откликайся!

     Нет ответа на зов,
     Только стоны без слов
Буйным ветром отвсюду приносятся...
     Сердце ноет с тоски –
     Ах, ему ведь близки
Эти стоны, что в душу так просятся!

     И опять над землёй,
     В тишине гробовой,
Ночь одна без конца лишь чернеется...
     О, когда же сквозь туч
     Солнца утренний луч
Над печальной землёй заалеется?!

1862


Отцам

Вы – отжившие прошлого тени,
Мы – душою в грядущем живём;
Вас страшит рой предсмертных видений,
Новой жизни рассвета мы ждём.
Вы томитесь под игом преданий
И в наросшей веками грязи;
Наша жизнь – жизнь надежд, упований,
Всё святое для нас – впереди.
Путь пред вами один – покаянье,
Ваша сила в глаголе молитв;
Труд, борьба – это наше призванье,
И мы сильны для будущих битв;
Сильны верой живой в человека,
Сильны к правде любовью святой,
Сильны тем, что нас ржавчина века
Не коснулась тлетворной рукой...
Мы ли, вы ли в бою победите,
Мы – враги, и в погибели час
Вы от нас состраданья не ждите,
Мы не примем пощады от вас!..

1862


«Слу-шай!»

Как дело измены, как совесть тирана,
       Осенняя ночка черна...
Черней этой ночи встаёт из тумана
       Видением мрачным тюрьма.
Кругом часовые шагают лениво;
       В ночной тишине, то и знай,
Как стон, раздаётся протяжно, тоскливо:
                         – Слу-шай!..

Хоть плотны высокие стены ограды,
       Железные крепки замки,
Хоть зорки и ночью тюремщиков взгляды
       И всюду сверкают штыки,
Хоть тихо внутри, но тюрьма не кладбище,
       И ты, часовой, не плошай:
Не верь тишине, берегися, дружище, –
                         – Слу-шай!..

Вот узник вверху за решёткой железной
       Стоит, прислонившись к окну,
И взор устремил он в глубь ночи беззвездной,
       Весь словно впился в тишину.
Ни звука!.. Порой лишь собака зальётся,
       Да крикнет сова невзначай,
Да мерно внизу под окном раздаётся:
                         – Слу-шай!..

«Не дни и не месяцы – долгие годы
       В тюрьме осуждён я страдать,
А бедное сердце так жаждет свободы, –
       Нет, дольше не в силах я ждать!..
Здесь штык или пуля – там воля святая...
       Эй, чёрная ночь, выручай!
Будь узнику ты хоть защитой, родная...»
                         – Слу-шай!..

Чу!.. Шелест!.. Вот кто-то упал... приподнялся...
       И два раза щёлкнул курок...
«Кто йдёт?» Тень мелькнула – и выстрел раздался,
       И ожил мгновенно острог.
Огни замелькали, забегали люди...
       «Прощай, жизнь, свобода, прощай!» –
Прорвалося стоном из раненой груди...
                         – Слу-шай!..

И снова всё тихо... На небе несмело
       Луна показалась на миг.
И, словно сквозь слёзы, из туч поглядела
       И скрыла заплаканный лик.
Внизу ж часовые шагают лениво;
       В ночной тишине, то и знай,
Как стон, раздаётся протяжно, тоскливо:
                         – Слу-шай!..

Вторая половина 1863


Родина-мать! твой широкий простор
     Скорбные думы наводит...
В нашей земле по ночам, точно вор,
     Мысль, озираяся, бродит...
Мысль, озираяся, бродит, как вор,
     Словно убийца, тех губит,
В ком, равнодушным и подлым в укор,
     Сердце тоскует и любит.

Апрель 1864


Путь мой лежит средь безбрежных равнин,
     Всё здесь цветёт, зеленеет,
Только от этих роскошных картин
     Скорбью тяжёлой мне веет.
Сердце привычно сжимает печаль.
     Очи туманит слезою...
Чудится мне: по полям этим вдаль
     Узники идут толпою.
Муки застыли на лицах у них,
     Руки им цепи сковали;
И равнодушно рыданиям их
     Эти равнины внимали.
Нет здесь отрады, в этих степях,
     Мрак всё, страданье и слёзы!
Здесь без следа разбиваются в прах
     Юности светлые грёзы.
Здесь одиноко, бесплодно любовь
     Гибнет в борьбе безотрадной...
Кровь свою чистую, лучшую кровь
     Пьёшь ты, о родина, жадно.
Кончить пора, о жестокая мать,
     Прочь испытания эти!
Скоро, быть может, тебя проклинать
     Станут несчастные дети.

Октябрь 1864


XIX век

Духом свободный, хотя бы в цепях были руки,
Я никого о спасеньи своём не молю;
Верую в Разум, надеюсь на силу Науки
И Человека, откуда б он ни был, люблю.

1867


К родине

Хоть и не сладок мне, о родина, твой дым
И более упрёков, чем благословений,
Я посылал тебе, хоть пред лицом твоим
Я никогда не гнул и не согну коленей,

Но если бы мне стать на суд пришлося твой
За то, что отнестись к тебе я смел с укором,
Предстал бы я на суд с спокойною душой,
А не с потупленным по-фарисейски взором.

Да, чист я пред тобой, и я люблю тебя –
Не той сценически красивою любовью,
Что смотрит в зеркало сторонкой на себя
В тот самый миг, как истекает кровью…

Любовь моя к тебе спокойна и проста,
Хоть одинаково твоя бесповоротно;
Не знают вовсе льстивых слов её уста
И в излияния вступают неохотно.

Но если жизнь моя нужна – она твоя,
Мой труд – и он тебе принадлежит всецело,
И только мысль моя одна – вполне моя,
Она дороже мне, чем кровь моя и тело!

1867


Критянка в море

На скале у моря, полная печали,
Женщина с ребёнком на руках сидит,
Взором утонула где-то в синей дали
И, забывшись, к морю грустно говорит:

«Он сказал, прощаясь: "Победит свобода,
И кто ей пребудет верен до конца..."
Скоро ль, море, скоро ль? Вот уже два года
Мать не видит мужа, а дитя – отца...

Он сказал, прощаясь: "Веруйте и ждите –
Недалёк свиданья радостного час,
Недалёк тот миг, что весть о вольном Крите
Ласточкой весенней долетит до вас".

С той поры для нас уж нет иных желаний,
С той поры мы верим, с той поры мы ждём –
Хоть прошло два года страшных испытаний,
Хоть уж горсть героев меньше с каждым днём.

Ты их видел с неба, боже справедливый,
Эти годы крови, подвигов и слёз –
Ты и не допустишь, чтобы ветвь оливы
Ангел твой ко гробу вольности принёс!

Но когда ж, о море, смолкнут эти битвы
За свободу Крита и за нашу честь
И в ответ на голос пламенной молитвы
Принесёшь ты нам обещанную весть?

Скоро ли нас муж мой, счастливый и гордый,
Встретит как хозяин на земле родной
И к груди своей уверенной и твёрдой
Ласково прижмёт могучею рукой?

Скоро ли опять уйдёт в ножны кровавый
Меч, и перестанет с гор струиться кровь,
И в объятьях гордой лучезарной славы
Радостно утонет кроткая любовь?..»

Так она грустила на скале у моря.
Холода печали взор её был полн,
Речь звучала тихо; жалобно ей вторя,
Раздавался окрест гул прибрежных волн...

И, отдавшись вся одной глубокой думе,
Бледная, с тоскливым трепетом в груди,
Вслушивалась в говор волн, и в этом шуме
Чудились слова ей страшные: «Не жди!»

Июль 1868


Дай руку мне, любовь моя,
     Дай руку мне смелей!
Милей всех благ мне речь твоя
     И блеск твоих очей.

Не слаб мой дух, и твёрд мой шаг,
     И верь, ребёнок мой,
Ни грозный рок, ни сильный враг
     Не сломят нас с тобой.

Смелей же в путь! Судьбе назло,
     Мы весело вдвоём,
Рука с рукой, подняв чело,
     В широкий свет пойдём;

В широкий свет, в громадный свет,
     В мир вечной суеты,
И всяких благ, и всяких бед,
     И лжи, и красоты!

Не страшен мне безвестный путь,
     Не верю я в злой час,
Сильна рука моя, и грудь
     Крепка, и зорок глаз.

Что нам, что свет и зол, и груб?
     Во мне не дрогнет бровь –
За око око, зуб за зуб
     И кровь воздать за кровь.

Смелей же вдаль, и в шум, и в гам,
     Навстречу суете,
Навстречу счастью и бедам,
     И лжи, и красоте!

Не позднее 1869


Поэты 1860-х годов. Библиотека поэта, малая серия. Советский писатель, Ленинградское отделение, 1968.