Ферматист

      Как всегда, я сидела во втором ряду аудитории. Шла лекция Израиля Моисеевича Гельфанда. Вдруг открывается дверь, и входит высокий, худой человек в потёртом чёрном костюме. В руках у него футляр для скрипки. Да, да – не скрипка, а именно футляр.
      – Важная вещь, едва ли не самая важная, – говорит Израиль Моисеевич, – это умение во время лекции пользоваться мелом и тряпкой (от себя добавлю, что ими он пользовался виртуозно, и это было блестящее дополнение к блестящей лекции).
      Тут он обернулся, увидел «чёрного человека» и удивлённо поднял брови.
      – Дело в том, что я пришёл с доказательством теоремы Ферма, – и человек открыл футляр, набитый исписанной бумагой.
      – Отлично, отлично, но Вы пришли на лекцию Гельфанда, а Вам нужен Гельфонд – специалист по теории чисел. – И Израиль Моисеевич вежливо и уверенно проводил незнакомца к двери, вдохновенно взмахнул тряпкой, и ставшая уже ненужной формула исчезла с доски.


      Экзамен

      Андрей Николаевич Колмогоров, конечно, – легенда мехмата. Первое, что я услышала о нём, была присказка: если Андрей Николаевич читает лекцию школьникам, то её, может быть, поймут аспиранты, если аспирантам, то её, может быть, поймут профессора, а если профессорам, то из слушающих её не поймёт никто.
      Помню, что на каком-то научно-исследовательском семинаре он с увлечением рассказывал о только что прочитанной монографии и перечислял, какие замечательные результаты он там обнаружил. А через неделю покаянно взял слово и сказал, что ничего такого в этой монографии нет, а он сам по ходу чтения всё придумал.
      Моему курсу он читал лекции по теории вероятностей, а семинарские занятия вёл Евгений Борисович Дынкин (к слову скажу, человек, математик и педагог редкого и замечательного таланта).
      Оба они принимали у нас соответствующий экзамен. К Евгению Борисовичу была огромная очередь, а к Андрею Николаевичу – никого. А я ждать на экзамене просто не могу и отправилась к нему отвечать. В билете была какая-то задачка, постановку которой я упростила до минимума, и Андрей Николаевич стал немедленно в связи с этим задавать дополнительные вопросы. Я давала ответы, ссылаясь на соображения симметрии и размерности. Такой подход ему понравился и на меня сразу посыпались всё более и более трудные и нетривиальные вопросы.
      И тут началась чертовщина. Я, конечно, что-то отвечала, но Андрей Николаевич сразу же перешёл к диалогу, а потом (довольно скоро) и к монологу. Всё, что он говорил, было очень впечатляюще и блестяще. Так и прошёл весь зкзамен.
      Аня Котова, которой я рассказала эту историю, спросила меня:
      – А пятёрку свою Вы получили?
      – Конечно. Но это была отметка не моя, а, безусловно, Андрея Николаевича.
      
      P.S. Хочу добавить ещё анекдот (в прежнем смысле этого слова) об Андрее Николаевиче. Уже не помню, в какой конкретной ситуации он дал определение женской логики:
      Если из А следует В, и В приятно, то А – верно.
      Много лет я цитирую эту формулировку разным людям и выясняю, что они слышат о ней впервые. Поэтому я и провожу её здесь.


Ирина Добрушина.
Колючий куст. Стихи / Рассказы / 1968–1994. М., МОЛ СЛ России, 1996.
Второй рассказ предоставлен автором.