Первый дождь

Дождь движется вдали...
                                          Усильем плуга
Земная плоть уже обнажена.
Томима жаждой, сева ждёт округа.
Очищены в амбаре семена.
Проверено лукошко.
                                  У порога
Стоит отец, я жду его давно.
– Муса, готова лошадь?
– Да.
– Ну, трогай... –
Порадуемся, съездим на гумно.

А позади гумна земля чернеет...
Извилистые борозды легли
Вдоль полосы,
                          и свежий ветер веет
В лицо
             и поднимает пыль с земли...
Отец из-под ладони смотрит в небо
И, улыбаясь, говорит:
                                – Гляди,
Сынок, примета добрая: жди хлеба,
Коль перед севом пролетят дожди...

25 апреля 1924


Снега

Ветер ворот мне распахнул,
И, как белой сметаной,
                                        снег
По груди моей вдруг мазнул,
Чтобы сердца замедлить бег.

Ветер, ветер, холодным днём
Ты на сердце вершишь набег,
Но под жарким его огнём
Обречён ты растаять, снег.

Взгляд бросаю я на восток,
Мир туманится, как в слезе.
Из Казани мой путь пролёг,
Вспоминаю о Файрузе.

Стала чаша души грустна,
В ней смешались полынь и мёд.
На уме Файруза одна
И Казань, где она живёт.

1933


Лыжные следы

Всё что-то пишут, пишут лыжи
На снегу.
Бездельник ворон взгромоздился
На суку.

Мы оба слушаем,
как рада детвора,
Как звонко катится
Под лыжами гора.

Следы от лыж –
Голубоватые слегка,
Летит лыжня,
Как за строкой летит строка:

У одного мальчишки почерк –
Прям и строг,
Зато другой
Всё норовит наискосок,

А та девчушка,
Снежной радугой пыля,
На солнце пишет
Золотые вензеля!

И я читаю. Словно в детстве –
По складам.
Легко узнать любой характер –
По следам.
Ах, красногалстучное племя,
Мчи вперёд –
Да будет смел, да будет дерзок
Твой полёт!

Вот старый ворон шевельнулся
На суку –
Ребячий смех нагнал на ворона
Тоску,
И на ребят, и на меня
Махнув крылом,
С досады каркнул он и скрылся
За бугром.

А я стоял. И так бездельничать
Устал,
Что все следы на этот лист
Переписал.

Февраль 1935, Голицыне–Москва


Зайтуне

Если вернёшься на берег Дёмы,
Где тополя шелестят на ветру,
Тихо пройди луговиной знакомой, –
Там я недавно бродил поутру.

Ты в камышах у прибрежной тропинки
Слышишь ли сердца влюблённого дрожь?..
В воду войдёшь ты, стройнее тростинки,
Робко оглянешься и поплывёшь.

Я не вернусь на тихую Дёму,
Молодости воротить не могу,
Но, устремляясь мечтой к былому,
Сердце гостит на твоём берегу.

Здесь я увидел тебя впервые,
И разгорелся огонь в крови,
Здесь я изведал дни грозовые –
Счастье и муку первой любви.

Дёме вверял я мои печали.
Как мне сочувствовала она!
Волны участливо мне отвечали,
Сердце моё понимая до дна.

Другом заветным считал я Дёму,
Чуткие, светлые волны её,
И никому, никому другому
Не доверялось сердце моё.

Помню, как мне по ночам весенним
Дёма внимала, забыв покой,
Как волновалась моим волненьем,
Как тосковала моей тоской.

Дёма на волнах меня качала,
С нею мечталось мне горячей.
Молодость, жизни моей начало,
Я безоглядно оставил ей.

Даже теперь я втайне страдаю.
Как мне задумчивой Дёмы жаль!
Где-то на Дёме – любовь молодая,
Где-то на Дёме – моя печаль!

*
Девушка с Дёмы! Пусть мы расстались,
Верь, что любовь моя глубока.
Помни о ней, живи, не печалясь,
Как голубая Дёма-река.

Свежий рассвет любви нашей ранней
Издали чудится сном наяву.
Очарованьем воспоминаний
Тайно любуюсь, тайно живу.

Вспомни тропинку нашу былую,
К Дёме одна спустись в тишине,
Цветик прибрежный сорви, целуя,
С ласковой думою обо мне.

1935


Мы расстались

Мы расстались...
                          Была тяжела
Боль сердечной разлуки земной.
Словно солнце, ты в тучи вошла,
И погас я, как месяц ночной.

Улыбаешься сквозь облака,
Но не дарит улыбка тепла.
Будто солнышко, ты далека,
А давно ли близка мне была?

Вольной молодостью в вышине
Проплываешь, суля благодать.
Но могу лишь о прошлом огне
Я – семейный мужчина – вздыхать.

Ты поныне ещё весела
И в сиреневой дымке порой
Мне встречаешься, ликом светла,
И опять я любуюсь тобой.

Неугасшее пламя в очах,
Губы – алы, волшебны – черты.
И в поступках слывёшь и в речах
Вечной сверстницей юности ты.

Ты, ликуя, с цветка на цветок
Вновь стараешься перелететь.
Ведь любви ты давала зарок –
Оставаться ей верной и впредь.

Я не молод, а ты – молода,
Рада память затеплить свечу.
Что бы мне ни твердили года,
Я тебя забывать не хочу.

Заклинаю:
                   будь другу верна,
Не покинь!
                   Я надеждой горю.
Птица счастья однажды должна
На мою опуститься зарю.

Я любовь к тебе долго таил,
Много мук перенёс и тревог,
Но скрывать её нет больше сил,
Я совсем от тоски изнемог.

1936–1939


Хадие

Как-то странно жизнь моя сложилась!
Огонёчек тлел едва-едва.
Пылко полюбил я, всей душою,
А при встрече позабыл слова.

Как-то странно дружба завязалась!
Всё в ней было: искренность и страсть,
Но два сильных, стойких человека,
Мы друг друга истерзали всласть.

И на всём запрет, везде опаска.
Молодое чувство не росло.
Да и юность пылкую с годами
Ветром мимолётным пронесло.

И стоишь, оглядываясь горько
На отрезок прошлого пути.
Кто же виноват, какая сила
Две души держала взаперти?

1936–1939


Мы сквозь ресницы всё ещё смеёмся,
Друг другу глядя в жаркие зрачки,
Друг друга любим, но не признаёмся
В любви своей. Какие чудаки!

Я всё ещё влюбленными глазами
Твой взгляд ловлю, слежу твои мечты.
Меня испепеляет это пламя.
Скажи по совести: как терпишь ты?

Лишь гляну я, и, верно, из кокетства
Ты неприметно мне грозишь в ответ.
Ну и шалунья, ну и молодец ты!
Будь счастлива, живи сто тысяч лет!

– Ну как дела твои, Муса?
                                              – Чудесно! –
Отвечу я, и кончен разговор.
Лишь говорят глаза, что сердцу тесно,
Что мы лишились речи с неких пор.

Твой взгляд как дождь в засушливое лето.
Твой взгляд как солнце в пасмурный денёк.
Твой взгляд – весёлый вешний праздник света.
Лишь глянешь ты, и я не одинок.

Твои ресницы... Ох, твои ресницы! –
Густая туча раскалённых стрел!
Твои зрачки мерцают, как зарницы...
Я, попросту сказать, пропал, сгорел.

Как я тоскую по тебе! Как часто,
Сказав, что не приду, я приходил!
А вздумаю уйти, – и шутишь! Баста! –
С тобой расстаться не хватает сил.

Как сладостно и с каждой встречей ново
Тайком любить, любимым быть тайком!
Но бушеванье сердца молодого
Надолго ли?.. Что знаешь ты о нём!

1936–1939


Амине

Полно, умница моя, перестань.
Пустяками чистых чувств не мути.
Разве точат на попутчика нож?
А ведь нам с тобой идти да идти!

Если предан я тебе всей душой,
Буду верен до последнего дня.
Мне и горько и досадно, что ты
Недоверчиво глядишь на меня.

Раз не знаю я вины за собой,
Подсудимого обидна скамья.
Обвинения твои – пустяки,
Дорогой ты мой неправый судья!

1938 или 1939


Лес

Путь идёт через лес... Этой тропкой
В детстве бегал по ягоды я.
Мы уходим... Так будьте ж здоровы,
До свиданья, берёзки-друзья!

Сожалеть уже поздно, пожалуй,
Мы отлично дружили с тобой,
Старый лес! Мы влезали на сосны,
Отдыхали под елью любой.

Друг за дружкой со смехом гонялись,
Песни пели, уставши играть,
На серебряных ивах качались...
Как про это про всё рассказать!

Старый лес! Ты от летнего зноя
Охранял нас, как добрая мать,
Защищал нас ветвями от ветра
И от ливней умел укрывать.

Пел ты песни с мальчишками вместе
На зелёном своём языке...
Сбережём эти бодрые песни,
Чтобы не было места тоске.

Оперились птенцы молодые,
Собираются в дальний полёт.
Ведь нельзя же в родительских гнёздах
Оставаться им из году в год.

Сколько надо наук одолеть нам!
Сколько ждёт нас несделанных дел!
Для того ведь и созданы крылья,
Чтобы каждый из нас полетел.

*
Путь лежит через лес... Этой стёжкой
Часто бегал по ягоды я.
Мы уходим. Так будьте ж здоровы,
До свиданья, березки-друзья!

Нашу стаю отправив в дорогу,
Ты останешься с грустью своей,
Неужели всегда расставанье
Так глубоко печалит людей?

Старый лес, не тревожься, не надо,
Всё в порядке вещей... Ведь не раз
Повзрослевших, окрепших питомцев
Провожал ты вот так же, как нас.

Не грусти! Твоя гордая слава,
Твой немолчный зелёный прибой
Разнесутся далёко-далёко
В песнях птиц, окрылённых тобой.

1939


Моей дочери Чулпан

Я стоял на посту, а в рассветной мгле
Восходила Чулпан-звезда,
Словно дочка моя Чулпан на земле
Мне тянула руки тогда.

Когда я уходил, почему ты с тоской
Поглядела в глаза отца?
Разве ты не знала, что рядом с тобой
Бьётся сердце моё до конца?

Или думала ты, что разлука горька,
Что, как смерть, разлука страшна?
Ведь любовью к тебе навсегда, на века
Вся душа у меня полна.

Я уехал и видел в вагонном окне
Моей милой дочки черты.
Для меня ты звездой зажглась в вышине,
Утром жизни была мне ты.

Ты и мама твоя, вы вдвоём зажглись,
Чтобы жизнь не была темна.
Вот какую светлую, славную жизнь
Подарила нам наша страна.

Но фашисты вторглись в нашу страну.
За плечами у них топор.
Они жгут и грабят, ведут войну.
Как их можно терпеть до сих пор!

Но фашист наше счастье не отберёт,
Я затем и ринулся в бой.
Если я упаду, то лицом вперёд,
Чтоб тебя заградить собой.

Всею кровью тебя в бою защищу,
Клятву родине дам своей,
И звезду Чулпан на заре отыщу
И опять обрадуюсь ей.

Моя кровь не иссякнет в твоей крови,
Дочь, на свет рождённая мной.
Я отдам тебе трепет своей любви,
Чтоб спокойно спать под землёй.

Разгорайся же ярче и ярким лучом
Отражай волненье моё.
Мне за счастье твоё и смерть нипочём,
Я с улыбкой встречу её.

До свиданья, Чулпан! А когда заря
Разгорится над всей страной,
Я к тебе возвращусь, победой горя,
С автоматом своим за спиной.

И отец и дочь, обнимемся мы,
И, сквозь слёзы смеясь лёгко,
Мы увидим, как после грозы и тьмы
Ясный день встаёт высоко.

19 августа 1941


След

Пламя жадно полыхает.
Сожжено дотла село.
Детский трупик у дороги
Чёрным пеплом занесло.

И солдат глядит, и скупо
Катится его слеза,
Поднял девочку, целует
Несмотрящие глаза.

Вот он выпрямился тихо,
Тронул орден на груди,
Стиснул зубы: – Ладно, сволочь!
Всё припомним, погоди!

И по следу крови детской,
Сквозь туманы и снега
Он уносит гнев народа,
Он спешит догнать врага.

Февраль 1942


Варварство

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришёл хмельной майор и медными глазами
Окинул обречённых... Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землёю,
Друг друга с бешенством гоня...
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз...
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжёлый.
Детей внезапно охватил испуг, –
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребёнок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Ещё не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Всё понял, понял всё малютка.
– Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! –
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо...
– Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждёшь? –
И хочет вырваться из рук ребёнок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
– Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнёшь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. –
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слёз, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей...

1943


Последняя песня

Какая вдали земля
Просторная, ненаглядная!
Только моя тюрьма
Тёмная и смрадная.

В небе птица летит,
Взмывает до облаков она!
А я лежу на полу:
Руки мои закованы.

Растёт на воле цветок,
Он полон благоухания,
А я увядаю в тюрьме:
Мне не хватает дыхания.

Я знаю, как сладко жить,
О, сила жизни победная!
Но я умираю в тюрьме,
Эта песня моя –
                            последняя.

Август 1943


Ты забудешь

Жизнь моя перед тобою наземь
Упадёт надломленным цветком.
Ты пройдёшь, застигнута ненастьем,
Торопясь в уютный, тёплый дом.

Ты забудешь, как под небом жарким
Тот цветок, что смяла на ходу, –
Так легко, так радостно, так ярко,
Так душисто цвёл в твоём саду.

Ты забудешь, как на зорьке ранней
Он в окно твоё глядел тайком,
Посылал тебе благоуханье
И кивал тебе под ветерком.

Ты забудешь, как в чудесный праздник,
В светлый день рожденья твоего,
На столе букет цветов прекрасных
Радужно возглавил торжество.

В день осенний с кем-то на свиданье
Ты пойдёшь, тревожна и легка,
Не узнав, как велико страданье
Хрустнувшего под ногой цветка.

В тёплом доме спрячешься от стужи
И окно закроешь на крючок.
А цветок лежит в холодной луже,
Навсегда забыт и одинок...

Чье-то сердце сгинет в день осенний,
Отпылав, исчезнет без следа.
А любовь,
                   признанья,
                                         уверенья... –
Всё как есть забудешь навсегда.

Сентябрь 1943


К Двине

Тоска моя, Двина...
Где взять мне столько силы,
Чтоб повернула вспять
Упругая вода,
Чтоб Родине своей
Ты сына возвратила,
Блеснула чтоб слезой
Падучая звезда...

Мечтал я, в вихрях бурь,
Не ведая предела,
Раскинув руки, плыть
Грозе наперекор...
Но в рабстве день и ночь
Горят душа и тело.
Как мне дышать и жить,
Как вынести позор!

О, если бы я мог,
Не только эти воды –
Всю прожитую жизнь
Я повернул бы вспять,
Чтоб каждый шаг и вздох
Отдать земле свободы,
Чтоб снова жизнь и песнь
Родной земле отдать.

А сердце до конца
Всё вытерпеть согласно.
Ему бы только жить
В родимой стороне,
Где можно петь и плыть,
Захлебываясь счастьем,
По песенной реке
На вспененной волне.

О, если б ты, земля,
Укрыла прах сыновий,
Была бы смерть легка,
Где сладок отчий дым.
И пусть не обелиск,
А песня в изголовье
Осталась бы мерцать
Над холмиком моим.

Не в силах больше я
Дышать в ярме неволи.
Мой мозг спалён дотла,
Одна душа без дна...
Возьми меня к себе,
Спаси от этой боли,
В объятья быстрых вод
Возьми меня, Двина...

Быть может, в смертный час
Найду я утешенье,
Качаясь на твоих
Разбуженных волнах;
Увидит мой народ,
Как, торопя теченье,
На родину плывёт
Мой беспокойный прах.

Тоска моя, Двина...
О, если б можно было
Мне вспять поворотить
Хотя б одну струю, –
Земле б моей родной
Ты тело возвратила
И песню опалённую мою!

Октябрь 1943


После болезни

Я вновь здоров. И мозг усталый мой
Очистился от мглы гнетущей.
Мой влажен лоб. Он будто бы росой
Покрылся в час зари цветущей.
Я вижу вновь, как светом мир богат,
Я слышу счастья веянья живые.
Так дивно мне и так я жизни рад,
Как будто в эту жизнь вхожу впервые.
И вижу я в чудесном полусне
Лучистой юности сиянье –
Сиделка наклоняется ко мне,
И нежно рук её касанье.

Октябрь 1943


Не верь!

Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Устал он, отстал он, упал», –
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если верят в меня.
     Кровью со знамени клятва зовёт:
     Силу даёт мне, движет вперёд.
     Так вправе ли я устать и отстать,
     Так вправе ли я упасть и не встать?
Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Изменник он! Родину предал», –
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят меня.
     Я взял автомат и пошёл воевать,
     В бой за тебя и за родину-мать.
     Тебе изменить? И отчизне моей?
     Да что же останется в жизни моей?
Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Погиб он. Муса уже мёртвый», –
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят тебя.
     Холодное тело засыплет земля –
     Песнь огневую засыпать нельзя!
     Умри, побеждая, и кто тебя мёртвым
     Посмеет назвать, если был ты борцом!

20 ноября 1943


Избранник

Много к девушке-зорьке спешит женихов
Из заморской чужой стороны,
Все в парче да в атласе, и грузом даров
Их ладьи золотые полны.

Этот – жемчуг принёс, – тот – бесценный алмаз.
Кто ж, красавица, суженый твой?
Каждый слышит в ответ непреклонный отказ
И ни с чем уплывает домой.

Но пришёл между ними однажды поэт
И принёс он ей сердце своё,
Только сердце, где песни, где пламя и свет...
Вот счастливый избранник её!

29 ноября 1943


Случается порой

Порой душа бывает так тверда,
Что поразить её ничто не может.
Пусть ветер смерти холоднее льда,
Он лепестков души не потревожит.

Улыбкой гордою опять сияет взгляд.
И, суету мирскую забывая,
Я вновь хочу, не ведая преград,
Писать, писать, писать не уставая.

Пускай мои минуты сочтены,
Пусть ждёт меня палач и вырыта могила,
Я ко всему готов. Но мне ещё нужны
Бумага белая и чёрные чернила каменного мешка
Пусть твоя разорвёт рука!
А не сможешь, так смерть предстанет –
Ведь она здесь всегда близка!
     Положили тебя в мешок,
     Завязали под злой смешок.
     Ставят в очередь твоё тело,
     Чтоб смолоть его в порошок.
Мелет мельница жизнь людей –
Громоздятся мешки костей.
Жернова её из железа,
С каждым днём они всё лютей.
     Мельник злится, от крови пьян:
     Не мука – кровь течёт из ран.
     Жадно пьёт её клоп проклятый –
     Бесноватый, слепой тиран.
Пусть умолкнет мельницы рёв!
Пусть не вертит сила ветров
Крылья чёрные! Пусть не льётся
Дорогая родине кровь!
     Развяжите горы мешков!
     Раздавите дом пауков!
     Развалите мельницу пыток
     Остриями гневных штыков!

Ноябрь (?) 1943


Каменный мешок

Цепи каменного мешка
Пусть твоя разорвёт рука!
А не сможешь, так смерть предстанет –
Ведь она здесь всегда близка!
     Положили тебя в мешок,
     Завязали под злой смешок.
     Ставят в очередь твоё тело,
     Чтоб смолоть его в порошок.
Мелет мельница жизнь людей –
Громоздятся мешки костей.
Жернова её из железа,
С каждым днём они всё лютей.
     Мельник злится, от крови пьян:
     Не мука – кровь течёт из ран.
     Жадно пьёт её клоп проклятый –
     Бесноватый, слепой тиран.
Пусть умолкнет мельницы рёв!
Пусть не вертит сила ветров
Крылья чёрные! Пусть не льётся
Дорогая родине кровь!
     Развяжите горы мешков!
     Раздавите дом пауков!
     Развалите мельницу пыток
     Остриями гневных штыков!

Ноябрь (?) 1943


Сон ребёнка

Как цветок на пуху,
Он в кроватке лежит.
Глаз нельзя отвести –
Очень сладко он спит.
Повернётся во сне,
Полной грудью вздохнёт,
Будто розовый цвет,
Нежный бархатный рот.
Сон на яблочках щёк,
На фиалках ресниц,
Сон на влажных кудрях, –
Спи, родной, не проснись!

Ишь нахмурил во сне
Шелковинки бровей!
Одеяльце во сне
Сбросил ножкой своей.
Обнял куклу рукой –
Мой анис, мой нарцисс,
Баю, баю, баю!
Спи, родной, не проснись!
Всё молчит. Тишина.
Можно только шептать,
Говоря меж собой,
Чтоб ему не мешать.
Чу! Ступайте легко,
Пусть ничто не скрипит.
Не будите его –
Пусть он досыта спит.

Трёх назойливых мух
Шалью выгнали вон,
Только б сладко он спал,
Только б выспался он.
Все притихли над ним,
Мать склонилась над ним –
Чутко сон бережёт
Нежным сердцем своим.

11 декабря 1943


Новогодние пожелания

                           Андре Тиммермансу

Здесь нет вина. Так пусть напитком
Нам служит наших слёз вино!
Нальём! У нас его с избытком.
Сердца насквозь прожжёт оно.
Быть может, с горечью и солью
И боль сердечных ран пройдёт...
Нальём! Так пусть же с этой болью
Уходит сорок третий год.

Уходишь, борода седая,
Навеки землю покидая?
Ты крепко запер нас в подвал,
Прощай! На счастье уповая,
Я поднимаю мой бокал.
Довольно жизням обрываться!
Довольно крови утекло!
Пусть наши муки утолятся!
Пусть станет на душе светло!

Да принесёт грядущий Новый
Свободу сладкую для нас!
Да снимет с наших рук оковы!
Да вытрет слёзы с наших глаз!
Согрев целебными лучами, нас Новый год!

Пусть будут жаркие объятья
И слёзы счастья на очах!
Пускай в честь нас печёт оладьи
В родном дому родной очаг!
Да встретятся жена и дети
С любимым мужем и отцом!
И чтобы в радостной беседе,
Стихи читая о победе
И запивая их вином,
Истекший год мы провожали
И наступающий встречали
За пышным праздничным столом!..

1 января 1944


Муса Джалиль.
Избранное. Перевод с татарского. М.: Художественная литература, 1966.
Стихотворения. Перевод с татарского. М.: Художественная литература, 1986.