| |
Стволы и листья – крупным планом,
Багровый лист – как жизнь – тяжёл
Мне в душу рушится тараном,
Не разделив добро и зло,
Сырой, сомненьями измучен,
Пропахший небом и дождём,
Он правдой яростных созвучий
К людскому сердцу пригвождён.
Мне этот лист всю душу ранит,
И, не замеченный никем,
Он времени разводит грани,
Желтея смертью на руке.
Я не боюсь бесследно сгинуть.
Я, лист, в себе неистребим.
Как тело, превращаясь в глину,
Я жив сознанием своим.
1963
Художник
Самозабвенно и неловко
Под ветра одичалый гуд
Мальчишка в старенькой спецовке
Чертил таинственный этюд.
Из туч холодного металла
Он наносил на полотно
То, что душе его сверкало
И только видящим дано.
Он мыслил сердцем. Мира стены
Он раздвигал, крутил, смещал.
И тополя упрямый веник
Вставал началом из начал.
За ним – другой. И третий. Кроны
Всё сокровенней и темней.
И нежный цвет серо-зелёный
Был их характер и предмет.
Свинцом тускнеющим дорога
Пронзала грифели ветвей,
И опускалась степь полого,
И открывалась даль за ней.
А мальчик создавал пространство,
Чуть освещая тополя,
И в туч холодное убранство
Впивалась жёлтая заря.
Замешивая землю небом
И в суть догадкою влеком,
Он был прозрением и не был,
Глубь придавив реки замком.
И по законам перспективы
Картина чуткая жила,
В натуре сплавив объективно
И наши мысли и дела.
Был смел набросок и неистов,
Хоть набело не завершён,
Он плыл в сознанье зрелой истиной,
Что мальчик наугад нашёл.
1960-е годы
Задумчивая свежесть темноты.
Дорога, уходящая в поля.
И путники – усталые кусты.
Как спутники, комарики звенят!
И я себя не в силах отличить
От веточек, от стынущей земли...
И так свободен, холоден и чист,
Как те поля, уснувшие вдали!
1960-е годы
Катастрофа
Был голос ночи вдавлен в снег.
Был паровоз, как конь, неловок,
Запутался тяжёлый бег
В железе скомканных постромок.
И, вывихнуты наугад,
Вагоны лезли друг на друга...
И медленно пронзала гарь
Судьбы – конвульсии подпруга.
И плач прорезал тишину.
И кровью чистою и душной
Огонь под небо саданул.
В нём бледные теснились души.
Старик себя не узнавал,
Мать целовала головешку,
И мальчик полз в пустой провал,
Всё повторяя: – «Ты не мешкай...».
...То, что осталось от людей,
Брело на мёртвый полустанок,
И засыпала мир метель
И лица чёрные крестьянок.
1 января 1967, Воронеж
Третья Речка Петухи
Петух – могучее растенье.
На гребень – лучшая заря.
Чудовищные ног коренья
Вцепились в крышу ноября.
Блеснёт цифирь под белым веком.
Оттянет листьев циферблат.
Запрыгает по кругу стреха,
Меча столетья наугад.
И голос разорвёт пространство.
В провале бездны явь и сон.
И грудь на грудь схлестнутся страсти,
Рассыпав души на песок.
Забьётся мрак в тяжёлом клюве.
Звёзд шестерня не попадёт
В зубище гребня. Жадно сплюнет
Глухие тени в дым бадьёй.
Шагнёт – за глыбу окоёма.
Крылом – удар. Удар. Удар...
Шурша, залучится солома.
Забрезжит синяя вода.
1968
В МГУ
Смотри: трепещущее чудо!
Весь воздух ветками изрыт.
Они, вытягиваясь, будят
Моей души высокий ритм.
Страною пылкой аромата
В колодце каменном двора
Как обнажённо тароваты
Частицы чистого добра!
1968
У меня в кармане осень,
Как в лесу, легко и пусто.
У меня в кармане просинь,
Листик с мордочкою грустной.
Я принёс его из леса.
Был он мокрым и шершавым.
В нём тревожно и болезно
Что-то тёплое дышало.
1960-е годы
Под слоем пепла еле алый жар.
Пронзили ночь стремительные трубы.
И листья падают из-под ножа
Сырого ветра – тёмные, как губы.
Я сделан мерою твоей судьбы,
Закручен по неведомой орбите,
Где в каждой точке жизни только ты
Навеки вбито.
Над слоем пепла блики облаков,
Летящий лес, сомкнувшийся в движенье.
Он сопряжён с твоею темнотой,
Нашедшей истинное выраженье.
Не думая, не плача, не моля, –
Бесцельная забота –
Брожу по миру с видом короля –
На шаг от эшафота.
1960-е годы
И.P.
Тебя вписать в весну – и вынуть
Из спаянности кутерьмы –
Из треска, щебета и дыма...
Так, наугад летящий миг.
Мир ничего не потеряет.
Он будет тем же, мокр и крут,
Плескаться в луже, стыть сараем,
Трамваем делать вечный круг.
И только в глубине сознанья
Одной души средь стольких душ
Дня недостроенное зданье
Замрёт, зажато грязью луж.
1968
Мир по колено
Мир по колено. Солнце бьёт по крышам,
По тополям, по выгнутой траве.
Я опьянён вот этим утром рыжим.
Растерянный, брожу по синеве.
Кричат и кувыркаются деревья.
Здесь всё возможно – только захотеть.
Вот камень – брось. Он превратится в зверя
И нежно, по-кошачьи будет петь.
Во всю Ивановскую голосят заборы.
На спинах туч кривляются цветки.
Стоит петух. Не петушок – а город,
И в нём трамваи, улицы, лотки.
Вот синий жук барахтается в луже,
С погонами сержанта на плечах.
Известный пень карабкается в нужник,
Его я подфутболил сгоряча.
А по дороге прыгает лягушка.
Её лицо знакомо что-то мне.
Ах, это ты, зловредная старушка,
Всем сплетней надоевшая вдвойне.
Все дураки – колодами по полю.
Все негодяи – мухами жужжат.
Сияет солнце рыже и довольно
И чешет улыбающийся зад.
1960-е годы
Тоска
У базара в центре Краснодара
Умирает муха от удара.
Грузная. Величиной с быка.
Тягостно вздымаются бока.
И стоят, размазывая слёзы,
Нищий жук и три слепых берёзы.
1960-е годы
Червивцы
Мне их жаль: по ним лазят здоровые мухи,
Их коричневый цвет слишком чёрен и глух,
И лежат они тихо, как больные старухи,
Не разжав почерневших, измученных губ...
Незатейливой горкой тоски бессловесной,
В горке всякого хлама – жестянок, тряпья,
И случайный кузнечик их радует песней,
По-российски жалея пропащих ребят.
1960-е годы
Соловей
Среди коснеющих ветвей
Вдруг голос вскрикнул из тумана.
В моей душе открылась рана –
То соловей.
Вся в суете она не огрубела,
Её кристалл прозрачен и высок.
И выпрямилось согнутое тело,
И до прозренья разве волосок.
1960-е годы
Поэт
Ночной Новороссийск во мгле
Неверной молнией объят...
Стекает небо по земле
На хаос слипшихся громад.
В глухой ночи, на самом дне,
Бензоколонки белый свет...
Дрожат в надтреснутом окне
Крыла невиданных планет.
Заляпанный бессмертьем час
Встречает у пустых дверей
Автомобиля рыбий глаз,
Пространства сокрушённый нерв.
Скользит фигура в глубине –
Хозяйка ночи. Чёрный шланг...
А рыбы не было и нет.
Воды неторопливый шаг...
Бензоколонка. Вечный свет,
В углу, на чучеле тряпья,
Спит фантастический поэт –
Свою вселенную найдя!..
1960-е годы
Красною стеною над тщетой дорог
Маки, маки, маки – яростный цветок.
Сорваны уроки, песню рвёт гроза.
Бедного учителя убивает залп
Красоты непетой, рая тишины...
Бабочки букетами собирают сны.
1967
Вечер выгнул спину над Москвой.
В крыльях туч, закрученных и резких,
Времени уходит в небо ствол,
Рассечённый звёзд кремлёвских блеском.
Если ты устал от суеты,
Если хочешь ты побыть с самим собой,
Заверни на перекрёсток мысли и мечты –
В Университетский сад на Моховой.
Ты пройдёшь чугунные ворота
И под липы чуткие свернёшь...
Сядь и выкинь-ка из головы заботы.
Дождь.
Чуть-чуть накрапывает.
В сумеречном свете
На тебя посмотрят вечера глаза –
Фонари начала XIX века.
Стёртые ступени – вход в читальный зал.
Здесь отрадно дышится...
1960-е годы
Я встретил ангела в Москве.
Он был учителем, поверьте.
Он шёл по миру налегке,
Мы говорили с ним о смерти.
О превращениях её,
О лицах жизни, о личинах.
Вокруг сновало бытиё,
Мешая следствие с причинами.
И об условности. В наш век
Организованности жгучей...
Он был обычный человек,
Но в жизни никого не мучил.
1960-е годы
Уроки фехтования
Клубятся чёрные сараи.
Над миром тополь занесён.
Встаёт обрушившимся краем
Железной ночи сон.
Змеится блеск. Удар удара.
В куски – храпит – рапирой – ствол...
Недаром, молния, недаром,
Ударом полдуши снесло.
Тень в маске прыгает на маску.
Гора на гору. Дом на дом.
Лязг в скрежет вязнет. Рвутся связки,
Когда вселенная ребром...
Беру уроки фехтованья
У молний, режущих вразлёт.
Крест-накрест жизнь, любовь, призванье...
Всё!..
14 июня 1969
Дышу
Когда нет сил дышать – я за перо,
Вонзаю крик в широкую бумагу. –
Беззвучный крик. И со всего размаху!..
Бумага с ужасом встаёт ребром.
Нет места задохнувшейся груди.
Нет сердца у затравленнейшей страсти.
И надо мной уже никто не властен.
Я строю мир, лепя зелёный с белым.
Из крови.
Конец 1960-х
Русская дорога. Белая дорога.
Точно отраженье снега, бега, Бога...
Человекокони. Гей, кентавр лохматый!
Закружились спицы – серые солдаты...
Вороная удаль. Исступленье риска.
Вёрсты – мера чуда. Далёкое – близко.
Близкое – далёко. Фокус перспективы.
Развевайте, кони, огненные гривы!..
Над равниной сонной свет звезды неверный.
Радостные звоны лошадиной скверны...
Русская дорога – чёрная дорога
В человекокуче снега, бега, Бога...
1970-е или 1980-е годы
Вот и белый, и синий, и красный! –
Ночь играет со мной в светляки...
И полёт их, тревожный и страстный,
Полон чар и невольной тоски.
Отлетают, как тени, заботы,
Сердце ждёт: откровенья стихий! –
И всё глубже вдвигает природа
Лики скал в острый трепет реки...
И смущает мне душу свеченье
Этих тихих и вещих огнят!..
Что за символы? В чём их значенье –
Фантастических духов огня?!
В душном мраке, где бродят светила,
Где летят привиденья вослед,
Где мятутся и шепчут могилы, –
Загорается сказочный свет.
Сны плывут над могучей Россией.
Спят герои, богатыри...
А над ними тревожно и сильно
Разноцветье бессмертьем горит!
Ночь державным торопится шагом –
Белый, синий и красный взвит стяг!
Под глубокое пенье «Варяга»
И «Олега» на вечных устах...
1970-е или 1980-е годы
Между голых ветвей загорелась звезда.
Под ногами замёрзшие травы.
Сук качнётся, таинственный возглас издав,
И кустов коченеют оравы.
В эту ясную ночь при звенящей луне
Тайным мыслям легко предаваться,
И с надеждой шутить, и в нестройном огне
Горьких дум тишиной забываться.
А любовь разрывает угрюмую грудь,
А её сторожит неизвестность.
И тоска и страданье мешают вздохнуть.
Грозной бездной зияет окрестность.
Голый лес красотою дремучей зловещ.
И дорога чернеет простая.
И стоит человек и молчит, словно вещь.
И звезда роковая блистает.
1970-е или 1980-е годы
Снег скрипящий, колкий.
До чего хорош!
Хвойные иголки
В замяти порош.
Визг скользящих санок,
Конский ровный бег,
Ясный, неустанный
Снег, снег, снег.
Загребу в ладони.
Сделаю снежок.
Солнце луч уронит.
Пальцы снег ожёг.
В разговоры веток
Прянет дым, растёрт.
Куст огня и света –
Яростный костёр.
1970-е или 1980-е годы
Зрелость
И у сердца осень.
Сердце пожелтело.
Золотая просинь.
Конь тумана белый.
Привиденье – стогом,
Воет волком птица,
За родным порогом
Бездна шевелится.
Над разбитой думой
Лист кружится жёлтый.
Тишина угрюма –
Думает: «Ушёл ты...»
Песня и тревога
Проступают сами.
В сердце имя друга
Возникает снами!
Тяжесть униженья –
Призрачная сила:
Ярость напряженья
Грусть поработила!
Мысль поводит ухом. –
«Подвиг совершила?!»
Это ж зрелость духа!
Вдох перед вершиной...
И у сердца осень.
Сердце пожелтело.
Обнажает просинь
Соль дороги белой!
1970-е или 1980-е годы
Что за поле вдали?
Что за поле?..
То подсолнухи без голов!
Поражает внезапною болью
Этот мир оборвавшихся снов...
Но упрямо закручены шеи
Прямо в солнце – и ходят за ним…
Это лучшее из отношений
Между небом и полем земным!
1990-е годы
Какая мука расстоянья!
И свидеться нам не дано.
Какая глубина признанья!
И сердце есть своё же дно.
Линяют, потухают краски.
В душе пещерная тоска.
И не дойти до края ласки,
Как до последнего куска.
1990-е годы
Чернеют горы в душном мраке –
Шумит неистребимый лес.
И лай отчаянной собаки
Нисходит с глубины небес.
Луна сквозь тучи не проглянет.
Путь в пустоте так одинок.
Но рваться в жизнь не перестанет
Грозой захваченный цветок.
1990-е годы
Два светляка. Мерцают огоньки.
И плоское на вид маячит море...
Чего в нём больше – радости иль горя?!
А страстное дыхание реки...
И звон цикад – металла вещий голос,
Горящий славой звёздный небосвод.
Как будто бы пространство раскололось –
Струятся тени сумрачных невзгод.
Течёт по миру лунная дорожка,
И светит яростно небес окошко.
И ясные глаза провидицы цветущей –
На жизнь и смерть безмерно всемогущей!
Начало 2000-х
Антология ветра – муссоны, пассаты и бризы,
И секира волны – зеленее, вся в пене, светла
Упадает, гребя скалы, крылья, поэмы и ризы,
И обласканный слизью обломок весла.
Изваяния скал – голубые бездонные лица.
Лоб – базальт, подборок – гранит.
У подножия губ притаилась серьёзная птица.
Неподвижны уста – их покой бесконечность хранит.
Звонкий краб разноцветной клешнёю
Черпает просторы.
И загадочный стынет в песке
Монумент – на века.
Золотится вода...
И маячат далёкие горы
В облаках.
И кружочки рачков шевелятся очами вопросов.
Бьются замки медуз –
Их уносит, приносит, несёт...
Из воды возникает таинственный сизый философ
И скрывается. Грохоты. Брызги. Растёт.
И чёрный торс, точёный, резкий – в глянце
Косых лучей плывёт на юг, растёрт.
И профиль – синь, и в солнечном багрянце –
Простёрт!
Начало 2000-х
Серенада
Заката исповедь простая,
Соедини восторг и стон. –
Садится солнце, зарастая
Густой фантазией кустов.
Ало-малиновое, с блеском
И фосфорическое чуть.
И ласточка весёлым писком
Откусывает хвост лучу.
Оно исчезло. Непонятно.
Кусты собой удивлены.
И проступают смачно пятна
На фотографии луны.
Какие-то канавы, горы,
Вершины – Бог их разберёт…
А за спиною дышит город
И чем-то острым отдаёт…
Комарику приспичило напиться,
На грудь уселся и её сосёт.
Облизывается. Потом поёт.
Ну, как тут не влюбиться!..
Река течёт. И темнота течёт.
Начало 2000-х
1. Олег Чухно. Стволы и листья: Стихи из XX века. М.: Вече, 2002.
2. «Литературная учёба», 2005, № 3 (май-июнь).
|
|
