Росой горит слеза в моём унылом взоре,
Как ночь без месяца, темна моя печаль,
Но будто день, светла и широка, как море,
Моих надежд загадочная даль.

И если гром небес ударит надо мною
Иль ливень с бурею обрушат неба свод,
Надежды шепчут мне с улыбкой молодою:
«Гроза пройдёт, гроза, как сон, пройдёт!

И крылья бодрые степной орёл расправит
И гордо полетит в сияющую даль,
Где полдень ласковый, как золото, расплавит
Обрывки туч – небесную печаль!..»

Не позднее 1890


В тихий сад, где к цветущим сиреням
С вешней лаской прильнул ветерок,
Ты сойдёшь по скрипучим ступеням,
На головку накинув платок.

Там на белом атласе жасмина,
Как алмазы, сверкает роса,
И на каждом цветке георгина
Опьянённая дремлет оса.

И луна фосфорически блещет,
Грея тучки на бледном огне...
Сколько мук в этом сердце трепещет,
Сколько радостей бьётся во мне!..

Скоро в сад, где к цветущим сиреням,
Как влюблённый, прильнул ветерок,
Ты сойдёшь по скрипучим ступеням,
Уронив мне на руки платок...

Не позднее 1890


Весна

Идёт, шумит нарядная,
Зелёная весна.
Лазурная, прохладная
Колышется волна.

Колышется, волнуется,
Играет серебром
И весело целуется
С зелёным камышом.

И с белых лип и с клевера
Уж пчёлы брали мёд!
К пустыням мёртвым севера
Весна от нас уйдёт.

И небеса лазурные
Гремят хвалу весне...
Пусть будут грозы бурные –
Не страшны грозы мне!

Лазурная, прохладная
Колышется волна;
Как девушка нарядная,
Стоит в саду весна.

А я благоуханную
Встречаю, как жених
Невесту, Богом данную
В усладу дней земных!..

Не позднее 1891


На родине

Бледно-синий, сияющий купол небес,
И зелёных полей необъятный простор,
И кудрявой листвой опрокинутый лес
В задремавших водах неглубоких озёр,
И с копнами снопов золотистых гумно,
И чета невысоких ракит у плетня...
Всё, до травки последней, знакомо давно,
Всё пахнуло приветом родным на меня.
Словно после болезни, усталый от мук,
Возвратился я к матери милой под кров;
Словно в вражеском стане, раскинутом вкруг,
Я любимого друга узнал средь врагов.
И с улыбкой к нему я навстречу бегу,
И спешу по лицу прочитать о былом,
И гляжу, и очей оторвать не могу,
И сказать не умею о счастье моём!..

Не позднее 1891


Словно в саване, дремлют туманом одетые пашни,
Как на море маяк, в синем небе сияет луна.
Эта тихая ночь лепит тучи в волшебные башни
И о чём-то грустит, и тиха, и робка, и бледна.

Как отравой она жаждой счастья меня опоила
И сулит мне раскрыть все заветные тайны небес,
Эта тихая ночь, как знахарка, меня исцелила,
Эта тихая ночь вся полна, словно сказка, чудес.

Сколько звёзд золотых зажигает мне небо Господне,
Сколько новых цветов распустилось в зелёном саду,
И какие желанья меня посетили сегодня,
И какие виденья приснились мне в жарком бреду.

Пусть меня эта ночь, как мираж средь пустыни, обманет,
За минутный восторг я прощу ей коварную ложь.
Чем душистей цветок, тем скорее он к осени вянет,
И какого вина без отравы похмелья испьёшь?..

Не позднее 1891


После битвы

Военачальники убиты,
И уничтожен наш отряд...
Как очи гневные, горят
Созвездья, тучами повиты,
И ветер стонет, да луна
Глядит, печальна и бледна.

Я тихо выполз из оврага,
Куда врагами сброшен был;
Росою жажду утолил
И, окровавленною шпагой
Смолистых сучьев нарубив,
Зажёг костёр. Верхушки ив

В овраге тёмном лепетали;
Без грома молнии сверкали
Вдали над тёмною горой,
Да где-то звонко кони ржали,
Да сыч кричал. Да волк порой
Протяжно выл во тьме ночной.

И вспомнил я. Мы в кучу сбились,
Спасая знамя от врагов.
Там стон стоял. Ряды бойцов
Травою скошенной ложились,
И умирающий, кто мог
Ещё дышать, спускал курок

И холодевшими устами,
Последний испуская стон,
Просил подать ещё патрон.
Мы в злобе спорили с зверями
И лишь о том жалели тут,
Что руки резать устают...

И долго я в оцепененьи
Сидел с поникшей головой,
Повергнут скорбною душой
В неразрешимые сомненья:
Трус возбуждал во мне презренье
И отвращение – герой!..

Не позднее 1893


Затишье

Заснули тихие поля,
Умолкли шумные дубравы,
И слышно, как вздыхают травы,
И слышно, как ползёт змея,
Сухими мхами шевеля.

Иди туда, где над рекою
Стоит задумчиво камыш.
Там на воде и под водою
Такая сказочная тишь,
Что поневоле сам молчишь.

Чего-то ждёшь, кого-то жалко,
О чём-то грезишь странным сном,
И если вдруг плеснётся сом,
Ты мнишь: «Ударила русалка
Своим чешуйчатым хвостом».

Не позднее 1894


Темнеет; закат в позолоте;
Туман над равниною встал.
Давно уж на топком болоте
Последний кулик замолчал.

Давно уже месяц двурогий
С лазурного поля небес
Взирает на берег отлогий,
На тихое поле и лес.

И, ночи почуяв приметы,
Выходит к селению волк...
Последние песни допеты,
И голос последний умолк.

И ночь, притаившись пугливо,
Внимает, смущенья полна,
Как в поле растёт горделиво
До самых небес тишина...

Не позднее 1895


Триумфатор

Рукоплещет толпа восхищённая,
Рукоплещет вся площадь кругом,
И гетера, вином опьянённая,
И сенатор с обрюзгшим лицом.

Плавно медные шлемы колышутся,
Кони пляшут, храпят и дрожат,
И далёко по улице слышится
Тяжкий шаг загорелых солдат.

Гул растёт... Показалися пленные…
Вот и царь молодой в кандалах...
Улыбаются губы надменные,
И спокойствие в ясных очах...

Пред дружиной, в боях поседелою,
Он идёт в кандалах, но царём,
Гордым шагом, с улыбкою смелою,
Словно лавры и пурпур на нём.

И, привстав в колеснице сверкающей,
Побледнев под лавровым венком,
Триумфатор сквозь рёв оглушающий
Беспокойно следит за царём.

И горит он ревнивою думою,
Что не он триумфатор, не он,
А тот царь, что с дружиной угрюмою
К месту казни идёт, как на трон!..

Не позднее 1896


Ты как тень замерла на пороге,
Я иду – не могу не идти.
Видно, боги, всесильные боги,
Не хотят нас сегодня спасти!

Ты меня целый день избегала,
Я не шёл, хоть горел как в огне...
О, какою ты бледною стала!
Эти слёзы, зачем же оне?

Ты страдаешь? Мы оба преступны?
О, не мучь! О, ответь мне! Спаси!
Коль тебе эти чары доступны,
И любовь, как свечу, загаси!

Иль не надо! Не надо, не надо
Ни мучительных слёз, ни борьбы!
Пусть любви всепобедной отрада
Нам не даст убежать от судьбы!

Пусть грозы отшумевшей зарница
Озаряет сквозь кружево штор
Виноватые, бледные лица
И, как звёзды, мерцающий взор!..

Не позднее 1900


Тихо я садом иду; дремлют над речкой ракиты,
Дремлют и чуткой листвой воду прозрачную пьют.
Поймы за тихой рекой сизым туманом повиты,
Тучки над дальней горой месяца ясного ждут.

Скоро и ты, милый друг, скрипнешь пугливо калиткой,
Словно мгновенье одно, ночь пролетит до утра.
Будь благосклонна ко мне, стана не кутай накидкой,
Мудро на клятвы скупясь, будь на лобзанья щедра!..

Не позднее 1901


Роща дремлет серебряным гротом,
Небо синей пустыней лежит.
Ходит месяц над мёрзлым болотом,
Как кудесник седой ворожит.

И на проруби иссиня-чёрной
Чертит медленно огненный знак...
Не колышется иней узорный,
На деревне не слышно собак.

И на скате пустынном оврага,
Где горит фосфорически снег,
Под заклятье сурового мага
Чей-то робкий послышался бег.

Вот сверкнули зелёные очи,
Слышен шёлковый шелест волны...
Это зимней задумчивой ночи
Непонятные жуткие сны...

Не позднее 1901


Недвижно облака повисли над землёй;
Их ткань разорвана, как войск разбитых знамя.
Печальны их стада; у них в груди пустой
Иссяк и Божий гром, и жарких молний пламя.
И месяц на реке горит, как медный шлем,
Качаясь на волнах туманного залива.
Безмолвны берега. Окрестный воздух нем,
И только ветерок порой вздохнёт пугливо
И вновь заснёт в кустах... Не отрывая глаз,
Стою задумчиво. Печальный мрак ложится
На душу грешную. Куда идти сейчас?
Чем сердце утолить? Каким богам молиться?
По ком пролить слезу, чего спросить у них?
Минутных радостей иль смерти ядов злых?..

Не позднее 1901


Монах

Он в лес ушёл, построил келью
И жил в молитве и трудах;
Земным утехам и веселью
Навеки дверь замкнул монах.
И долго жил он дикой птицей,
Суров, безгласен и уныл,
Одел он плечи власяницей,
Вериги день и ночь носил.
И по ночам, стеная глухо,
В молитве долго он стоял,
Он плоть свою во имя Духа
Железом тяжким истязал.
Однажды Матери всепетой
Лампаду на ночь он зажёг,
Стоял, веригами одетый,
Хотел молиться – и не мог.
Под власяницею суровой
Дышала жаркой страстью грудь,
И он не смел святое слово
Устами грешными шепнуть.
Из кельи видно – месяц бродит,
Вот тихо скрипнула ступень,
К монаху женщина приходит,
Идёт, колеблется, как тень.
Дрожит, сверкая, грудь нагая,
Дрожат лукавые уста,
Горит пленительнее рая
Её нагая красота.
Зовёт и манит к наслажденью,
Служить готовая ему...
Ужель отдаться искушенью,
Ужель идти за ней во тьму?
Монах дрожит, бросает взгляды
На чёрный шёлк её волос –
И вот к огню святой лампады
Ладонь суровую поднёс...
Потуплен долу взор нескромный,
Дымясь, вздувается ладонь,
И тяжко капли крови тёмной,
Шипя, упали на огонь...

Не позднее 1901