Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживёт в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершённой фразе.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Пускай мой друг, разрезав том поэта,
Упьётся в нём и прелестью сонета,
И буквами спокойной красоты!
Между 6 и 9 июня 1894
Первый снег
Серебро, огни и блёстки, –
Целый мир из серебра!
В жемчугах горят берёзки,
Чёрно-голые вчера.
Это – область чьей-то грёзы,
Это – призраки и сны!
Все предметы старой прозы
Волшебством озарены.
Экипажи, пешеходы,
На лазури белый дым,
Жизнь людей и жизнь природы
Полны новым и святым.
Воплощение мечтаний,
Жизни с грёзою игра,
Этот мир очарований,
Этот мир из серебра!
21 января I895
Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее – область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущённым!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побеждённым,
Зная, что в мире оставлю поэта.
15 июля 1896
Волны взбегают и пенятся,
Волны на шумном прибое;
Встанут и странно изменятся,
Гаснут в минутном покое.
Только что в дали сверкающей
Видел волны зарожденье,
Миг – и с волной отбегающей
Тихо грохочут каменья.
18 апреля 1898
Месяца свет электрический
В море дрожит, извивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
Волны взбегают упорные,
Мечутся, дикие, пленные,
Гибнут в борьбе, непокорные,
Гаснут разбитые, пенные...
Месяца свет электрический
В море змеится, свивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
21 апреля 1898
Лежу на камне, солнцем разогретом,
И отдаюсь порывам тёплым ветра.
Сверкают волны незнакомым светом,
В их звучном плеске нет родного метра.
Смотрю на волны; их неверных линий
Не угадав, смущён их вечной сменой...
Приходят волны к нам из дали синей,
Взлетают в брызгах, умирают пеной.
Кругом сверканье, говор и движенье,
Как будто жизнь, с водой борьба утёсов...
Я не пойму, в чём тайный смысл волненья,
А морю не понять моих вопросов.
28 апреля 1898
Мыши
В нашем доме мыши поселились
И живут, и живут!
К нам привыкли, ходят, расхрабрились,
Видны там и тут.
То клубком катаются пред нами,
То сидят, глядят:
Возятся безжалостно ночами,
По углам пищат.
Утром выйдешь в зал – свечу объели,
Масло в кладовой,
Что поменьше, утащили в щели...
Караул! разбой!
Свалят банку, след оставят в тесте,
Их проказ не счесть...
Но так мило знать, что с нами вместе
Жизнь другая есть.
8 января 1899
Я провижу гордые тени
Грядущих и гордых веков,
Ушедшие в небо ступени,
Застывшие громады домов;
Улицы, кишащие людом,
Шумные дикой толпой,
Жизнь, озарённую чудом,
Где каждый миг – роковой;
Всю мощь безмерных желаний,
Весь ужас найденных слов, –
Среди неподвижных зданий,
В теснине мёртвых домов.
20 марта 1899
С неустанными молитвами,
Повторяемыми вслух,
Прохожу я между битвами,
Ускользающий, как дух.
От своих друзей отторженный,
Предвещаю я венцы;
И на голос мой восторженный
Откликаются бойцы.
Но настанет миг – я ведаю –
Победят мои друзья,
И над жалкой их победою
Засмеюся первым – я.
23 июля 1899
В дни запустений
Приидут дни последних запустений,
Земные силы оскудеют вдруг;
Уйдут остатки жалких поколений
К теплу и солнцу, на далёкий Юг.
А наши башни, города, твердыни
Постигнет голос страшного суда,
Победный свет не заблестит в пустыне,
В ней не взгремят по рельсам поезда.
В плюще померкнут зодчего затеи,
Исчезнут камни под ковром травы,
На площадях плодиться буду змеи,
В дворцовых залах поселятся львы.
Но в эти дни последних запустений
Возникнет – знаю! – меж людей смельчак.
Он потревожит гордый сон строений,
Нарушит светом их безмолвный мрак.
На мшистых улицах заслышат звери
Людскую поступь в ясной тишине,
В домах застонут, растворяясь, двери,
Ряд изваяний встанет при огне.
Прочтя названья торжищ и святилищ,
Узнав по надписям за ликом лик,
Пришлец проникнет в глубь книгохранилищ,
Откроет тайны древних, наших книг.
И дни и ночи будет он в тревоге
Впивать вещанья, скрытые в пыли,
Исканья истины, мечты о Боге,
И песни, гимны сладостям земли.
Желанный друг неведомых столетий!
Ты весь дрожишь, ты потрясён былым!
Внемли же мне, о, слушай строки эти:
Я был, я мыслил, я прошёл как дым...
18 сентября 1899
Мне грустно оттого, что мы с тобой не двое,
Что месяц, гость небес, заглянет к нам в окно,
Что грохот города нарушит всё ночное
И будет счастье тьмы меж зорь схоронено.
Мне грустно оттого, что завтра ты с другими
Смешаешься в одной вскипающей волне,
И будешь между них, и будешь вместе с ними,
И хоть на краткий миг забудешь обо мне...
О, если б быть одним в высокой, строгой башне,
Где ламп кровавый свет затеплен навсегда,
Где вечно только ночь, как завтра – день вчерашний,
И где-то без конца шумит, шумит вода!
Отторжены от всех, отъяты от вселенной,
Мы были б лишь вдвоём, я – твой, ты – для меня!
Мы были б как цари над вечностью мгновенной,
И год сменял бы год, как продолженье дня.
1900
В неконченном здании
Мы бродим в неконченном здании
По шатким, дрожащим лесам,
В каком-то тупом ожидании,
Не веря вечерним часам.
Бессвязные, странные лопасти
Нам путь отрезают... мы ждём.
Мы видим бездонные пропасти
За нашим неверным путём.
Оконные встретив пробоины,
Мы робко в пространство глядим:
Над крышами крыши надстроены,
Безмолвие, холод и дым.
Нам страшны размеры громадные
Безвестной растущей тюрьмы.
Над безднами, жалкие, жадные,
Стоим, зачарованы, мы.
Но первые плотные лестницы,
Ведущие к балкам, во мрак,
Встают как безмолвные вестницы,
Встают как таинственный знак!
Здесь будут проходы и комнаты!
Здесь стены задвинутся сплошь!
О, думы упорные, вспомните!
Вы только забыли чертёж!
Свершится, что вами замыслено,
Громада до неба взойдёт
И в глуби, разумно расчисленной,
Замкнёт человеческий род.
И вот почему – в ожидании
Не верим мы тёмным часам:
Мы бродим в неконченном здании,
Мы бродим по шатким лесам!
1 февраля 1900
Папоротник
Предвечерний час объемлет
Окружающий орешник.
Чутко папоротник дремлет,
Где-то крикнул пересмешник.
В этих листьях слишком внешних,
В их точёном очертаньи,
Что-то есть миров нездешних...
Стал я в странном содроганьи,
И на миг в глубинах духа
(Там, где ужас многоликий)
Проскользнул безвольно, глухо
Трепет жизни жалкой, дикой.
Словно вдруг стволами к тучам
Вырос папоротник мощный.
Я бегу по мшистым кучам...
Бор не тронут, час полнощный.
Страшны люди, страшны звери,
Скалят пасти, копья точат.
Все виденья всех поверий
По кустам кругом хохочут.
В сердце ужас многоликий...
Как он жив в глубинах духа?
Облик жизни жалкой, дикой
Закивал мне, как старуха.
Предвечерний час объемлет
Окружающий орешник.
Небо древним тайнам внемлет,
Где-то крикнул пересмешник.
Июнь – июль 1900
Каждый миг есть чудо и безумье,
Каждый трепет непонятен мне,
Все запутаны пути раздумья,
Как узнать, что в жизни, что во сне?
Этот мир двояко бесконечен,
В тайнах духа – образ мой исчез;
Но такой же тайной разум встречен,
Лишь взгляну я в тишину небес.
Каждый камень может быть чудесен,
Если жить в медлительной тюрьме;
Все слова людьми забытых песен
Светят таинством порой в уме.
Но влечёт на ярый бой со всеми
К жизни, к смерти – жадная мечта!
Сладко быть на троне, в диадеме,
И лобзать покорные уста.
Мы на всех путях дойдём до чуда!
Этот мир – иного мира тень.
Эти думы внушены оттуда,
Эти строки – первая ступень.
6 сентября 1900
Работа
Здравствуй, тяжкая работа,
Плуг, лопата и кирка!
Освежают капли пота,
Ноет сладостно рука!
Прочь венки, дары царевны,
Упадай, порфира, с плеч!
Здравствуй, жизни повседневной
Грубо кованная речь!
Я хочу изведать тайны
Жизни мудрой и простой.
Все пути необычайны,
Путь труда, как путь иной.
В час, когда устанет тело
И ночлегом будет хлев, –
Мне под кровлей закоптелой
Что приснится за напев?
Что восстанут за вопросы,
Опьянят что за слова,
В час, когда под наши косы
Ляжет влажная трава?
А когда, и в дождь и в холод,
Зазвенит кирка моя,
Буду ль верить, что я молод,
Буду ль знать, что силен я?
7 июля 1901
Знойный день
Белый день, прозрачно-белый,
Золотой, как кружева...
Сосен пламенное тело,
Зноем пьяная трава.
Пробегающие тучи,
Но не смеющие пасть...
Где-то в сердце, с силой жгучей,
Затаившаяся страсть.
Не гляди так, не зови так,
Ласк ненужных не желай.
Пусть пылающий напиток
Перельётся через край.
Ближе вечер... Солнце клонит
Возрастающую тень...
Пусть же в памяти потонет
Золотой и белый день.
1902, Верея
Облака
Облака опять поставили
Паруса свои.
В зыбь небес свой бег направили
Белые ладьи.
Тихо, плавно, без усилия
В даль без берегов
Вышла дружная флотилия
Сказочных пловцов.
И, пленяясь теми сферами,
Смотрим мы с полей,
Как скользят рядами серыми
Кили кораблей.
Hо и нас ведь должен с палубы
Видеть кто-нибудь,
Чьё желанье сознавало бы
Этот водный путь!
21 августа 1903
Век за веком
Взрывают весенние плуги
Корявую кожу земли, –
Чтоб осенью снежные вьюги
Пустынный простор занесли.
Краснеет лукаво гречиха,
Синеет младенческий лён...
И снова всё бело и тихо,
Лишь волки проходят, как сон.
Колеблются нивы от гула,
Их топчет озлобленный бой...
И снова безмолвно Микула
Взрезает им грудь бороздой.
А древние пращуры зорко
Следят за работой сынов,
Ветлой наклоняясь с пригорка,
Туманом вставая с лугов.
И дальше тропой неизбежной,
Сквозь годы и бедствий и смут,
Влечётся суровый, прилежный,
Веками завещанный труд.
Январь 1907
Быть без людей
В лицо мне веет ветер нежащий,
На тучах алый блеск погас,
И вновь, как в верное прибежище,
Вступаю я в вечерный час.
Вот кто-то, с ласковым пристрастием,
Со всех сторон протянет тьму,
И я упьюсь недолгим счастием:
Быть без людей, быть одному!
Май – июнь 1907
В лугах
Задремал пастух понурый
Над унылостью равнин.
Тучи медленны и хмуры,
Преет мята, веет тмин.
Спит пастух и смутно слышит
Жвачку ровную коров,
А над сонным осень дышит
Чарой скошенных лугов.
Спит пастух, но в тихом стаде
Есть другой сторожевой –
В белом дедовском наряде
И с венцом над головой.
Он пришёл от ближней речки,
Где дрожали тростники:
Перед ним встают овечки,
На него глядят быки.
Лошадям он гривы гладит,
Жеребят сбирает в круг
И со злой овчаркой ладит,
Как хозяин и как друг.
Спит пастух, и дышит тмином,
И во сне виденьям рад...
Тихо бродит по долинам
Древний пастырь местных стад.
Август 1907
Городу
Дифирамб
Царя властительно над долом,
Огни вонзая в небосклон,
Ты труб фабричных частоколом
Неумолимо окружён.
Стальной, кирпичный и стеклянный,
Сетями проволок обвит,
Ты – чарователь неустанный,
Ты – неслабеющий магнит.
Драконом, хищным и бескрылым,
Засев, – ты стережёшь года,
А по твоим железным жилам
Струится газ, бежит вода.
Твоя безмерная утроба
Веков добычей не сыта, –
В ней неумолчно ропщет Злоба,
В ней грозно стонет Нищета.
Ты, хитроумный, ты, упрямый,
Дворцы из золота воздвиг,
Поставил праздничные храмы
Для статуй, для картин, для книг;
Но сам скликаешь, непокорный,
На штурм своих дворцов – орду
И шлёшь вождей на митинг чёрный:
Безумье, Гордость и Нужду!
И в ночь, когда в хрустальных залах
Хохочет огненный Разврат
И нежно пенится в бокалах
Мгновений сладострастных яд, –
Ты гнёшь рабов угрюмых спины,
Чтоб, исступлённы и легки,
Ротационные машины
Ковали острые клинки.
Коварный змей, с волшебным взглядом!
В порыве ярости слепой
Ты нож, с своим смертельным ядом,
Сам подымаешь над собой.
1907
Ангел благого молчания
Молитва
Ангел благого молчания,
Властно уста загради
В час, когда силой страдания
Сердце трепещет в груди!
Ангел благого молчания,
Радостным быть помоги
В час, когда шум ликования
К небу возносят враги!
Ангел благого молчания,
Гордость в душе оживи
В час, когда пламя желания
Быстро струится в крови!
Ангел благого молчания,
Смолкнуть устам повели
В час, когда льнёт обаяние
Вечно любимой земли!
Ангел благого молчания,
Душу себе покори
В час, когда брезжит сияние
Долгожеланной зари!
В тихих глубинах сознания
Светят святые огни!
Ангел благого молчания,
Душу от слов охрани!
7 мая 1908
В моей стране
В моей стране – покой осенний,
Дни отлетевших журавлей,
И, словно строгий счёт мгновений,
Проходят облака над ней.
Безмолвно поле, лес безгласен,
Один ручей, как прежде, скор,
Но странно ясен и прекрасен
Омытый холодом простор.
Здесь, где весна, как дева, пела
Над свежей зеленью лугов,
Где после рожь цвела и зрела
В святом предчувствии серпов,
Где ночью жгучие зарницы
Порой влюблённых стерегли,
Где в августе склоняли жницы
Свой стан усталый до земли, –
Теперь торжественность пустыни
Да ветер, бьющий по кустам,
А неба свод, глубоко синий, –
Как купол, увенчавший храм!
Свершила ты свои обеты,
Моя страна! И замкнут круг!
Цветы опали, песни спеты,
И собран хлеб, и скошен луг.
Дыши же радостным покоем
Над миром дорогих могил,
Как прежде ты дышала зноем,
Избытком страсти, буйством сил!
Насыться миром и свободой,
Как раньше делом и борьбой, –
И зимний сон, как всей природой,
Пусть долго властвует тобой!
С лицом и ясным и суровым
Удары снежных вихрей встреть,
Чтоб иль воскреснуть с майским зовом,
Иль в неге сладкой умереть!
8 октября 1909
По меже
Как ясно, как ласково небо!
Как радостно реют стрижи
Вкруг церкви Бориса и Глеба!
По горбику тесной межи
Иду и дышу ароматом
И мяты, и зреющей ржи.
За полем усатым, несжатым,
Косами стучат косари.
День медлит пред ярким закатом...
Душа, насладись и умри!
Все это так странно знакомо,
Как сон, что ласкал до зари.
Итак, я вернулся, я – дома?
Так здравствуй, июльская тишь,
И ты, полевая истома,
Убогость соломенных крыш
И полосы жёлтого хлеба!
Со свистом проносится стриж
Вкруг церкви Бориса и Глеба.
1910, Белкино
На лесной дороге
По дороге встречный странник
В сером рваном армяке,
Кто ты? Может быть, избранник,
Бога ищущий в тоске?
Иль безвестный проходящий,
Раздружившийся с трудом,
Божьим именем просящий
Подаянья под окном?
Иль, тая свои надежды,
Ты безлунной ночи ждёшь,
Под полой простой одежды
Пронося разбойный нож?
Как узнать? Мы оба скроем
Наши мысли и мечты.
Лишь на миг мелькнут обоим
Те ж дорожные кусты,
Лишь на миг увидят двое,
Меж незыблемой листвы,
Те же, дремлющие в зное,
Дали вечной синевы.
Разошлись – и ты далече...
Колеи крутой изгиб...
И уж я забыл о встрече,
Заглядясь на красный гриб.
2–6 августа 1910
На сухой осине серая ворона,
Поле за оврагом, отдалённый лес,
Серый молочайник у крутого склона,
Мухомор на кочке, вздутый, словно бес.
Грустно, нелюдимо, пусто в мире целом,
Колеи дороги поросли травой,
Только слабо в небе, синевато-белом,
Виден дым далёкий, верно, над избой.
Взором утомлённым вижу в отдаленьи
Разноцветный веер недожатых нив,
Где-то есть жилище, где-то есть селенье,
Кто-то здесь, в просторах, уцелел и жив...
Или я чужой здесь, в этой дикой шири...
Одинок, как эта птица на суку,
Говорящий странник в молчаливом мире,
В даль полей принёсший чуждую тоску?..
Июль 1911
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
Ф.Тютчев
Снова, с тайной благодарностью,
Глубоко дышу коварностью
В сердце льющейся весны,
Счастье тихое предчувствую
И живой душой сопутствую
Птицам в далях вышины.
Снова будут сны и радости!
Разольются в поле сладости
Красных кашек, свежих трав.
Слух занежу в вешней прелести,
В шуме мошек, в лёгком шелесте
Вновь проснувшихся дубрав.
Снова ночи обнажённые
Заглядятся в воды сонные,
Чтоб зардеться на заре.
Тучка тонкая привесится
К золотому рогу месяца,
Будет таять в серебре.
Эти веянья и таянья,
Эти млеянья и чаянья,
Этот милый майский шум, –
Увлекая к беспредельности,
Возвращают тайну цельности
Снов и мира, слов и дум...
1911
Близ моря
Засыпать под ропот моря,
Просыпаться с шумом сосен,
Жить, храня веселье горя,
Помня радость прошлых вёсен;
В созерцанье одиноком
Наблюдать лесные тени,
Вечно с мыслью о далёком,
Вечно в мареве видений.
Было счастье, счастье было,
Горе было, есть и будет...
Море с вечно новой силой
В берег биться не забудет.
Не забудут сосны шумом
Отвечать на ветер с моря
И мечты валам угрюмым
Откликаться, бору вторя.
Хорошо о прошлом мыслить,
Сладко плакать в настоящем…
Тёмной хвои не исчислить
В тихом сумраке шумящем.
Хорошо над серым морем,
Хорошо в бору суровом,
С прежним счастьем, с вечным горем,
С тихим горем, вечно новым!
Июль 1911, Майоренгоф
«Слово, как таковое»
В час, когда футуристы мне о значении «слова,
Как такового» твердят, что говорить мне в ответ?
Милые мальчики, вы от меня узнали об этом...
Что же! Разумную речь можно послушать и вновь.
1913
Круги на воде
От камня, брошенного в воду,
Далёко ширятся круги.
Народ передаёт народу
Проклятый лозунг: «Мы – враги!»
Племён враждующих не числи:
Круги бегут, им нет числа:
В лазурной Марне, в жёлтой Висле
Влачатся чуждые тела;
В святых просторах Палестины
Уже звучат шаги войны;
В Анголе девственной – долины
Её стопой потрясены;
Безлюдные утёсы Чили
Оглашены глухой пальбой,
И воды Пе-че-ли*) покрыли
Флот, не отважившийся в бой.
Везде – вражда! Где райской птицы
Воздушный зыблется полёт,
Где в джунглях страшен стон тигрицы,
Где землю давит бегемот!
В чудесных, баснословных странах
Визг пуль и пушек ровный рёв,
Повязки белые на ранах
И пятна красные крестов!
Внимая дальнему удару,
Встают народы, как враги,
И по всему земному шару
Бегут и ширятся круги!
2 декабря 1914, Варшава
Когда смотрю в декабрьский сумрак ночи,
Всё кажется – под дальний гул пальбы
Дрожит земля до самых средоточий
И падают огромные столбы.
Всё кажется под страшный ропот боя,
Что старый мир разрушиться готов.
Не волны ли, неукротимо воя,
Ломают стены древних берегов?
Не жаль сознанью новой Атлантиды!
Пусть покрывает ясность глубины
Всю ложь веков, предвечные обиды
И тщетные, неявленные сны!
Пусть новый мир встаёт из бездн безвестных,
Не знающий, что в прошлом были мы:
О нём мечтаю в свете звёзд небесных,
Под гул пальбы смотря в провалы тьмы!
12 декабря 1914, Варшава
Эллису
Писатель-поезд скорый, Эллис,
Еженедельно сходит с рельс.
Им руган я немилосердно,
Потом хвалим усердно им,
А после – руган был усердно
И милосердно был хвалим...
Экспресс-писатель, бравый Эллис,
Немилосердно сходит с рельс.
1916
К. Д. Б[альмонту]
Будем как солнце! И диск восходящий
Брызнул лучами на весь горизонт...
Вечер настал. И сквозь дождь моросящий
Тусклым пятном догорает Бальмонт.
1916
Тридцатый месяц
Тридцатый месяц в нашем мире
Война взметает алый прах,
И кони чёрные валькирий
Бессменно мчатся в облаках!
Тридцатый месяц Смерть и Голод,
Бродя, стучат у всех дверей:
Клеймят, кто стар, клеймят, кто молод,
Детей в объятьях матерей!
Тридцатый месяц бог Европы,
Свободный Труд – порабощён:
Он роет для войны окопы,
Для Смерти льёт снаряды он!
Призывы светлые забыты
Первоначальных дней борьбы,
В лесах грызутся троглодиты
Под барабан и зов трубы!
Достались в жертву суесловью
Мечты порабощённых стран:
Тот опьянел бездонной кровью,
Тот золотом безмерным пьян...
Борьба за право стала бойней;
Унижен, Идеал поник...
И всё нелепей, всё нестройней
Крик о победе, дикий крик!
А Некто тёмный, Некто властный,
Событий нити ухватив,
С улыбкой дьявольски-бесстрастной
Длит обескрыленный порыв.
О горе! Будет! будет! будет!
Мы хаос развязали. Кто ж
Решеньем роковым рассудит
Весь этот ужас, эту ложь?
Пора отвергнуть призрак мнимый,
Понять, что подменили цель...
О, счастье – под напев любимый
Родную зыблить колыбель!
Январь 1917
Снежная Россия
За полем снежным – поле снежное,
Безмерно-белые луга;
Везде – молчанье неизбежное,
Снега, снега, снега, снега…
Деревни кое-где расставлены,
Как пятна в безднах белизны:
Дома сугробами задавлены,
Плетни под снегом не видны.
Леса вдали чернеют голые, –
Ветвей запутанная сеть.
Лишь ветер песни невесёлые
В них, иней вея, смеет петь.
Змеится путь, в снегах затерянный:
По белизне – две борозды...
Лошадка рысью неуверенной
Новит чуть зримые следы.
Но скрылись санки – словно белая
Их поглотила пустота;
И вновь равнина опустелая
Нема, беззвучна и чиста.
И лишь вороны стаей бдительной
Порой над пустотой кружат,
Да вечером, в тиши томительной,
Горит оранжевый закат.
Огни лимонно-апельсиннные
На небе бледно-голубом
Дрожат... Но быстро тени длинные
Закутывают всё кругом.
1917
Товарищам интеллигентам
Инвектива
Ещё недавно всего охотней
Вы к новым сказкам клонили лица:
Уэллс, Джек Лондон, Леру и сотни
Других плели вам небылицы.
И вы дрожали, и вы внимали
С испугом радостным, как дети,
Когда пред вами вскрывались дали
Земле назначенных столетий.
Вам были любы – трагизм и гибель
Иль ужас нового потопа,
И вы гадали: в огне ль, на дыбе ль
Погибнет старая Европа.
И вот свершилось. Рок принял грёзы,
Вновь показал свою превратность:
Из круга жизни, из мира прозы
Мы вброшены в невероятность!
Нам слышны громы: то – вековые
Устои рушатся в провалы;
Над снежной ширью былой России
Рассвет сияет небывалый.
В обломках троны; над жалкой грудой
Народы видят надпись «бренность».
И в новых ликах живой причудой
Пред нами реет современность.
То, что мелькало во сне далёком,
Воплощено в дыму и в гуле...
Что ж вы коситесь неверным оком
В лесу испуганной косули?
Что ж не спешите вы в вихрь событий –
Упиться бурей, грозно-странной?
И что ж в былое с тоской глядите,
Как в некий край обетованный?
Иль вам, фантастам, иль вам, эстетам,
Мечта была мила как дальность?
И только в книгах да в лад с поэтом
Любили вы оригинальность?
Февраль – март 1919
В.Я.Брюсов
Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1988.
Стихи. М.: Современник, 1972.
Русская эпиграмма (XVIII – начало XX века). Библиотека поэта, большая серия. Советский писатель, Ленинградское отделение, 1988.
