Превращение пастуха в реку
и происхождение болота

Кларису зря с высоких гор,
Алцип близ чистых вод, в долине,
И зря её несклонный взор,
Пенял за то своей судьбине,
Что каждый день Кларису зрит
И каждый день в тоске страдает;
Что пленный дух она томит,
Приятных дней его лишает.
Клариса каждый день в водах
Приходит мыться обычайно;
И каждый день Алцип в кустах
Прельщается Кларисой тайно.
Не смеет к строгой подступить,
Не смеет ей в любви открыться,
Чтоб гнев любовью не купить
И всей надежды не лишиться.
Любовью робкою смущён,
Богов он просит неотступно,
Чтоб был он в реку превращён,
Надеясь быть с любезной купно,
Когда Клариса к тем водам
Придёт нагая обмываться,
Ко всем он будет красотам
Своей любезной прикасаться.
Богов он втуне упросил,
Его надежда обманула:
Когда Алцип рекою был,
Клариса в оной утонула.
Алцип сто раз судьбину клял,
Что ею так наказан грозно;
И втуне смерти он желал:
Сие желанье было поздно,
Водам не можно умирать;
Лишь только, без своей любимой,
В тоске осталось иссыхать
И в горести неутолимой,
Где прежде лил прозрачный ток,
На месте том болото ныне;
Мутится там всегда песок,
И шум ключей умолк в пустыне.
Но если в берег бьёт волной,
То кажется, что бьёт со вздохом;
Брега, как будто сединой,
Покрылись тамо белым мохом.
Уединяясь от людей,
Места там стали непроходны;
И кажут будто слёз ручей,
Где видятся теченья водны.

Не позднее 1760


Эпистола

«Сын! начинаешь ты, мне кажется, мотать,
И хочешь своего отца ты разорять:
Сокровище моё, что для тебя копится,
Ты хочешь расточить – ты думаешь учиться;
Учителям платить за то ты хочешь, мот,
И книги покупать. Какой, скажи, в том плод,
Что будешь ты болтать со всеми по-французски?
Дед больше твой не знал, как только что по-русски,
И с нуждою слагал в часовнике он склад, –
А не по-нашему с тобою был богат».
Сия то речь была отца скупого к сыну,
Что, видим мы теперь, схож больше на скотину,
Чем на таких людей, что, в детстве изучась
Старанием отцов, богатство чтут за грязь,
Коль то везде нажить разумному нетрудно.
Бесспорно: хоть иной глупец живёт не скудно
И гасами^*) на нём укладен весь кафтан,
Но с блеском золота сугубо он болван.
Другой таким отцом воспитан из младенства,
Достиг до самого он глупых совершенства;
Богатством ослеплён, того всечасно ждёт:
Когда достанется? когда отец умрёт?
В его тогда руках отцовско будет злато;
Таким же дураком он будет жить богато;
В веселье он тогда свой век, и без наук,
С такими, как и сам, препроведёт без скук,
Ученья ересь чтоб в дому его не пахла:
От старости его уж матушка одряхла;
Чтоб сын его, а ей чтоб внучек дорогой
Тем древности её не тронул бы покой.
Когда ж над нею смерть свою покажет силу,
То придет он тогда на бабкину могилу,
Заплачет и её там будет поминать,
Случалось вживе как при ней ему гулять.
Вот плод какой детей худого воспитанья!
О вы! которые толь подлого желанья,
Чтоб дети в глупости век ваши провели,
Такой ли плод должны иметь мы на земли,
Чтоб только собирать учились деньги дети?
Не то старанье мы об них должны имети,
Но чтоб открыть им то, чем бог нас одарил.
Премудрость он свою чрез разум в нас явил;
Но разум сей снискать не можем без ученья;
Не ищет кто его, достоин сожаленья.

Не позднее 1760


Басня

Казалось глупому ослу там не довольно
Кормиться на лугу, хозяин где гонял.
То было у реки: осёл не пожелал
Есть каждый день одно, и поплыл самовольно
На тот чрез воду край, – казалась там трава
Приятнее ему. Хозяин с криком стонет,
           В реке осёл что тонет.
     Но втуне были те слова,
     Осёл тогда был на средине,
                           Река
                      Была топка,
Не смогши дале плыть, увяз там в тине.
     Осёл и корму был не рад:
              Пришло ему там тошно,
              Что ни вперёд ни взад
              Поплыть ему не можно.
              Он сам тому виною,
     Что в тине должен умирать.
Не удалось ему насытиться травою,
     Ни кожи мужику с него содрать.
     Познай моих, читатель, силу слов.
Великие стада найдёшь таких ослов,
              Противясь что судьбине,
Излишнего хотят, своим несыты всем;
     Но вовсе погибают тем,
              Осёл как глупый в тине.

Не позднее 1761


Бедами смертными объят,
Я в бездне ада утопаю;
Ещё взвожу ослабший взгляд,
Ещё на небо я взираю.
Твой суд, о боже, прав и свят.
Тебя я в помощь призываю:
Воззри, как грудь мою теснят
Беды, в которых я страдаю.
Прости, творец, сию вину,
Что день рождения кляну,
Когда от мук ослабеваю.
Ты сердца видишь глубину:
Хоть в адских пропастях тону,
Но от тебя спасенья чаю.

Не позднее 1761


Скупой
Притча

Какую пользу тот в сокровищах имеет,
Кто в землю прячет их и ими не владеет?
       Живёт в провинции скупяк,
       И хочет вечно жить дурак,
       Затем, что предки жили так.
       По дедовскому он примеру
       И по старинному манеру,
                 Имеет к деньгам веру,
       Не бреет никогда усов,
                 Не курчит волосов:
У прадеда его они бывали прямы,
Который прятывал всегда богатства в ямы.
Таков был дедушка, отец и сын таков.
Когда он при конце, впоследки, рот разинул,
       Едва успел сказать жене,
       Что деньги он в земле покинул,
       В саду, в такой-то стороне;
Но чтоб не трогать их, – он умер с тем заветом;
Жена, не тронув их, простилась после с светом.
       Вступил в наследство внук,
Но деньги те ещё людских не знали рук,
По завещанью он зарыл их в землю ниже,
Как будто для того, чтоб были к чёрту ближе.

Не позднее 1761


О ты, земли и неба царь!
Ты смертным тишину приносишь,
Доколе злобы не подкосишь,
От коей мучится вся тварь?
Доколе стрел на тех не бросишь,
Которы твой сквернят олтарь?
Ты молнии в деснице носишь, –
Ты в злых перунами ударь.
Пусть их советы сокрушатся
И чаемых утех лишатся,
Не зря погибели других;
А правые твой суд узнают,
Когда злодеи восстенают
И ветер прах развеет их.

Не позднее 1761


Эклога

Уже осенние морозы гонят лето,
И поле, зеленью приятною одето,
Теряет прежний вид, теряет все красы;
Проходят радости, проходят те часы,
В которы пастухи средь рощи обитали.
Уже стада ходить на паству перестали,
И миновалася приятность прежних дней,
Когда предвозвещал Аврору соловей,
На зыблющихся пел сучках и утешался,
И голос одного по рощам раздавался.
Не летний дождь идёт, и не из прежних туч;
Светило с высоты пускает слабый луч.
Холодный дует ветр, зефир уже не веет;
Летит с деревьев лист, и вянет и желтеет.
Вчера овец погнав, уже в последний раз
Кларису я узрел, о, час, приятный час!
Но лето кончилось и паству пресекает,
И вместе с ним моя свобода утекает.
Клариса день один со мной овец пасла,
Но навсегда мою свободу унесла.
Я чувствую в себе; но что? и сам не знаю;
Кларису я любить сердечно начинаю.
Что думать ни начну, я думаю об ней,
Нейдёт Клариса вон из памяти моей.
Люблю, и видеть я хочу её всечасно:
Расстаться с нею мне... и мыслить то ужасно.
Нельзя изобразить, что я без ней терплю,
Как только, что её сердечно я люблю.
Приятно чувствовать, и мыслить то приятно;
Ах! если б ей любви желанье было внятно!
Приятней и того мне с нею говорить.
Увидя раз её, не можно позабыть.
Пойду за нею вслед, она живёт у речки,
Скажу, что наши там смешалися овечки,
Что в стаде двух иль трёх своих не нахожу,
А между тем я ей и более скажу;
И, может быть, найдём другие мы причины,
Чтоб видеться всегда с Кларисой без скотины.

Не позднее 1761


Эпиграммы

I
Кто никогда души спокойства не имеет,
То думает: для всех на свете счастье ложно.
Однако лишь ему найти его не можно,
Затем что он сносить напасти не умеет.

II
Хоть истинного здесь на свете счастья нет,
Но есть такое в нём, что нам приятен свет,
И для чего-нибудь нам сносно в жизни бедство.
Конечно, делает любовь сие нам средство.

III
Несчастье для него, тот думает, несносно.
К нему ещё оно и не бывало косно.
Но кто бывал в беде, тот ведает давно,
Что скорбь проходит так, как счастие, равно.

Не позднее 1761


Ода из Анакреонта XIV

Уже сие непреборимо:
Люблю, что должно быть любимо.
Давно ли мне вещал Эрот,
Давно ль советовал о этом,
Когда я был совсем не тот
И был не тронут сим советом?
Упрямца видя пред собой
И зря мои поступки смелы,
Он взял тогда свой лук и стрелы
И вызывал меня на бой.

Я так же был напротив злобен
И Ахиллесу был подобен.
С копьём и в латах со щитом,
Казалось мне: чтобы сражаться,
Со оным маленьким божком,
Ненужно боле воружаться.
Он стрелу первую пустил,
Но я от оной уклонился;
Стреляя, тщетно стрел лишился,
И сердца мне не прострелил.

Он яростью кипел презлою.
И, бросясь сам ко мне стрелою,
Грудь слабую мою пронзил.
Моё, ах! сердце ощущает,
Что нет к сопротивленью сил;
Копьё меня не защищает,
И всуе щит имею сей, –
Эроту оный не препона.
К чему снаружи оборона,
Когда уже внутри злодей?

Не позднее 17б1


Стихи, трояко сочинённые на одни заданные рифмы

I
Что есть всему творец, сомненья не имею:
       Мне сердце говорит о нём;
Но инако любить я бога не умею,
       Как только в ближнем лишь моём.

II
Не мучусь, если я богатства не имею,
       Хоть должен я пещись о нём;
Коль милою любим, спокойным быть умею
       В посреднем житии моём.

Ill
Влюбяся я в тебя, спокойства не имею,
И, потеряв покой, хотя грущу о нём;
Но возвратить его, Клариса, не умею,
Приятность находя в мучении моём.

Не позднее 1762


Страх любви

            О сильный бог любви!
Желал бы я, чтоб ты сказал моей прекрасной,
Какой безмерный жар я чувствую в крови,
И чтоб ты мне помог в моей любви несчастной;
Но трепещу, её представя красоты,
Чтоб мой поверенный, мне к горшему несчастью,
Не воспылал, как я, подобною к ней страстью:
Ты скажешь, что не я люблю, а любишь ты.

Не позднее 1763


Ода в честь красоте

Краса нас счастия на самый верх возносит,
И сами боги чтят в созданье красоту.
О жизнь! когда ты сон, продли сию мечту,
Продлись, о сладкий сон, пока нас смерть не скосит,
И насладиться дай приятностьми её,
Пока не обратит их смерть в небытиё.

Иль только понимать свои несчастья ясно
Всесильны небеса нас в свет произвели,
И утешенья нет для смертных на земли?
Престанем размышлять о том, что нам ужасно,
Изыщем способы ко облегченью бед,
Оставим по себе мы сладкой жизни след.

Когда мы целый век не можем наслаждаться,
Потщимся хоть продлить приятность сих минут,
Без возвращения которы протекут,
И чтоб раскаяньем впоследок не терзаться,
Пусть наших радостей кратчайшие часы
Составят сладку жизнь, пока цветут красы.

Не позднее 1763


Другая ода,
с теми же рифмами, против красоты

Тщетно свет всегда возносит,
Тщетно славит красоту:
В ней мы видим лишь мечту;
Смерть иль старость ону скосит,
Время прелести её
Обратит в небытиё.

Если мы рассмотрим ясно,
Что красы произвели,
Узрим брани на земли
И отмщение ужасно;
Узрим тысячи там бед,
Где мы их увидим след.

Тщетно чаем наслаждаться
Лестным ядом сих минут,
Кои скоро протекут
И принудят нас терзаться
В долгие потом часы
Исчезающей красы.

Не позднее 17б3


Вкус возраста

Игрушки свойственны во время первых лет,
И свойственно любить, когда любить прилично,
А умными тогда бываем мы обычно,
Как свет оставит нас и мы оставим свет.

Не позднее 1763


Умеренность

              Доволен жизнью я моею,
А утверждает в ней моё блаженство то:
              Когда чего я не имею,
              Я то считаю за ничто,

Не позднее 1763


На самохвальство

Разумные дела себе ты ставишь в смех
И говоришь, что ты умнее в свете многих;
Не спорю я c тобой: умнее ты и всех,
Да только не людей, а всех четвероногих.

Не позднее 1763


На злоречие

            Хоть я бранён везде тобою,
            А ты хвалён повсюду мною,
Имеем оба мы несчастьем общим то:
Ни в первом, ни в другом не верит нам никто.

Не позднее 1763


Песня

Пятнадцать мне минуло лет,
Пора теперь мне видеть свет:
В деревне все мои подружки
Разумны стали друг от дружки;
Пора теперь мне видеть свет. (2 раза)

Пригожей все меня зовут:
Мне надобно подумать тут,
Как должно в поле обходиться,
Когда пастух придёт любиться;
Мне надобно подумать тут. (2 раза)

Он скажет: я тебя люблю,
Любовь и я ему явлю,
И те ж ему скажу три слова,
В том нет урона никакова;
Любовь и я ему явлю. (2 раза)

Мне случай этот вовсе нов,
Не знаю я любовных слов;
Попросит он любви задаток, –
Что дать? не знаю я ухваток;
Не знаю я любовных слов. (2 раза)

Дала б ему я посох свой, –
Мне посох надобен самой;
И, чтоб зверей остерегаться,
С собачкой мне нельзя расстаться;
Мне посох надобен самой. (2 раза)

В пустой и скучной стороне
Свирелки также нужны мне;
Овечку дать ему я рада,
Когда бы не считали стада;
Свирелки также нужны мне. (2 раза)

Я помню, как была мала,
Пастушка поцелуй дала;
Неужли пастуху в награду,
За прежнюю ему досаду,
Пастушка поцелуй дала? (2 раза)

Какая прибыль от того,
Я в том не вижу ничего:
Не станет верить он обману,
Когда любить его не стану;
Я в том не вижу ничего. (2 раза)

Любовь, владычица сердец,
Как быть, научит наконец:
Любовь своей наградой платит
И даром стрел своих не тратит;
Как быть, научит наконец. (2 раза)

Пастушка говорит тогда:
Пускай пастух придёт сюда;
Чтоб не было убытка стаду,
Я сердце дам ему в награду;
Пускай пастух придёт сюда. (2 раза)

Не позднее 1773


Стихи к деньгам

Божественный металл, красящий истуканов,
Животворящая душа пустых карманов,
Подпора стариков, утеха молодых,
Награда добрых дел, нередко и худых,
Предмет воюющих, покой живущих мирно,
И досажденье тех, у коих брюхо жирно.
Здоровья, бодрости и силы подкрепитель,
Сподручник счастия, свободы искупитель,
Магнит торгующих и бог ростовщиков,
Разумных добрый вождь и гибель дураков,
О деньги, к вам стихи писать предпринимаю,
Но, муза, не тебя я в помощь призываю,
Ты так же, как и я, карманами бедна,
И нагота твоя в картинах нам видна;
Велика ты душой и разумом богата,
Правдива и честна, и в песнях торовата;
Твоею лирою пленяюсь часто я,
Но участь скудная известна мне твоя.
Отец стихов Гомер, твою приявши лиру,
В наследство славу лишь свою оставил миру.
Анакреона ты подобно возбуждала,
И щедро ты его стихами награждала,
В весельях ел и пил, и жил Анакреон,
Но что оставил нам? Одних лишь песней звон.
Овидий, коего ты нежностью снабдила,
Овидий, коего пером любовь водила,
Кто сладким, наконец, творением своим
Пленил толико всех, колико древний Рим,
Овидий, коего стихи Кларисе любы.
В холодном Севере скончал свой век без шубы.
Другой чрез много лет, писав приятный вздор,
По смерти, как Гомер, в народах сделал спор:
Потомки разные доказывать трудились,
Что с сим писателем в одной земле родились;
Высоко ставили себе такую честь,
Коль город, где возмог пиита произвесть,
Но о стяжательном никто не спорил праве
Того, которого завидовали славе.
Хоть слава шумная имеет много уст,
Но слава, как и я, карман имеет пуст,
Летая налегке в подсолнечной с трубою.
Металлов не берёт богиня та с собою.
Везде о всех и всем все вести говоря,
Нагая носится чрез горы и моря.
О деньги, нет у вас ушей, ни глаз, ни гласа,
Но чувства вам не раз давал певец Парнаса,
Я прежни приведу на память чудеса:
Когда Орфей играл, плясали древеса,
И камни, что поля неплодным удручали,
От песней двигались и чувство получали.
Преобращалася тогда земля в металл,
Курс денег с той поры известен в мире стал;
Тогда произвелась ходячая монета
И стала колесом вертящегося света.
Движенье новое земной воспринял шар,
За деньги всякий всем даваться стал товар;
Тогда осыпалась земля сребром и златом,
Богатый без родства богатому стал братом;
Не то ли век златой, известный нам в стихах,
Который и поднесь хранится в кошельках?
И некто написал, что стали человеки
В железных сундуках хранить златые веки.

Не позднее 1783


Журавли и комар

                   В пути под облаками
                   Летели Журавли;
                   Внизу, вблизи земли,
Своим путём летит Комар над муравами.
                   «Комар, Комар летит,
                   Комар, Комар жужжит,
                   Как будто равен с нами!» –
                   Вскричали Журавли.
Но что Комар в ответ жужжит над муравами!
                   «Мой путь вблизи земли,
                   Ваш путь под небесами;
Летаю и жужжу не для досады вам,
Не трогайте меня своими вы носами;
А мой комарий нос не вреден Журавлям».

Не позднее 1783


Лев и ребята

Ребята на лугу играли,
        Шары себе катали.
        Пришёл к игрушкам Лев,
        Пришёл, и тут же сев,
        Здорово им, как братам,
        Он, лапу приподняв,
        Вещает так ребятам:
«Давай катать шары; кто выиграет, тот прав».
Ребята Льву в ответ: «Мы свой храним устав.
Мы лапу львиную высоко почитаем,
Но родом, из веков, со Львами не играем».

Не позднее 1783


Станс к Михаилу Матвеевичу Хераскову

Творец прехвальной «Россиады»,
Любитель и любимец муз,
Твой глас, под скипетром Паллады,
Удобен множить их союз.

На лире ли когда бряцаешь
Екатеринины дела,
Сердца ты сладко проницаешь,
Святится праведна хвала.

Желаешь ли ты править нравы –
Перо твоё являет нам
Священны Нумины уставы^*)
За дар счастливым временам.

Пильпаи^*) , Федры^*) , Лафонтены
Тебе могли бы подражать.
Во храм ли вступишь Мельпомены,
Ты можешь страсти возбуждать.

Пастушьи ль игры, или смехи,
Иль сельску славишь простоту –
Являешь новы в ней утехи,
Поя природы красоту.

Гнушаяся ль когда пороком,
Желаешь добродетель петь –
Твой ум, в течении широком,
Нигде не может укоснеть.

Твоим пленяясь стихотворством
И петь тобою ободрён,
К совету твоему упорством
Мой разум не был отягчён.

Привержен к музе справедливой,
Я чувствовал во времена,
Что стыдно быть бесплодной нивой,
Где пали добры семена.

Но лишь к Парнасу приближаюсь,
Страшусь пиитов я суда;
И в песнях скоро утомляюсь,
И тщетного бегу труда.

Коль судишь ты меня нестрого,
Воспримешь ревность вместо дел;
Хоть петь тебя не мог я много,
Но чувствовал, когда я пел.

Не позднее 1784


Приятность простой жизни

              Трудящийся судья!
Устав от должностей заботливого чина,
Приди покоиться в гостях у селянина,
Где мирны дни ведёт счастливая семья;
              А чтоб такое диво
Не возмогло тебе представиться за лживо,
Спроси у всей семьи спокойных дней секрет,
              И вот тебе в ответ:
«Во время нашего досуга
         Не затрудняем мы друг друга
              Делами свыше нас;
Хоть дел других не охуждаем,
              А только рассуждаем,
Как лучше сделать нам на круглый год запас,
              К простому вся дни пиру.
Кто хочет ссориться, того склоняем к миру,
         Дая рассудку полну мочь;
         От споров мы отходим прочь,
         Коварных нас оставить просим,
         И жалоб в люди не приносим,
         Себя не ставим во святых:
Имеем слабости, имеем недостатки,
         Об них болтаем без украдки,
              Не трогая чужих.
Своих, меж шуток, мы без желчи критикуем,
Не мысля зла другим, как лучше жить толкуем.
         Бежим ловящих нас похвал;
И если иногда, подчас, из доброй воли,
Придёт Фортуна к нам откушать хлеба-соли,
         Мы рады тем, чем бог послал».

Не позднее 1784


Письмо поселянина к военачальнику

Мой друг! не удивись, что в пахотной работе,
Без светских пышностей, без славы, без чинов,
Питая свой живот в смирении и в поте,
И несколько минут покоясь от трудов,
По неким чувствиям и некакой охоте,
Отважился писать я несколько стихов.
Не удивись, когда в усталости над плугом,
Не зная, как тебя назвать и отличать,
В мужицкой простоте зову тебя я другом,
Чтоб трудным вымыслом тебя не величать.
Мой друг! я ведаю, хоть носишь платье цветно,
Хоть золотом обшит от головы до ног,
Хоть счастие твоё другим всегда приметно,
Ты редко с лаврами покоиться возмог.
И может быть, что я, в миру с моим соседом,
Большею частию трудяся для себя,
Спокоен спать ложась, доволен за обедом,
Почасту нахожусь счастливее тебя;
В сей участи меня никто не обижает;
И зависть самая молчит, узря мой труд;
Никто меня, мой друг, никто не унижает,
По воле ль дань плачу или с меня берут,
Всегда моя рука другого снабдевает,
И люди обо мне напрасного не врут.
Я дал оброк и всё, и подать государю,
Я дал и рекрута и к рекруту коня;
И в доме я теперь покойно репу парю,
Хоть знаю, что ещё попросят от меня.
Ты знаешь, что мой сын в войне два года служит
И ходит, говорят, с простреленной ногой;
Однако с турками воюет и не тужит,
Пока безногого не пошлют на покой.
Солдатски хлопоты, оброк и подать вдвое
Не разоряют нас при добрых головах;
Кони и рекруты – то дело нажитое,
Удалые у нас ребята есть в домах.
Готовы мы служить за правду и за веру,
И, буде нужно, то готовы умереть.
Ты, друг мой, служишь сам по нашему примеру,
Случается и всем грудьми рожон переть,
Иным пришло в живот, иным досталось в руку
У Марки сватьина отшибли ногу прочь,
Гараськиным зятьям, племяннику и внуку
Стесали головы, зашедши сзади в ночь.
И сам ты близко был, как шли на нас татары,
И сам ты жар терпел от ядер и от пуль;
И если б не имел фузей^*) запасной пары,
Подчас отведал бы и сам свинцовых дуль.
Солдатам страха нет и нет о том печали,
Что турков к ним идёт великое число.
От смерти не бежим, от драки не устали, –
Такое, брат, у всех военно ремесло.
Да только я скажу одно тебе по дружбе,
Коли смышлять о том тебе досуга нет:
Мой ум не помрачён заботами на службе;
Я, сидя на печи, спокойней вижу свет,
Смышляю иногда, что много ты потеешь,
Но нет тебе, мой друг, покоя никогда;
Ты грамоте горазд и дело разумеешь,
Почто ж о мире ты не пишешь никуда?
Не всё-то дракою, не всё творится боем:
Имеешь разум ты, и слово, и язык;
Не всё-то города берутся крепким строем,
Не всё-то меж людьми по силе ты велик.
Почто не пишешь ты к турецкому султану
Примерно так, мой друг, как я к тебе пишу?
Подмогою тебе вперёд служить я стану
И здравия тебе у господа прошу.

1789(?)


И.Ф.Богданович.
Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1957.