А.А.Кочубинский <Об Осипе Максимовиче Бодянском>       <...> Своей невзрачной фигурой, чтобы не сказать более, он запечатлевался в памяти при первом же виде. Фигура эта дозволила одному товарищу-профессору, отличавшемуся колкостью речи, посвятить Бодянскому недобрый экспромт:   Воззри на зверя-бегемота, На дальний типографский двор: Глаголица – его охота, И по-древлянски он остёр.       Действительно, небольшого роста, сутуловатый, с огромной головой на толстой и короткой шее, с испорченными болезнью, врозь глядящими глазами, с прямыми «гетманскими» усами, и все это на коротких ногах без пальцев, Бодянский был некрасив, а походкой своей, пожалуй, напоминал и упомянутого зверя. Но эта некрасивая оболочка вмещала в себя высокий дух, который носителя своего возвышал над уровнем, не дозволял ему входить в соглашение. Упрямо-точный до смешного (известен рассказ о Бодянском, как он нового арендатора университетской типографии впустил в помещение не раньше, как с боем двенадцати часов 31 декабря – он встал тогда с единого оставленного им кресла и освободил – теперь навсегда – «типографский двор»), твердый в своих решениях и в то же время приветливый, с отменно добрым, мягким сердцем, Осип Максимович сторонился всего, что заключало в себе хоть малейший намек на низость, холопство, или грязный практицизм, и даже в самые трудные, критические минуты своей жизни был всегда одним, до самозабвения. [Кочубинский 1887, с. 506–507]