Заброшенный дом

Заброшенный дом.
Кустарник колючий, но редкий.
Грущу о былом:
«Ах, где вы – любезные предки?»

Из каменных трещин торчат
проросшие мхи, как полипы.
Дуплистые липы
над домом шумят.

И лист за листом,
тоскуя о неге вчерашней,
кружится под тусклым окном
разрушенной башни.

Как стёрся изогнутый серп
средь нежно белеющих лилий –
облупленный герб
дворянских фамилий.

Былое, как дым...
И жалко.
Охрипшая галка
глумится над горем моим.

Посмотришь в окно –
часы из фарфора с китайцем.
В углу полотно
с углём нарисованным зайцем.

Старинная мебель в пыли,
да люстры в чехлах, да гардины...
И вдаль отойдёшь... А вдали –
равнины, равнины.

Среди многовёрстных равнин
скирды золотистого хлеба.
И небо...
Один.

Внимаешь с тоской,
обвеянный жизнию давней,
как шепчется ветер с листвой,
как хлопает сорванной ставней.

Июнь 1903, Серебряный Колодезь


Солнце

                 Автору «Будем как Солнце»

Солнцем сердце зажжено.
Солнце – к вечному стремительность.
Солнце – вечное окно
в золотую ослепительность.

Роза в золоте кудрей.
Роза нежно колыхается.
В розах золото лучей
красным жаром разливается.

В сердце бедном много зла
сожжено и перемолото.
Наши души – зеркала,
отражающие золото.

1903, Серебряный Колодезь


Предчувствие

Паренёк плетётся в волость
На исходе дня.
На лице его весёлость.
Перед ним – поля.

Он надвинул разудало
Шапку набекрень,
На дорогу тень упала: –
Встал корявый пень.

Паренёк, сверни с дороги, –
Паренёк, сверни!
Ближе чёрные отроги,
Буераки, пни.

Где-то там тоскливый чибис
Пролетает в высь.
Миловались вы, любились
С девкою надысь –

В колокольчиках, в лиловых,
Грудь к груди прижав,
Средь медвяных, средь медовых,
Средь шелковых трав.

Что ж ты вдруг поник тоскливо,
Будто чуя смерть?
Одиноко плещет ива
В голубую твердь.

Вечер ближе. Солнце ниже.
В облаках – огни.
Паренёк, сверни – сверни же,
Паренёк, сверни!

1908, Суйда


Шоссе

                    Д. В. Философову

За мною грохочущий город
На склоне палящего дня.
Уж ветер в расстёгнутый ворот
Прохладой целует меня.

В пространство бежит – убегает
Далёкая лента шоссе.
Лишь перепел серый мелькает,
Взлетая, ныряя в овсе.

Рассыпались по полю галки.
В деревне блеснул огонёк.
Иду. За плечами на палке
Дорожный висит узелок.

Слагаются тёмные тени
В узоры промчавшихся дней.
Сижу. Обнимаю колени
На груде дорожных камней.

Сплетается сумрак крылатый
В одно роковое кольцо.
Уставился столб полосатый
Мне цифрой упорной в лицо.

Август 1904, Ефремов


Мой друг

Уж с год таскается за мной
Повсюду марбургский философ^*).
Мой ум он топит в мгле ночной
Метафизических вопросов.

Когда над восковым челом
Волос каштановая грива
Волнуется под ветерком,
Взъерошивши её игриво,

На робкий роковой вопрос
Ответствует философ этот,
Почёсывая бледный нос,
Что истина, что правда... – метод.

Средь молодых, весенних чащ,
Омытый предвечерним светом,
Он, кутаясь в свой чёрный плащ,
Шагает тёмным силуэтом;

Тряхнёт плащом, как нетопырь,
Взмахнувший чёрными крылами...
Новодевичий монастырь
Блистает ясными крестами –

Здесь мы встречаемся... Сидим
На лавочке, вперивши взоры
В полей зазеленевший дым,
Глядим на Воробьёвы горы.

«Жизнь, – шепчет он, остановясь
Средь зеленеющих могилок, –
Метафизическая связь
Трансцендентальных предпосылок.

Рассеется она, как дым:
Она не жизнь, а тень суждений...»
И клонится лицом своим
В лиловые кусты сирени.

Пред взором неживым меня
Охватывает трепет жуткий.
И бьются на венках, звеня,
Фарфоровые незабудки.

Как будто из зелёных трав
Покойники, восстав крестами,
Кресты, как руки, ввысь подъяв,
Моргают жёлтыми очами.

1908


Война

Разорвалось затишье грозовое...
Взлетает ввысь громовый вопль племён.
Закручено всё близкое, родное,
Как столб песков в дали иных времён.

А – я, а – я?.. Былое без ответа...
Но где оно?.. И нет его... Ужель?
Невыразимые, – зовут иных земель
Там волны набегающего света.

Октябрь 1914, Арлесгейм


Асе

Едва яснеют огоньки.
Мутнеют склоны, долы, дали.
Висят далёкие дымки,
Как безглагольные печали.

Из синей тьмы летит порыв...
Полыни плещут при дороге.
На тучах – глыбах грозовых –
Летуче блещут огнероги.

Невыразимое – нежней...
Неотразимое – упорней...
Невыразимы беги дней,
Неотразимы смерти корни.

В горючей радости ночей
Ключи её упорней бьются:
В кипучей сладости очей
Мерцаньем маревым мятутся.

Благословенны – жизни ток,
И стылость смерти непреложной,
И – зеленеющий листок,
И – ветхий корень придорожный.

Июнь 1916, Дорнах


Родине

Рыдай, буревая стихия,
В столбах громового огня!
Россия, Россия, Россия, –
Безумствуй, сжигая меня!

В твои роковые разрухи,
В глухие твои глубины, –
Струят крылорукие духи
Свои светозарные сны.

Не плачьте: склоните колени
Туда – в ураганы огней,
В грома серафических пений,
В потоки космических дней!

Сухие пустыни позора,
Моря неизливные слёз –
Лучом безглагольного взора
Согреет сошедший Христос.

Пусть в небе – и кольца Сатурна,
И млечных путей серебро, –
Кипи фосфорически бурно,
Земли огневое ядро!

И ты, огневая стихия,
Безумствуй, сжигая меня,
Россия, Россия, Россия, –
Мессия грядущего дня!

Август 1917, Поворовка


Н. В. Бугаеву

1

Запламенел за дальним перелеском
Янтарно-красным золотом закат.
Кузнечики назойливые треском
Кидали в нас. Вился дымок из хат.

Садились мы, и – что-то, полный смысла,
Ты вычислял, склонившись над пеньком.
И – нить плелась. И – складывались числа.
И – сумерки дышали холодком.

Ты говорил: «Летящие монады
В эонных волнах плещущих времён, –
Не существуем мы; и мы – громады,
Где в мире мир трепещущий зажжён.

В нас – рой миров. Вокруг – миры роятся.
Мы станем – мир. Над миром встанем мы.
Безмерные вселенные глядятся
В незрячих чувств бунтующие тьмы.

Незрячих чувств поверженные боги, –
Мы восстаём в чертоге мировом».
И я молчал. И кто-то при дороге
Из сумерок качался огоньком.

Твои глаза и радостно, и нежно
Из-под очков глядели на меня.
И там, и там – над нивой безбережной –
Лазурилась пучина бытия.

И чуть светил за дальним перелеском
Зеленоватым золотом закат:
Кузнечики назойливые треском
Кидали в нас. Стелился дым от хат.

2

Цветут цветы над тихою могилой.
Сомкнулся тихо светлой жизни круг.
Какою-то неодолимой силой
Меня к тебе приковывает, друг!

Всё из твоих отворенных оконец
Гляжу я в сад... Одно, навек одно...^*)
И проливает солнечный червонец
Мне пламенное на руку пятно.

И веяньем проносится: «Мы – боги,
Идущие сквозь рой миров, – туда,
Где блещет солнце в яркие чертоги,
Где – облака пурпурная гряда...»

1903, 1914


Людские предрассудки

Зрю паросские розы... Мне говорят: «Это – жабы».
От сладковеющих роз прочь с омерзеньем бегу.

Зрю – безобразная жаба сидит под луной на дороге.
«Роза» – мне говорят: жабу прижал я к груди.

Не позднее 1915


В полях

Солнца контур старинный,
золотой, огневой,
апельсинный и винный
над червонной рекой.

От воздушного пьянства
онемела земля.
Золотые пространства,
золотые поля.

Озарённый лучом, я
опускаюсь в овраг.
Чернопыльные комья
замедляют мой шаг.

От всего золотого
к ручейку убегу –
холод ветра ночного
на зелёном лугу.

Солнца контур старинный,
золотой, огневой,
апельсинный и винный
убежал на покой.

Убежал в неизвестность.
Над полями легла,
заливая окрестность,
бледно-синяя мгла.

Жизнь в безвременье мчится
пересохшим ключом:
всё земное нам снится
утомительным сном.

1904


Любовь

Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
«Мы встретимся... До нового свиданья...»
То был обман. И знали мы с тобой,

что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса.
Над морем крики чаек раздавались.

Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарёю уплывавший
средь нежных, изумрудно-пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.

И вот его в безбрежность унесло.
На фоне неба бледно-золотистом
вдруг облако туманное взошло
и запылало ярким аметистом.

1901 или 1902, Москва


Отчаянье

3. Н. Гиппиус

Довольно: не жди, не надейся –
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся,
За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья.
Позволь же, о родина мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твоё прорыдать –

Туда, на равнине горбатой
Где стая зелёных дубов
Волнуется купой, подъятой
В косматый свинец облаков,

Где по полю Оторопь рыщет,
Восстав сухоруким кустом,
И в ветер пронзительно свищет
Ветвистым своим лоскутом,

Где в душу мне смотрят из ночи,
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, жёлтые очи
Безумных твоих кабаков, –

Туда, – где смертей и болезней
Лихая прошла колея, –
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!

Июль 1908, Серебряный Колодезь


Деревня

Г. А. Рачинскому

Снова в поле, обвеваем
Лёгким ветерком.
Злое поле жутким лаем
Всхлипнет за селом.

Плещут облаком косматым
По полям седым
Избы, роем суковатым
Изрыгая дым.

Ощетинились их спины,
Как сухая шерсть.
День и ночь струят равнины
В них седую персть.

Огоньками злых поверий
Там глядят в простор,
Как растрёпанные звери,
Пав на лыс-бугор.

Придавила их неволя,
Вы – глухие дни.
За бугром с пустого поля
Мечут головни,

И над дальним перелеском
Просверкает пыл:
Будто змей взлетает блеском
Искромётных крыл.

Журавель кривой подъемлет,
Словно палец, шест.
Сердце Оторопь объемлет,
Очи темень ест.

При дороге в темень сухо
Чиркает сверчок.
За деревней тукнет глухо
Дальний колоток.

С огородов над полями
Взмоется лоскут.
Здесь встречают дни за днями:
Ничего не ждут.

Дни за днями, год за годом:
Вновь за годом год.
Недород за недородом.
Здесь – немой народ.

Пожирают их болезни,
Иссушает глаз...
Промерцает в синей бездне –
Продрожит – алмаз,

Да заря багровым краем
Над бугром стоит.
Злое поле жутким лаем
Всхлипнет; и молчит.

1908, Серебряный Колодезь


Из окна вагона

Эллису

Поезд плачется. В дали родные
Телеграфная тянется сеть.
Пролетают поля росяные.
Пролетаю в поля: умереть.

Пролетаю: так пусто, так голо...
Пролетают – вон там и вон здесь –
Пролетают – за сёлами сёла,
Пролетает – за весями весь;

И кабак, и погост, и ребёнок,
Засыпающий там у грудей;
Там – убогие стаи избёнок,
Там – убогие стаи людей.

Мать Россия! Тебе мои песни,
О немая, суровая мать!
Здесь и глуше мне дай, и безвестней
Непутёвую жизнь отрыдать.

Поезд плачется. Дали родные.
Телеграфная тянется сеть –
Там – в пространства твои ледяные
С буреломом осенним гудеть.

Август 1908, Суйда


Вечерком

Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,
Хворостом шуршит.
Солнце меркнет, виснет, гаснет,
Пав в семью ракит.

Иссыхают в зыбь лохмотьев
Сухо льющих нив
Меж соломы, меж хоботьев,
Меж зыбучих ив –

Иссыхают избы зноем,
Смотрят злым глазком
В незнакомое, в немое
Поле вечерком, –

В небо смотрят смутным смыслом,
Спины гневно гнут;
Да крестьянки с коромыслом
Вниз из изб идут;

Да у старого амбара
Старый дед сидит.
Старый ветер нивой старой
Исстари летит.

Тенью бархатной и чёрной
Размывает рожь,
Вытрясает треском зёрна;
Шукнет – не поймёшь:

Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,
Хворостом шуршит.
Солнце: – меркнет, виснет, гаснет,
Пав в семью ракит.

Протопорщился избёнок
Кривобокий строй,
Будто серых старушонок
Полоумный рой.

1908, Ефремов


Веселье на Руси

Как несли за флягой флягу –
Пили огненную влагу.

Д' накачался –
Я.
Д' наплясался –
Я.

Дьякон, писарь, поп, дьячок
Повалили на лужок.

Эх –
Людям грех!
Эх – курам смех!

Трепаком-паком размашисто пошли: –
Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:

Трепака да на лугах,
Да на межах, да во лесах –

Да обрабатывай!

По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли,
Да по дороженьке вали-вали-вали –

Да притопатывай!

Что там думать, что там ждать:
Дунуть, плюнуть – наплевать:
Наплевать да растоптать:
Веселиться, пить да жрать.

Гомилетика, каноника –
Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!

Дьякон пляшет –
                               – Дьякон, дьякон –
– Рясой машет –
                               – Дьякон, дьякон –
Что такое, дьякон, смерть?

– «Что такое? То и это:
Носом – в лужу, пяткой – в твердь...»
……………………………………………

Раскидалась в ветре, – пляшет –
Полевая жердь: –

Веткой хлюпающей машет
Прямо в твердь.

Бирюзовою волною
Нежит твердь.

Над страной моей родною
Встала Смерть.

1906, Серебряный Колодезь


Русь

Поля моей скудной земли
Вон там преисполнены скорби.
Холмами пространства вдали
Изгорби, равнина, изгорби!

Косматый, далёкий дымок.
Косматые в далях деревни.
Туманов косматый поток.
Просторы голодных губерний.

Просторов простёртая рать:
В пространствах таятся пространства.
Россия, куда мне бежать
От голода, мора и пьянства?

От голода, холода тут
И мёрли, и мрут миллионы.
Покойников ждали и ждут
Пологие скорбные склоны.

Там Смерть протрубила вдали
В леса, города и деревни,
В поля моей скудной земли,
В просторы голодных губерний.

1908, Серебряный Колодезь


Родина

В. П. Свентицкому

Те же росы, откосы, туманы,
Над бурьянами рдяный восход,
Холодеющий шелест поляны,
Голодающий, бедный народ;

И в раздолье, на воле – неволя;
И суровый свинцовый наш край
Нам бросает с холодного поля –
Посылает нам крик: «Умирай –

Как и все умирают...» Не дышишь,
Смертоносных не слышишь угроз: –
Безысходные возгласы слышишь
И рыданий, и жалоб, и слёз.

Те же возгласы ветер доносит;
Те же стаи несытых смертей
Над откосами косами косят,
Над откосами косят людей.

Роковая страна, ледяная,
Проклятая железной судьбой –
Мать Россия, о родина злая,
Кто же так подшутил над тобой?

1908, Москва


Путь

Измерили верные ноги
Пространств разбежавшихся вид.
По твёрдой, как камень, дороге
Гремит таратайка, гремит.

Звонит колоколец невнятно.
Я болен – я нищ – я ослаб.
Колеблются яркие пятна
Вон там разоравшихся баб.

Меж копен озимого хлеба
На пыльный, оранжевый клён
Слетела из синего неба
Чета ошалелых ворон.

Под кровлю взойти да поспать бы,
Да сутки поспать бы сподряд.
Но в далях деревни, усадьбы
Стеклом искромётным грозят.

Чтоб бранью сухой не встречали,
Жильё огибаю, как трус, –
И дале – и дале – и дале –
Вдоль пыльной дороги влекусь.

1906, Дедово


Я

Далёк твой путь: далёк, суров.
Восходит серп, как острый нож.
Ты видишь – я. Ты слышишь – зов.
Приду: скажу. И ты поймёшь.

Бушует рожь. Восходит день.
И ночь, как тень небытия.
С тобой Она. Она, как тень.
Как тень твоя. Твоя, твоя.

С тобой – Твоя. Но вы одни,
Ни жизнь, ни смерть: ни тень, ни свет,
А только вечный бег сквозь дни.
А дни летят, летят: их – нет.

Приди.– Да, да: иду я в ночь.
Докучный рой летящих дней!
Не превозмочь, не превозмочь.
О ночь, покрой кольцом теней!

Уйдёшь – уснёшь. Не здесь, а – там.
Забудешь мир. Но будет он.
И там, как здесь, отдайся снам:
Ты в повтореньях отражён.

Заснул – проснулся: в сон от сна.
И жил во сне; и тот же сон,
И мировая тишина.
И бледный, бледный неба склон;

И тот же день, и та же ночь;
И прошлого докучный рой...
Не превозмочь, не превозмочь!..
Кольцом теней, о ночь, покрой!

Декабрь 1907, Петербург


Асе

Едва яснеют огоньки.
Мутнеют склоны, долы, дали.
Висят далёкие дымки,
Как безглагольные печали.

Из синей тьмы летит порыв...
Полыни плещут при дороге.
На тучах – глыбах грозовых –
Летуче блещут огнероги.

Невыразимое – нежней...
Неотразимое – упорней...
Невыразимы беги дней,
Неотразимы смерти корни.

В горючей радости ночей
Ключи её упорней бьются:
В кипучей сладости очей
Мерцаньем маревым мятутся.

Благословенны: – жизни ток,
И стылость смерти непреложной,
И – зеленеющий листок,
И – ветхий корень придорожный.

Июнь 1916, Дорнах


Король

Проходит дорогой
Из мира ушедший –
В короне двурогой
Король сумасшедший.

И блещут огромные
Синие
Очи –

В зловещие, тёмные
Линии
Ночи.

И плещут из пыли
Клочки багряницы –
Как красные крылья
Испуганной птицы.

Он в дикое поле
Бросает
Ладони –

И дикое поле
Топочет
Погоней.

1931, Кучино


Поэт

Бальмонту

О, –
   – Поэт, –
Твоя речь
Будит
Грусть!

Твоя
Речь –
Будет
Пусть –

           – Верч
           Планет, –
           Смерч
           Веков, –
                        – Меч
                        Планет –

Световой
Вой
Миров –
            – В горнем мареве
            Мрака, –
                       – Блеснувший,
                       Как дым, –
                                       – Золотым
                                       Колесом
                                       Зодиака.

Май 1903, 1929


Тело

В неизносный,
Косный
Ком –
        – Бьётся
        Сердце, –
                      – Светоём.
Тело
Бренное
И пленное –
                   – Бьётся –
                                  – Солнечной
                                  Вселенною.
Очи – прянут:
Станут
Свет –
        – В золотые –
                              – Ливни лет, –
        – В золотое –
                              – Бездорожие...
В уши –
Грянут
Трубы –
            – Божие!..
Суши
Каменные
Жгла –
          – Сила пламенного
          Молота...
Души –
Божьи
Зеркала –
              – Отражающие –
              Золото

1903, 1929


Город

Выпали жёлтые пятна.
Охнуло, точно в бреду:
Загрохотало невнятно:
Пригород – город... Иду.

Лето... Бензинные всхлипы,
Где-то трамвай тарахтит.
Площади, пыльные липы, –
Пыли пылающих плит, –

Рыщут: не люди, но звери;
Дом, точно каменный ком, –
Смотрится трещиной двери
И чернодырым окном.

1907, 1925


Андрей Белый.
Собрание сочинений. Стихотворения и поэмы. М.: Республика, 1994.
Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта, большая серия. М.-Л., Советский писатель [Ленинградское отделение], 1966.