Без разлуки, без расставания,
Всей душой прорастая в России,
Я испытываю жесточайшую
По Отчизне моей ностальгию


Середина сентября

Ещё немного нам дано в надежде выжить.
Но пожелтевшая трава, но чёрный лист
Горчат в настоях сентября, и дым всё выше,
И клёкот в строчках букваря, и птичий свист.

Как мягко солнце золотит пыль электричек.
На перегонах – середина сентября.
Сентябрь шаманит, листья жжёт, роняет спички.
На подмосковных пустырях костры горят.

И нас, рождённых в сентябре, за наше братство
Не отпускает горький ветер сентября.
А он беспечно разбросал своё богатство –
Сгорают листья на осенних алтарях.

И этот воздух как вино я пью, и воздух
Наполнен ядом в середине сентября.
Вновь будет юная трава тянуться к звёздам.
И вновь костры зажгут на дальних пустырях.

1983


Полынное столетье

Давай с тобой зайдём
В знакомый погребок.
Ну как не побывать
У дядюшки Гиляя!
Век в колыбели спит,
Ещё не вышел срок,
И тот, кто ляжет в снег,
Пока в снежки играет.
Здесь счёт ещё в часах.
Поэты здесь в чести.
На ятях и фитах
Замешано наречье.
Давай с тобой зайдём
В знакомый погребок,
Где Панина поёт,
И догорают свечи.
Там юный календарь
Сменяться не привык.
И нет ещё в нём дат
Суровых и печальных.
Пока упругость сердца
Не соизмерил штык –
Пусть греется душа
Теплом первоначальным.
Давай с тобой зайдём
В старинный погребок,
Где в будущем светло,
Туманно и тревожно.
Где белые стихи
Стекают с красных строк,
И прячется мятеж
В российском бездорожье.
И не найдёшь угла,
Куда б он не достал.
И не найдёшь лица,
Чтоб снегом не покрыло.
Калёная стрела
В стрелка же и вошла.
Без края, без конца
Холмы, бугры, могилы.
Давай с тобой зайдём
В знакомый погребок
На три войны назад,
У века в изголовье.
Давай с тобой зайдём
В старинный погребок,
Зайдём и посидим,
И время остановим.
Зайдём и помолчим.
Нальём себе вина.
Российская судьба –
Что век – то лихолетье.
Пока горит свеча,
И Панина поёт.
Пока не подошло
Полынное столетье.

1986


Кто-то на зелёный летний берег
Выронил мучительный гобой.
Кто-то, не растратив акварели,
Пишет только охрой и сурьмой.

Кто пунктиры чертит две недели?
Кто узор придумал угловой?
Кто качает наши колыбели
И парит меж небом и землёй?

Кто велел, чтобы сады желтели,
Погружаясь в лиственный прибой?
Кто в ночи несмятые постели
Засыпает огненной листвой?

Кто года сшивает канителью
В переплёт старинный, золотой?
Сентября последние недели.
Медленный мучительный гобой.

1987


Деревенька

В той стороне не соскучишься. Весело.
Весело так, что душу свело.
Боль моя, родина, милая, песенная.
Тропка лесная. Родное село.
Печка. Лампада. Да угол с иконами.
Тёплое вымя. Коровья душа...
Детство далёкое. Удивлённое.
В старенькой мазанке нет ни гроша...
Бабушки милые. Русские женщины.
Труд от зари до зари на износ.
Тихое рабство. Лицо удивлённое.
Отдых с неделю да на погост.
Вот и осталась мне лента атласная,
Сломанный гребень да пара икон.
Двух сыновей с войны похоронки.
Долг не оплачен. Во веки веков.
Это село опустело, заброшено.
Сгинул несчастный колхоз на крови.
Избы осели, пургой запорошены.
Выйди в поля да всех позови.
Печка, лампада да угол с иконами.
Весь белый свет – от крыльца до крыльца.
В старенькой рамке лицо удивлённое.
Плачет Христос у такого лица.
В той стороне не соскучишься. Весело.
Тропка лесная. Родное село.
Боль моя, Русь моя, милая, песенная!
Броситься б в ноги... да душу свело...

1994


Проснуться в одиночестве. Позвать
Тебя.
Молчание в ответ.
И вдруг
внезапно
вспомнить,
что тебя
уже неделю как на свете
нет.
Искать тебя в толпе
и не найти.
И узнавать
едва заметный
след.
И медленно дорогу перейти.

На красный свет.

1994


От войны до войны…

От войны до войны – передышка в бою.
Вместо Бога – хирург. Словно ангел – сестрица.
…Я сегодня тебя так же сильно люблю,
Как большую подбитую сильную птицу…

Эта россыпь заката над кувшинной рекой,
Отражаясь в воде, заиграла с травою.
Этот горький медовый степной полевой
Пепелящий ознобный июнь под Москвою.

А в Москве растекается зноем асфальт.
И мосты сожжены, и молчат телефоны.
И хватают за горло, и бьют наугад –
То измена любимых, то звон похоронный.

Век пошёл под откос. Ну да кто ж тут судья?!
И прошёлся Афган по лицу нервным тиком.
На костре прокоптилась рыбёшка твоя.
Плачет тихая речка лягушачьим криком.

Нам ещё пару дней оставаться в раю.
Водку пить у костра, чтобы немного забыться.
…Я сегодня тебя так же нежно люблю,
Как большую подбитую сильную птицу…

1995, Пахра


Днём и вечером осень плыла,
Ну а к полночи так стремительно
Первый снег облепил дома,
Закружил храм Христа Спасителя.
Он и сам спасителем был,
Заплутавших душ очевидцем,
Он, наверное, долго плыл
Из неспешной русской провинции.
И восторженно, и неумело –
Словно не было краски иной –
Чёрный век расписал цветом белым
Перекрёсток, метро, нас с тобой.

1995


Не умею играть на проклятой Голгофе подмостков!

Не умею играть
на проклятой голгофе подмостков!
Мне противен холодный
высокой словесности вздор.
В этой схватке ветров
я стою на сквозном перекрёстке.
Обнажённая в кровь,
принимаю любой приговор.
Я нага перед вами,
как зябкой осиновой дрожью
Передёрнутый, сбитый с бугра
поредевший лесок.
В этих сумерках,
то есть в российском глухом бездорожье
С этим небом,
упрямо нацеленным точно в висок.
Если снег упадёт,
небо станет светлей и просторней.
С каждым снегом я старше
и может быть даже мудрей.
Даже дерево может взлететь,
если выжжены корни.
Мои корни горят
в поминальных кострах сентябрей.

1996


Земля такая – можно умереть
В сердечной смуте от любви и боли.
Хотела бы я птицей пролететь
Из края в край над этою землёю.
И снегом выпасть на её поля,
Дождём пролиться, чтоб напилась влаги,
И почками взорваться в тополях,
И прорасти строкою на бумаге.
Даруй Господь нам разума и сил,
Чтобы пройти тернистою тропою.
Чтоб колокольный звон в закатах плыл
И снова называли Русь Святою.
Чтоб сгинула, сошла эпоха войн,
Чтоб отшумела чёрною водою,
Чтоб Матери Божественной Покров
Хранил покой над русской землёю...

1996


И сына своего послать на крест,
И только это называть Любовью?
А на Руси колокола окрест.
И грудь в крестах. И травы в изголовье.
А это значит – истина проста,
И нет Пути значительней и строже.
Наш вечный Путь – дорога до креста.
Распятие. И Воскресенье Божье.
И всё же, если всё ещё дрожит
Свет готики, алеющей в закатах,
Запомните распятую когда-то
Россию, что позволила вам жить.
Мою Россию, грусть мою, печаль,
Где по озёрам расплескалось небо.
В лесах – Перун и сказочная небыль.
И близок Бог. И необъятна даль...

1996


Лебеда-полынь

Грузовик проедет – и не видно солнца.
Марево укроет полдень в тополях.
И пылит дорога вдаль до горизонта.
И цветёт гречихой курская земля.

В песенной сторонке синеглазых много.
Расплескалась в душах поднебесья синь.
Лето. Полдень. Детство. Дальняя дорога.
Колдовские травы. Лебеда-полынь.

В Солнцевском районе вправду много солнца.
За селом Орлянка нежная заря.
Вспыхнет ненадолго низкое оконце.
Ночью за рекою огоньки горят.

Есть одна деревня. Есть село такое...
Может и сегодня помнят там меня?
Только справлюсь с жизнью, разберусь с судьбою –
Всё хочу вернуться. Много лет подряд.

Завари мне, мама, колдовские травы.
Там, где у дороги дом родной стоял,
Лебедой-полынью, горькою отравой,
Поросла бурьяном рана пустыря.

Нищая церквушка. Старая ограда.
Заросли сирени пеною кипят.
Позабыты-брошены две могилки рядом.
Где-то в поднебесье высоко летят.

Схоронили бабушку. Старика забрали.
Всё хотел вернуться, да не довелось.
Горевал он молча, тихий и печальный.
…А вернуться только мёртвому пришлось.

Ивами расплачется сторона заветная.
Всполыхнёт зарницами да прольётся в синь.
Две могилки. Родина. Песенка не спетая.
…Вот она какая, лебеда-полынь.

1996


Бокал июльского дождя

Давай нальём июльского дождя
Бокал на память об ушедшем лете.
Ты на балконе куришь на рассвете.
Я удаляюсь, в зиму уходя.

Не кончено движение руки.
Застыл навек дымок от сигареты.
И ни губами, ни частичкой света
Уже не тронуть мне твоей щеки.

Неглубока, и берега близки
У той реки, что называлась Лета.
Как странно – моё имя тоже Лета –
Всем рекам и разлукам вопреки.

И всё-таки мне не достать руки
Всё призрачней, всё дальше силуэты.
Перетекает в пепел сигарета,
И не прервать движение реки.

Под звуки сосен, скрипки и дождя,
С предутренним дымком от сигареты –
Давай запомним вот такое лето,
Всё дальше друг от друга уходя.

1996


В движеньи медленного лета,
В излучинах кувшинных дней,
В узорах солнечного света
На согнутой руке моей,
В глазах бездонных и бездомных,
В усталости к исходу дня,
В слезе, скатившейся с иконы,
Есть только Бог. Но нет тебя.

1998


Якиманка, Ордынка, Полянка…

Ветер странствий в горячей крови
Нагадала мне в детстве цыганка.
А ещё нагадала любить
Якиманку, Ордынку, Полянку.

Упадёт тополиный рассвет.
Электрички споют спозаранку.
И вздохнут мне сестрички вослед –
Якиманка, Ордынка, Полянка.

А когда возвращусь я назад
С комариной таёжной делянки,
Вдруг замечу я слёзы в глазах
Якиманки, Ордынки, Полянки.

1999


Земля танцует в до мажор, вальсируя как пьяный глобус…

Земля танцует в до мажор,
Вальсируя как пьяный глобус,
Расплылся счастьем светофор
И улыбнулся вслед автобус,
Свистит небрежно ветерок
В карманах, кошельках, затылках,
У безбилетника (меж строк)
В штанине спрятана бутылка,
Влюблённо улица сплелась
С соседней, наплевав на пробки,
Мимоза, ошалев, зажглась
От страсти к тортику в коробке.
Подсолнухами по теплу
В подземке бомжи расцветают,
От взгляда девушки в углу
Спецназовец, краснея, тает.
...И мамой пахнущий Телец
В парной межзвёздной колыбели
Разучивает на свирели
Вальс очарованных сердец
Всех подданных страны Апреля.

2002


Почему эти птицы на север летят?

                                  Денису Коротаеву

В мандариновых рощах лиловый закат.
Океанский прибой навевает им сны.
Почему ж эти птицы на север летят?
Что им надо в снегах необъятной страны?
Где стреляют на взлёте. Где рубят с плеча.
Где не верят святым. Где пророков казнят.
И не каждой дано долететь до земли.
Почему ж эти птицы на север летят?
Почему, лишь весной зашевелится лёд,
Затрещит, покачнув четверть суши земной,
Юных птиц вожаки направляют в полёт,
Неокрепшие души зовут за собой.
Им лететь сотни вёрст на такой высоте,
Где разреженный воздух смертелен и чист.
И последней молитвою станет для тех,
Кто погибнет, сородичей клёкот и свист.
И не зная законов людских и границ,
По тому лишь, как сильно он лёгкие рвёт,
Воздух с привкусом крови, пьянящий всех птиц,
Им подскажет, куда направлять свой полёт.
И когда исхудавших, израненных птиц
Поредевшую стаю вожак перечтёт,
В гордом блеске сухих опалённых глазниц
Он уже своих бывших птенцов не найдёт.
Ну а в этом краю леденящих ветров
И израненных душ выживают лишь те,
Кто дышать горьким привкусом крови готов
На смертельно опасной для птиц высоте.

Март 2003


О чём молчит тот потаённый берег…

О чём молчит тот потаённый берег
Близ полноводной и большой реки,
Где солнце к ночи скатывалось в вереск,
Где были стаи облаков легки,
Где так неспешно протекали годы,
Столетия сменялись и цари,
Но были вечно неизменны воды
И тишина звенела до зари...
И не сказать, не выразить, ни молвить,
Лишь птица что-то крикнет и замрёт,
И, может быть, душа о чём-то вспомнит,
И что-то отдалённое прочтёт...
И может быть, оценит, но осудит,
И может быть, поймёт, но не простит
Изломанность реки, изломы судеб...
И хрупкость душ. И берега гранит.
И некого винить, что ты здесь лишний,
Не нужен ни себе и ни земле,
Но, может быть, вот здесь тебя услышит
Душа реки в неспешной стороне.
И вдруг замрёт, прислушавшись, сознанье,
И вдруг поймёт, что жизнь как та река
Необратима, скоротечна.
Знаешь, –
...и так хрупка,
...как вереск у песка...

19 сентября 2004


Реквием (памяти Дениса Коротаева)

8 августа 2003 года в лобовом столкновении на шоссе
погиб поэт Денис Коротаев

Написал свой последний стих
Тёплый август в твоей тетради.
Над планетой ветер затих,
Тот, что пел тебе на ночь глядя,
И с прозрачных небес с утра
Посмотрели пристально очи.
Кто ты? Ангел седьмого дня?
Если можешь ты, ...Авве отче...
Если надо – за всё спроси,
Если можешь, возьми нас вместо...
Но спаси его, пронеси
Мимо дня рокового и места.
...
На пустом шоссе как церковный хор
Всё сигналит реквием скорая –
До сих пор – до сих пор – до сих пор –
....
Ты писал: «Мы умрём не скоро».

27 сентября 2004


Бог-очевидец, скиталец в пурпурно-зелёном…

Бог-очевидец, скиталец в пурпурно-зелёном…
Утром туман у дороги, и спелые яблоки…
Время высокого неба и взгляд отстранённый…
Рваные ритмы и нервные листья бумаги…
И в этих сбоях немного смешно и по-птичьи
Бьётся, пульсирует – то ли душа, то ли вечность…
Отче, помилуй нас: – осень! …но до неприличья
Вдруг улыбнуться ему, широко и беспечно,
Всё потому, что так странно, так нежно печальны,
Так невозможно прекрасны и так неизбежны
И твоя осень, и жизни великая тайна,
И твоя кошка, и твой закипающий чайник...

Октябрь 2004


Между городом Да и городом Нет
Расстоянье в несколько сотен лет.
Но куда длиннее лет череда
Между городом Нет и городом Да.

2004


Как пахла малина в крапиве

Два ангела у колыбели
Склонившись, играли со мной.
Один – немного печальный.
Весёлый и юный другой.
Какие огромные ивы
В то лето шумели листвой,
Как пахла малина в крапиве,
Как солнце стекало в полуденный зной,
Два ангела у колыбели,
Склонившись, играли со мной.
Один – весёлый и юный.
Печальный другой и седой.

2004


Тексты предоставлены автором.