 |
||||
|
В лесу Тишь... Безмолвие лесное... Безмятежен ранний день, – Лист не дрогнет в ровном зное, Ни узорчатая тень... Вдоль тропинки незабудки Притаились в полумгле, – Золотые промежутки Протянулись по земле... Только звонко захохочет Птица в зелени ветвей, Только бегает-хлопочет Деловитый муравей... Чу! Над светлою дремотой Пробежал весёлый свист, И, сверкая позолотой, Заметался влажный лист... Вдаль ли глянешь, вглубь ли, ввысь ли, Всюду – трепет, шелест, дрожь... Только вникни, только мысли, Всё узнаешь, всё поймёшь! Не позднее 27 июня 1903 Мой храм Мой светлый храм – в безбрежности Развёрнутых степей, Где нет людской мятежности, Ни рынков, ни цепей, – Где так привольно, царственно Пылает грудь моя Молитвой благодарственной За чудо бытия... Мой тайный храм – над кручами Зажжённых солнцем гор, Мой синий храм за тучами, Где светел весь простор, Где сердцу сладко дышится В сиянии вершин, Где лишь туман колышется Да слышен гул лавин... Моя святыня вечная – В безгранности морской, Где воля бесконечная – Над малостью людской, Где лишь тревога бурная Гремит своей трубой, Где только высь лазурная Над бездной голубой... 7 августа 1903, Меррекюль В горах Gloria in excelsis Deo!*) Простор! Раздолье дикое! Безмерна глубь небес... День – таинство великое, День – чудо из чудес... Раскрылись дали знойные, Как бездны синей тьмы... Я слышу вихри стройные, Поющие псалмы... Как звон, они проносятся В пространстве без конца, – Поют, взывают, просятся В моё – во все сердца... С безмерным ликованием Сменяются часы, Весь мир объят сиянием, Что капелька росы! Пылает вечной славою Святыня бытия, Я в светлом море плаваю, Мой парус – мысль моя! Не позднее 1903 Детские страхи В нашем доме нет затишья... Жутко в сумраке ночном, Всё тужит забота мышья, Мир не весь окован сном. Кто-то шарит, роет, гложет, Бродит, крадется в тиши, Отгоняет и тревожит Сладкий, краткий мир души! Чем-то стукнул ненароком, Что-то грузно уронил... В нашем доме одиноком Бродят выходцы могил. Всюду вздохи – всюду тени, Шёпот, топот, звон копыт... Распахнулись окна в сени И неплотно вход закрыт... Вражьей силе нет преграды... Чёрным зевом дышит мгла, И колеблет свет лампады Взмах незримого крыла... Не позднее 1906 Синева Луг желтеет – сад роняет Вешний цвет, убор листвы... Только небо не меняет Первозданной синевы... Молкнет гром, и вихрь, и даже Вечный вздох людского сна... Мир венчает всюду та же, Вековая тишина... Дан предел и время смены Тени ночи, часу бурь – Лишь горит века средь пены, В море зыбкая лазурь... Пёстрый мир клоня к покою – Мысли, подвиги, слова, – Правит долею людскою Цельность, вечность, синева... Декабрь 1910, Мон-Пелерэн Раздумье Миг мелькает – день плывёт, Утро сеет – вечер жнёт... Гаснут искорки росы – Чередуются часы! В синий полдень, в поле льна, Ходит синяя волна, – Пёстрым цветом луг порос, Жаль, что скоро сенокос... Светел мирный шелест ржи Вдоль извилистой межи, Строен каждый стебелёк, – Точно ль серп ещё далёк! День проходит – жизнь идёт, Жребий сеет – доля жнёт, – Зреет малый труд раба, То-то будет молотьба! Не позднее 1911 Silenzio Молчанье! Забвенье без срока... Свой жребий, пустынник, мечи... Пусть зыблется жизнь одиноко, Как пламя ночное свечи... Безмолвие грани последней Мой дух просветлённый зовёт... И глухо на башне соседней Пустынное время поёт... Ни страха, ни ропота в бое Вещающих утро часов... Лишь молится сердце живое Восходу светающих снов... Молчание! С гордым упорством, Пустынник, таи свой простор... Пусть люди о хлебе их чёрством Ведут нескончаемый спор... Всем жаром души своевольной Будь предан иному труду, – Ты слишком упорно и больно Метался в бесплодном бреду! Не позднее 1911 Сеятель Древним плугом поле взрыто, Будут зёрна в глубине! Ширь пустынная открыта Зеленеющей весне... В древнем поле, над оврагом, Вековой своей тропой, С зыбкой ношей мерным шагом Бродит Сеятель слепой... Он бессмертною десницей, Строго помня свой завет, Сеет плевелы с пшеницей, Хлеб людской и божий цвет... Будет год ли урожайный Иль бесплодье ждёт зерно, Приговора вечной тайны Старцу ведать не дано... Он лишь мерно, горстью полной, Рассыпает вдоль межи Летний трепет, шелест, волны, Звон и пенье в поле ржи... Из лукошка рокового Он лишь сеет дар Творца – Скудный свет людского крова И проклятие жнеца! Не позднее 1911 Ave, crux!*) Брось свой кров, очаг свой малый, Сон в тоскующей груди, И громады скал на скалы В высь немую громозди... Божий мир ещё не создан, Недостроен Божий храм, – Только серый камень роздан, Только мощь дана рукам. Роя путь к твердыне горной, Рви гранит, равняй холмы, – Озари свой мрак упорный Искрой, вырванной из тьмы... Пусть взлелеет сны живые Отблеск творческой мечты И чрез бездны роковые Перекинутся мосты... Лишь свершая долг суровый В мире лени, праздной лжи, Ты расширишь гранью новой Вековые рубежи... Лишь предав свой дух терпенью, Им оправдан и спасён, Будешь малою ступенью В тёмной лестнице времён... Не позднее 1911 Древнее сказание То Edward Gordon Craig Esq.*) Вначале был лишь сон весенний И тишина, И не вскрывался трепет тени В судьбе зерна... И в час расцвета, в час зачатий Вступая в путь, Ещё без плача об утрате Вздымалась грудь... Ещё в кругу забвенной неги Текли часы, И пили стройные побеги Алмаз росы... Но рог, зовущий тайну к яви, Всё звонче пел, И дрогнул мир в лазурной славе, И день вскипел... И – лишь дремавшая у Бога – Глухой волной Вошла великая тревога В простор земной... И, тень познав, сквозь трепет боли, Вилась тропа – Туда, где меркнет стебель в поле И ждёт серпа... Не позднее 1912 Забвение Смыкая две ели, То быстро, то плавно, Мелькают качели В игре своенравной... То вправо, то влево Со скрипом подбросят, И юношу с девой Из мира уносят... Светло и раздольно Паденье с размаха... И сладко и больно От счастья, от страха... В волне заповедной Грудь девы чуть дышит, И юноша бледный Не видит, не слышит... Их носят качели И в вихре и в дыме – И солнце средь елей Качается с ними... Не позднее 1912 Карусель В час пустынный, в час метели, В лёгком беге карусели, В вихре шумном и лихом, В вечер зимний, в вечер серый, Мчатся дамы, кавалеры, Кто – в карете, кто – верхом... Зыбля прах, взрывая иней, Князь с маркизой, граф с княгиней, То четою, то сам-друг, Длинной цепью, пёстрой ротой, Кто в раздумье, кто с зевотой, Пробегают малый круг... И поёт им беспрерывно Зов шарманки заунывной, Хриплой жалобой звеня... И от песни однозвучной Часто-часто, в час докучный, Рыцарь валится с коня... Часто-часто рвутся звенья, Иссякает нить забвенья И скудеет свет в очах, Но вплетённых в вихрь случайный Строго гонит ворот тайный, Им невидимый рычаг... Не позднее 1912 Комары Пляшет в меркнущем пожаре Рой вечерних комаров... Сколько в мире бренной твари, Богом замкнутых миров! Как и я, служа мгновенью, Протянувшись ввысь столбом, Вьются мошки лёгкой тенью В небе бледно-голубом... Пусть всё тем же смертным бредом Ослепил их беглый миг, Но их жребий мне неведом, Как и жребий дней моих... Только вижу вечер сонный И печаль стоячих вод, Где толчётся ослеплённо Комариный хоровод... Только знаю, что до срока Длиться суетной игре, Устремлённой одиноко К догорающей заре... Не позднее 1912 Вечерняя заря Полоска дня всё уже, уже И всё бледней... И так тревожит ум досужий Приход теней! И тлеет, тлеет, без пыланья, Дневной покров От безглагольного дыханья Ночных миров... И лишь дымится, в час отлива, Земное дно, Где всё живое сиротливо Обнажено... И дышит сердце вздохом тени – Слепой игрок, – Растратив свет своих томлений В столь малый срок! Лишь искры звёзд, смиряя вздохи, Зовут меня, Горя, как солнечные крохи От пира дня... Не позднее 1912 Раздумье Своеволен в вечной смене жребий дня, Сочетавший тайну тени и огня... Дышит миг, тужит, как может, весь в цвету, Весь – дробленье, реет, множит пестроту. Но в рассветных безднах Бога коротка Беззащитная дорога мотылька! И в рассветном море цвета бирюзы Безмятежно утро лета до грозы... Длится час, струит, торопит водомёт, Сеет, строит, жнёт и копит воск и мёд. Но Строитель дней исчислил не на век, Что содеял, что замыслил человек.... Вот и молкнут, рвутся струны в тишине, И всё ближе трепет юный к седине. Вот и зыбок свет, раздвоен, мысль слепа, И непрочный стебель строен до серпа... 2 июля 1912 Твой знак пред жизнью – вереск гор. Из синевы его убор... Его лазурный, долгий век Красив в росе, красив сквозь снег... Пыланье розы, цвет гвоздик Угрюмо чахнет в серый миг... А он упорно, дни и дни, Стократ наряднее в тени – Зане он в мире знак живой Того, кто явлен синевой. 30 августа 1912, Берн Видение полудня Была пора борьбы и крови, Час отягчённых зноем век, Когда слепой игрою нови Был глухо движим смертный бег... Текли мгновенья ровным звоном, И были мерой дум дела, И в сердце, жаждой напряжённом, Лишь дрожь свершения цвела... И ноше, принятой на плечи, Усилью сжавших молот рук, Равнялась твёрдость краткой речи, Сталь мышц, натянутых, как лук. И знак венчального удара Был дан – судьба была дана! И лишь предчувствием пожара Пылала глубь людского сна... Как влага в кубке, близясь к краю, Кипел и рос полдневный пир, И, как железный груз на сваю, Сверкнув, он пал на старый мир! 14 декабря 1912, Москва Лесной водопад Пробил час зеркальной глади, И беспечный сон речной Заметался в водопаде, Став дрожащею волной! Вместо лёгкой, светлой зыби, Что, качая день, текла, Хлынул вал, от глыбы к глыбе, В глубь гранитного жерла... Дрогнул строй прибрежных елей – Рвутся, делятся стволы В вихре снежных ожерелий, В дымных взрывах белой мглы. И разбился на иголки Отблеск солнца в небесах, Дробным блеском, искрой колкой Озаряя шумный прах. Только грохот и тревога, Вой поверженной волны – Что же так хрупка у Бога Чаша сна и тишины! 27 декабря 1912, Пушкино Ночной пилигрим Весь преданный жару тоски ненасытной, Плетусь я по звёздам, ночной пилигрим, Приемля их холод душой беззащитной, Взывая к их пламени сердцем нагим. Мерцает их слава, то кротче, то строже, Великая полночь их сменой полна, Но сердце, как тайна, всё то же, всё то же, И боль кочевая всё так же одна. Лишь вижу: напрасна молитва в пустыне, Что с бледною дрожью слагают уста, И горек мой посох – доныне, отныне, – Где выкован череп под знаком креста! Лишь знаю, что в мире – две разных ступени: Средь высей зацветший покой И в дольней дороге – от тени до тени – Заблудший в смятении разум людской! 1 января 1914, Болшево Огненный невод Учись у пламени живого, Как в час ущерба вспыхнуть снова, И в гранях полноты заметь, Как в пепле часа должен тлеть... Чтоб было время снова ало, Исполни жребий искры малой, И, пав на трут, обманешь тень, И будешь весь – как красный день... И в сонных гранях тьмы полночной, Когда приспеет час урочный, Змеись к дубраве в тишине, И встанет дерево в огне... А там, с шипеньем, в беге метком, Струясь, звеня, по сучьям, веткам, Сжигая боль твоих оков, Ты расцветёшь до облаков... И дрогнув вдруг, над сном и тенью, В просторе, преданном смятенью, Земле поведает набат, Как ты прекрасен и богат! 23 июня 1914, с. Петровское Хвала рабам В борьбе веков велик ваш долг суровый, Влачащие ярмо земли сердца, Бездольные избранники Христовы, В цепях труда – сподвижники Творца! Невольник нивы, древний Божий воин, Чей каждый миг – лишь дрожь и дрожь в пыли, Ты средь людей один венца достоин, Что вырыл плугом солнце из земли. Раб молота, кующий месть в кинжале, Как в славе часа жребий твой ни мал, Своё упорство слив с упорством стали, Ты строил век и мудрость дня ковал... И ты, пастух, что меришь в жизни сроки Безлюдием звериного пути, Благословен твой жребий одинокий, Твой Посох будет в вечности цвести! И пусть ваш долг в кругу неволи цепкой И сир, и строг, как ваша скорбь строга, Но на земле лишь вами время крепко, Из ваших слёз возникнут жемчуга. Свершится мера трепета и бега, И вы, изведав тень земной зари, Войдёте в свет на брачный пир Ночлега – Подёнщики, жнецы и косари! 8 июля 1914, с. Петровское Я гордо мудрствовал когда-то, Что беглый жар в людской душе – Лишь вечной цельности утрата, Лишь шелест ветра в камыше... И сердце билось и черствело, Себя отняв от бытия, И вот в груди осиротелой Лишь боль проклятья мерил я... А ныне я молюсь: нетленно Всё, что приемлет праха лик, И всей повторностью вселенной Мой жребий смертного велик... Около 1917 (?) Сказка У людской дороги, в тёмный прах и ил, Сеятель безмолвный тайну заронил... И вскрываясь в яви, как светает мгла, Острый листик к свету травка вознесла... Вот и длились зори, дни и дни текли, И тянулся стройно стебель от земли... И на нём, как жертва, к солнцу был воздет В час лазурной шири малый алый цвет... Так и разрешилось в пурпуре цветка Всё немотство праха, дольняя тоска... И была лишь слава миру и весне – Вот что скрыто, братья, в маковом зерне! 17 декабря 1917 Раздумье Цвети, душа, пока не сжаты Зной дней отбывшие поля, – Пока не плачет боль утраты, Как зов бездомный журавля... А там, в угрюмый час ущерба, Сквозным скелетом встанет верба Средь пустоши без рубежа, Где лишь протянется межа, Шурша редеющей щетиной, И, раня слух, волнуя кровь, Средь мёртвой чащи вновь и вновь Зловещим звоном крик совиный При бледном зареве луны Пронзит пустынность тишины... 27 марта 1918, Москва Раскрылась ночь своей великой тьмой... Подходит час полуночи немой! Простор земли во мраке утонул... И мир свои пределы разомкнул... И над душой, не ведающей сна, Горят лишь звёзд святые письмена, Свой тайный блеск таинственно дробя. Мой бедный ум, мне страшно за тебя! В глухой тиши, среди глухих долин, Пред бездной мира в мире ты один! [Пускай] тебе видна дневная ложь, Нездешнего ты всё же не поймёшь. В зловещей тьме ты – тень среди теней, С проклятием отдельности своей!.. В ночном пути Мне шепчет Ночь в тиши унылой, Смущая ум, волнуя кровь, – Твоё грядущее уж было, Твой час былой цветёт, как новь... И всё смятенье яви бренной В удел людскому дню дано – И ты живёшь, одновременно Как корень, стебель, цвет, зерно... И пусть лишь каплей сердце дышит, Но миг твой равен Бытию – Весь океан, не вал, колышет Твою заблудшую ладью! 22 июля 1923, Себеж В сокрытом строе мирозданья, В безвестности его путей Есть горький подвиг ожиданья, Что подвига борьбы трудней... Без дум, без снов, без слёз и смуты, Как бы в плену у стен глухих, Какая боль считать минуты И мерить веком краткий миг... Так, точно на меже осенней, Не шепчет ветер в камыше, И лишь стоят немые тени В изнемогающей душе... 26 февраля 1932 Сердце, миг от вечности наследуй В час, когда по зову бытия Собрались на древнюю беседу Звёздный мрак, морской прибой и я! 1932, Москва (?) Юргис Балтрушайтис. Дерево в огне. Вильнюс: Vaga, 1983. |
|
||||