|
Дон-Кихот
У каждого рыцаря свои обязанности...
Мигель де Сервантес «Дон-Кихот»
Под чёрным солнцем пустыни,
Там, где вершины седы,
В лавине разрывов синих
Стоит обречённый Толедо,
Над морем расплавленной соли
Дыбится, словно рана,
Чернея от гнева и боли
Сиерра-де Гвадаррама,
Поднявшийся в воздух город
Осядет столетней пылью,
Вступает вселенский холод
В битву со зноем Севильи,
А болеро всё глуше,
На солнечные аркады
Весь ад с высоты обрушит
Последних времён армада,
И брат восстаёт на брата,
Но дерево в листьях алых,
Чернея стволом горбатым,
Стоит под смертельным шквалом...
Ведь здесь, у селений тесных,
Во мгле любой непогоды
Из стольких щедрот небесных
Славнейшей была свобода.
Сквозь дым бесконечных пожаров
Твоя одинокая дева
Поднимет свой меч для удара,
Вся сжавшись от боли и гнева,
И вечный поэт бездомный,
Забыв о помощи стали,
От этого трубного грома
Прикроет Мадрид стихами.
Не властен здесь рок жестокий,
И в жажде иного хлеба
Твой рыцарь копьём высоким
Касается серого неба,
И снова незримые роты
Сражались за эти плиты
Испанские Дон-Кихоты
С крестами де Сен-Бенито...
1970, конец 1980-х начало 1990-х
Детство
Всей старой лестницы ступени
Пересчитаешь ты собой
Твои разбитые колени
Вновь признак доблести мужской.
Как хорошо средь зимней стужи
Снять ненавистное пальто,
А встав посередине лужи,
Уже свободен, как никто.
И с камнем у дороги споря,
Чтоб снова речка потекла,
Зажать в руке частицу моря,
А не цветной кусок стекла.
Померясь силою со стужей,
Весною лёд сколоть с земли,
Чтобы потом в обычной луже
Пустить морские корабли.
Но даже после горькой драки
И в мелкой сутолоке дней
Обида брошенной собаки
Обиды собственной больней.
Он всё стоит тот детства город,
И как стремятся мудрецы
Постичь сквозь жизни боль и холод
Его начала и концы...
1976
Бабушке
Темнеют старческие вены,
И всё даётся через силу,
За стиркой руки белой пеной
В который раз оденет мыло.
И вновь перекрестится тайно
За всё, что ею так любимо,
Ведь для неё не жест случайный
Тот жест, душе необходимый.
И кажутся большими руки
Для лёгкого худого тела:
Вот только сыновья и внуки –
Единственное, что успела.
А от чего-то в удивленье
Так по-особенному ахнет,
И свежим яблочным вареньем
От фартука и кофты пахнет…
Я эту согнутую спину,
С трудом ступающие ноги,
Пальто, забрызганное глиной,
Увижу ль снова на дороге?..
1976
Пугает птиц на высоте
Вид обезглавленного храма,
Где на невидимом кресте
Земля и скалы Валаама.
И всё тревожней этот гам,
Темнее ствол упавшей ели,
Которая лежит, как шрам,
На чистом беззащитном теле,
И кажется: конец чудес
Пророчит сумрачная хвоя
Там, где встаёт твой мёртвый лес
Сплошною рыжею стеною...
1978
Вверху закат или рассвет,
Внизу метель иль зной,
Пусть всё дано и только нет
Опять тебя со мной.
Что толку в бесполезных снах:
Мне не дано узнать,
Как в ненаписанных стихах
Могла б тебя назвать.
Среди рассветной тишины
Ко мне придёт строка:
Я думаю, что рождены
Мы в разные века...
Но даже, если это так,
Прорвись сквозь ход времён,
Пошли оттуда тайный знак,
Ворвись в полночный сон.
И всем законам вопреки
Шагни из века в век,
Пошли хотя бы две строки
Сквозь мёртвый жёлтый снег!..
Конец 1970-х – начало 1980-х
Истинно, истинно говорю Вам:
если пшеничное зерно, падши
в землю, не умрёт, то останется
одно, а если умрёт, то даст
много плода.
Евангелие от Иоанна, 12, 24.
Ты оглушённой зоной
Раскинулась, Россия,
Ленивою и сонной
Под сапогом Батыя.
Свои взрывала храмы
И мерзость запустенья
Творила неустанно
По доброму хотенью.
Ты собирала рати
Свои под Магаданом,
Из мертвенных объятий
Не выпускала страны.
Живой души убийство
Творишь очередями,
Чиновничьим витийством,
Газетными стихами,
Как пережиток совесть,
И есть одна свобода
Писать всё дальше повесть
Великого исхода.
Ты вся в грязи и боли,
Боясь живого звука,
Зерном, зарытым в поле,
Ты прорастаешь в муках...
Конец 1970 – начало 1980
Валаам
Встав из глубин зелёным шлемом,
Приняв удар от водных гор,
Ветрами сложенные стены
Глядят на ладожский простор.
Здесь остров вновь монах и воин
Храня от бури древний скит,
В веках не ведает покоя
Безмолвный вздыбленный гранит.
Пронзённый молнии зигзагом,
Он возвратит копьё ветрам
И станет выше с каждым шагом,
Идя по вспененным волнам.
Как звук невидимого боя,
Приняв всем эхом дальний гром,
Он хмурится столетней хвоей
Под нескончаемым дождём.
И каждый год за скитом белым
Свои гвоздичные поля
Тебе, как дар, охапкой целой
Приносит русская земля.
Начало 1980-х
Татарник
Вставало утро в запахах гречихи,
Никак не мог очнуться старый лес,
А две кувшинки, солнечны и тихи,
Росли из опрокинутых небес.
Как в столбняке, застыл, светясь, кустарник,
Ослеп от солнца жёлтый зверобой,
И прямо к небу тянется татарник
Пунцовою росистою иглой.
Он хочет к высям с облаком, ветрами,
В нём что-то есть от солнца и звезды,
Недаром в лепестках скрывают пламя
Упрямые, колючие цветы.
1985
Наталья Максимова.
Надеется душа моя. Челябинск, «Центавр», 2004.
И вновь, упрямая, молюсь… Челябинск, «Центавр», 2004.
|
|